- Любушка, дочка... Что же ты? Встань!

Слова отца и горячие его объятия обожгли ей сердце. Она не выдержала и громко зарыдала.

"Собирайтесь, - услышала она знакомый голос Виктора за окном, - нам надо торопиться, Игнат Ермилович"

Уткнувшись мокрым лицом в грудь отца, Люба не видела парня, которому признавалась когда-то в любви. Ей казалось, что он теперь стоит позади за окном и не спускает с нее своего укоряющего взгляда. Но в эту минуту ей важнее всего на свете было услышать слова отца: отец был как живое воплощение совести.

- Что же с тобой произошло, Люба? Что случилось? Почему ты оказалась здесь? - спросил отец, а она, слушая его, по-прежнему продолжала только рыдать. "Случилось? Произошло? Почему?" - она и сама себе не могла толком ответить на эти вопросы. Но каждый человек обязан отвечать рано или поздно за свои поступки, и Люба, собравшись с духом, оторвалась от груди отца:

- Если можете - простите меня...

- Ну, а дальше-то как, Люба? - с дрожью в голосе спросил отец.

Тень улыбки, надежды скользнула по лицу Любы.

- Ну, говори же, Люба, идешь с нами? Что же ты...

Голос Игната неожиданно оборвался на полуслове. С улицы донеслась чужая речь.

- Немцы, Игнат Ермилович, - крикнул Виктор и мигом впрыгнул в окно.

Из подкатившей легковой машины вышел Франц. Он что-то сказал шоферу и направил его обратно.

- Он приехал, - побледнев, сказала Люба.

- Что будем делать, Игнат Ермилович? - спросил Виктор и решительно полез во внутренний карман пиджака, где у него лежал наган.

- Не надо, - остановила его Люба. - Я представлю Францу отца и тебя, как моего школьного друга.

- Что ж, знакомь, - сказал, усмехнувшись, Игнат. - Зять все-таки.

Из сеней между тем донесся стук торопливых шагов, скрипнула дверь, и Штимм, еще не переступив порога, озабоченно заговорил:

- Фронт прорван, Люба, немедленно собирайся!..

Едва он успел произнести эти слова, как его взгляд упал на Виктора, затем он увидел Игната. Лицо Штимма стало серым и будто окаменело.

Увидев Штимма, Виктор от удивления даже вздрогнул. "Что такое! Не может быть!.. Нет, это тот... Никакого сомнения..."

- Что это значит? - закричал Штимм.

- Это мой отец, Франц, - поспешно ответила Люба, - а это...

- Ложь!

Штимм еще раз взглянул на Виктора, и вдруг на долю секунды в его сознании воскрес сыроваренный завод, а потом этот бандитский налет партизан на его машину... Да, это он... Штимм моментально выхватил пистолет:

- Хенде хох! Хир партизанен! - завопил он и выстрелил.

На мгновение раньше Виктор отклонился в сторону, и пуля врезалась в дерево стены.

- Франц, постой!.. Что ты делаешь!.. - истерически закричала Люба, пытаясь загородить собой Виктора.

- Вег!.. Прочь!..

- Остановись! - крикнула Люба.

- Вег! - орал Франц.

И тогда между Любой и Штиммом оказался Игнат. Глаза его горели ненавистью, он готов был принять на себя все удары, лишь бы защитить дочь.

Грянул выстрел Виктора, но Штимм, словно не почувствовав его, снова вскинул свой пистолет.

И Люба с ужасом увидела, как с новым его выстрелом пошатнулся и упал отец. И тогда в одно мгновение, крепко сжимая в руке "вальтер", она в упор выстрелила в обезумевшего Франца Штимма. И тот рухнул на пол. С побелевшим лицом Люба склонилась к отцу. Он был мертв.

- Убил папу! - не помня себя, закричала Люба и в тот же миг услышала голос Виктора:

- Надо уходить, Люба. Бежим, Люба, быстрее...

Но Люба не трогалась с места. Ее обезумевший взгляд блуждал по сторонам, останавливаясь то на окровавленном Штимме, то на выбеленном смертью лице отца.

- Бежим, Люба, - повторил Виктор, схватив ее за руку.

- Нет, без сына я не могу... Уходи, Виктор, спасайся, беги через огороды к лесу. Беги, не то погибнешь!.. Я за тобой, сейчас. Жди меня у леса, я быстро. Понимаешь, сына возьму...

Стиснув зубы, Виктор рванулся на кухню, к окошку, обращенному в сад, и через него подался туда, где должен был поджидать его "полицай".

Люба снова опустилась на колено перед отцом и прильнула к его безжизненному лицу. Потом она бросила испуганный взгляд на Штимма, который, неуклюже распластавшись на полу, казалось, еще смотрел на нее, и бросилась бежать в сад, к Лукерье. Но, не прошло и двух минут, как позади себя Люба услышала крики переполошившихся немцев, прибежавших на выстрелы в ее доме. Двое из них пустились за ней и громко кричали:

- Хальт... хальт...

От Любы была уже недалеко Лукерья, она с перепуганным лицом крепко прижимала к груди ребенка. Потом, кажется, прежде чем до слуха Любы дошел звук выстрела, она почувствовала горячий ожог тела. Ноги ее тотчас подкосились, и она упала на землю.

Сознание ее угасало не сразу. Она еще слышала, как в огородах за домом гремели выстрелы. Судя по тому, что они удалялись, Люба поняла, что Виктор не попал в лапы врага, и это было последним ее утешением в жизни...

* * *

На окраине районного поселка, возле кладбища, заросшего старыми кленами, под развесистой ивой лежало несколько незахороненных трупов. Здесь был и труп Любы.

Вместе с частью Советской Армии в районный центр вошли и партизаны.

Виктор предчувствовал печальный конец Любы, но, торопясь в поселок, все еще на что-то надеялся. И когда путь привел его на кладбище, сердце его сжалось от гнева и горя. Он печально смотрел на ее белое, обескровленное лицо с синими ободками под глазами. Стесняясь друзей, он до последней минуты старался не выдать своего отчаяния. Когда труп был опущен в могилу и над ним вырос невысокий холм земли, Виктор низко склонил голову, с трудом удерживая слезы.

Глава двадцать шестая

Сентябрь выдался пасмурным, неприветливым. Над полями и перелесками вихрились туманы. В побуревшем разнотравье и зелени лесов резко выделялись первые желтые пряди. Высоко в сером небе длинными изломанными цепочками тянулись на юг журавли. Марфа смотрела на них и радовалась их счастью. С приближением линии фронта более двух недель скрывалась она в лесных чащобах. Надламывалось здоровье, мучила полуголодная жизнь, но надежда на приближающееся освобождение согревала ее сердце. Наконец раскаты артиллерийской канонады переместились на запад, а потом стали едва слышны. На смену им вокруг разлилась непривычная мирная тишина. И тогда, подобно журавлям, потянулись люди к родному жилью. Исхудавшая, усталая, вместе с сыном возвратилась домой и Марфа. Ни с чем не сравнимое чувство свободы наполняло ее грудь.