- Мамочка, пришла! Я хочу есть, мама.
Марфа заглянула в закопченную алюминиевую кастрюльку и поняла, что сын не нашел оставленные ему на обед несколько неочищенных картофелин. Она подала их Коленьке. Он проворно начал чистить их. Его глазки были напряжены, худенькие ручонки тряслись. Марфа смотрела на него печальным взглядом и, поглощенная своими мыслями, не обратила внимания на громкие голоса, доносившиеся с улицы.
- Мама, к нам кто-то идет. Послушай, немцы! - испуганно воскликнул Коля.
Марфа, мгновенно преобразившись, напрягла слух. Наверху, где-то возле ее сарая, раздавалась речь со знакомой нерусской интонацией. "Что еще такое? Неужто за мной пришли?" И словно в ответ на ее мысленный вопрос послышался голос Натальи:
- Сюда, сюда проходите, они здесь. Марфа! - громко позвала соседка. Принимай гостя.
- Спасибо. До свидания, - ответил мужской голос. - Теперь я сам...
Марфа приоткрыла дверь землянки, и ее глаза в упор встретились с глазами Франца Штимма.
- Здравствуйте, Марфа Петровна, так трудно было найти вас, - сказал он с вежливой улыбкой.
Марфа насупила брови и, не ответив, отступила на шаг в свое убежище.
- Позвольте мне посмотреть, как вы живете здесь, - не обращая внимания на неприветливость хозяйки, произнес Штимм, спустился по неровным скрипучим ступенькам и аккуратно притворил за собой узкую дверь.
Марфа стояла у противоположной стенки, скрестив на груди руки, и с тем же насупленным видом молча смотрела на непрошеного гостя. Из угла на него испуганно глядел Коленька. Штимм остановился посреди землянки. Голова его почти касалась темных, закопченных досок перекрытия. Он щурился, осваиваясь с полумраком землянки.
Марфу трясло, как в лихорадке. "Вот он, мой злодей, - сверлило в ее мозгу. - Он отравил мою жизнь, лишил меня родной дочери. Броситься на него, выдрать ему глаза, перегрызть зубами горло, и тогда будем квиты..."
Штимм заговорил тихо, как будто сочувственно:
- И вы здесь живете! Это хуже солдатских окопов! Ради чего, не понимаю... Вам нужно было сказать мне только одно слово, и я сделал бы все, чтобы у вас было... чтобы вы получили приличный дом...
У Марфы все кипело внутри, глаза ее горели, однако высказать то, что было на сердце, не решилась: на руках у нее был еще сын, забыть это даже в минуту негодования она не могла.
И все же до конца не сдержалась.
- Насчет жилья - мы как-нибудь управимся и без вашей помощи.
- И опять я не понимаю вас, - сказал Штимм. - Разве я обидел вас?
- Да, да, вы не только меня обидели, но и отравили всю мою жизнь!
- Странно, удивительно. Теперь я для вас не посторонний человек. Теперь моя кровь течет в жилах вашего внука...
- Это неправда! - закричала Марфа.
- Почему неправда? У нас есть прекрасный мальчик, он... ему два месяца, он уже улыбается, он так хорошо, умно смотрит. Мы... Я и Люба очень счастливы... Я пришел к вам с открытым сердцем, чтобы поделиться этой радостью, - добавил он дрогнувшим голосом.
- Господи, за что же такая казнь! - простонала Марфа и, словно распаленная жаром, сдернула с головы полушалок.
Штимм достал из бокового кармана плитку шоколада и, шагнув вперед, протянул ее Коленьке.
- Не смей брать! - истерично вскричала Марфа. - Не смей... Не прикасайся!
Коленька отдернул руку назад. Глазенки его светились голодным, лихорадочным блеском, вероятно, он уловил густой сладкий запах шоколада, видно было, как он проглотил слюну, но мать не ослушался.
- Ну, полно вам, фрау Зернова! Вы все боитесь меня, как черт ладана... я знаю эту вашу русскую пословицу. Но так вести себя - это вздорно. Как германский офицер я вам неприятен, однако судьба сильнее нас, теперь есть ваш швалер, то есть, извините, зять, я вам не чужой...
Марфа удивленно смотрела на Штимма и никак не могла разгадать его чувств: то ли говорил он от всего сердца, то ли издевался над ней.
Штимм, не теряя самообладания, держался по-прежнему ровно, снисходительно.
- Этот шоколад не от меня, - сказал он, обращаясь к Коле. - Это тебе от сестры твоей, Любы.
И тут Коленька, не выдержав, жадно вцепился в плитку и, искоса взглянув на мать, крепко прижал подарок сестры к своей груди.
- А это вам, - снова повернувшись к хозяйке, сказал Штимм и положил сверток, который держал до этого под мышкой, на край ее самодельного стола.
Марфа еще какое-то время продолжала удивленно посматривать то на Штимма, то на преподнесенный ей сверток.
"Вот, видишь, все-таки дочка твоя родила, а ты не верила, стремительно проносилось в ее голове. - Оказывается, все это правда. И нечего возмущаться. Ты лучше спроси у него, как живет Люба, как она себя чувствует без матери, довольна ли, что у нее сын... А офицер, может, неволит ее, издевается над ней?.."
От этой последней мысли кровь снова бросилась в лицо Марфе, и она с прежней враждебностью, быстро, громко сказала:
- Уходите прочь со своими подарками, я проживу и без них.
- Это же от дочери, - невозмутимо возразил Штимм.
- У меня нет дочери!
- Пожалуйста, послушайте, что я хочу вам сказать. Ваша дочь Люба очень просит, чтобы вы приехали к ней. Мы вас устроим на хорошей квартире. Люба очень нуждается в вашей помощи. Любе одной трудно с сыном. Он прекрасный мальчик, и вам с ним будет мило и хорошо. А летом я вас всех отправлю в Берлин к своим родителям... Если вы согласны, то можете сейчас же поехать со мной на машине или приезжайте через несколько дней, как вам удобно. Вот наш адрес.
Штимм положил листок бумаги сверху на сверток. Потом порылся еще в карманах и, вынув небольшую стопку немецких марок, протянул их Марфе. Глаза у Марфы гневно сузились, лицо покрылось пятнами.
- Я вам сказала, у меня нет дочери. Вы ее украли, купили, но я не продаюсь.
- Замолчите! - вдруг крикнул Штимм. - Всему есть предел, не забывайте это... - И он с остервенением бросил деньги на стол.
Марфа, не помня себя от гнева, двинулась прямо на него.
- На ваших руках пятна крови, кровь невинных, кровь загубленной девочки!..
Штимм выпрямился и, застывший, холодный, неподвижно глядел прямо перед собой.
Забившийся в угол Коля испуганно всхлипнул. Марфа схватила деньги, брошенные Штиммом на стол, и со злобой швырнула их в печь. Они хрустнули, зашуршали и, свертываясь в трубочки, запылали желтым огнем.