- Итак, пора приступать, йока-йок-йока. Готово ли Совокупное Бо? - Мастер Йок вопросительно смотрит на Карлика Юрика Керосинина, который наклоняется вперед и в поклоне, не разгибаясь, выставляет вперед руки ладонями вверх.

- Многофункциональный Ватт, прошу Вас! - Мастер Йок поправляет свой пурпурный колпачок.

Лабрадороголовый расстегивает одну из многочисленных застежек-молний на своем комбинезоне, достает большой четырехгранный гвоздь желтого металла и аккуратно кладет его на ладони нибелунга.

- О, священное золото Фафни! О, свободное единение Бо и Ки! Придай силы нам!

Карлик Юрик Керосинин благоговейно целует гвоздь, а потом размещает его на рельсах, направив острием в ту сторону, откуда должен появиться трамвай.

Вместе со всеми художник Мотляр отходит к ближайшему тополю. Сюда не доходит рассеянный свет от фонарей над проезжей частью, здесь сконцентрирована густота черной настойки ночи, которая совершенно скрывает двух людей в окружении невысоких фигур Совокупных Бо и Ки.

И они стоят плотно, и каждый слышит дыхание соседа, и смотрят в конец тоннеля, где вот-вот должен появиться ночной трамвай.

А он уже близок, и уже отчетливо слышны мерные удары железных колес на стыках рельс.

- Мастер Йок! Ведь пора уже! Надо же начинать отводить пуэрперальную силу. Не пропустить бы... - быстро лепечет Карлик Юрик.

И вправду: на границе Шаговой улицы, там, где растворяются рельсы, теснимые стеной Сюповия и рядом тополей, темнота вдруг и резко сгущается, и появляется плотный движущийся тромб, чернеющий даже на фоне беззвездной ночи.

Вмиг этот сгусток темноты приобретает различимую продолговатую форму, и, догоняя свое характерное звучание, стремительно начинает приближаться к повороту на Шаговую улицу.

Мотляр замечает в руках Мастера Йока дощечку, на которой тот начинает писать фосфоресцирующими в темноте бледно-зелеными буквами, и каждая строчка, словно повторяет изображением ритм ударов колес приближающегося трамвайного болида:

ПУЭРПРЭУП

ПУЭРПРЭУ

ПУЭРПРЭ

ПУЭРПР

ПУЭРП

ПУЭР

ПУЭ

ПУ

П

Художнику кажется, что по мере появления букв воздух вокруг уплотняется, и он уже не дышит, а откусывает куски ночной атмосферы, как песочный торт.

И мучительное глотание каждого рассыпчатого, вызывающего першение в горле, куска воздуха совпадает с прочтением первой "П" в строчке, и письменные знаки складываются в пульсирующие гирлянды, усиливающие напор своего внутреннего ритма по мере приближения к двойному острию образующегося конуса, и в рождении нижнего, одинокого в своей не замкнутости, последнего, прямоугольника буквы "П" участвуют все знаки, как по громоотводу переводя ему накопленную энергию, и... ослепительная вспышка и пронзительное до мурашек скрежетание - то темный трамвай на повороте прокатывается по подложенному нибелунгом гвоздю, выкинув из-под колес павлиний хвост искр, высвечивающий грязный красно-оранжевый бок железного грохочущего вагона.

Мотляр задыхается и жмурится от яркого света.

Сон ли это? Явь ли это? Художнику кажется, что сейчас реальна лишь опора спины - шершавая кора тополя, почти слившаяся с позвоночником, а все происходящее - очередной трюк циркового иллюзиониста, публичное выступление которого сопровождается... нет, обрамлено... нет, заключено в рамку, багет для которой - это звуки, доносящиеся сейчас извне...

Но вот уже - ту-тук, тук-тук - тише и тише успокоенные звуки, которые гасятся своей же колебательной силой и уплывают вдоль по улице, как по большой аэродинамической трубе - рамка ночи раздвигается, сама при этом растворяясь в крепнущем рассвете, и захватывает больше и больше действительности - дальше и дальше, уже совсем далеко от крутого поворота слабеющий слуховой след трамвая, и, в то же время, ближе и ближе он к далекому Мосту, обозначающему другую, дальнюю, оконечность Шаговой.

Трамвай уехал.

Художник открывает глаза.

Ночные бусы-светильники уже не горят, и в серой предрассветной пелене он видит, что вся компания во главе с Мастером Йоком стоит рядом с рельсами.

Мотляр, с опаской оторвав спину от ствола тополя (все-таки дерево надежная опора), идет к ним и подходит как раз тогда, когда нибелунг поднимает острую пластину, бывшую еще недавно гвоздем.

- Громоздкий, что это? Трамвай ведь мог сойти... Зачем подсунули гвоздь? спрашивает Мотляр.

- Тс-сс! Это закалка металла металлом. Только так гадательный скальпель первосущности приобретает... - шепчет музыкант в каске, но его прерывает Мастер Йок.

- Тихо! Они близко, йока-йок-йока...

И все поворачиваются в ту сторону, куда отбыл трамвай.

А там внезапно возникший густой утренний туман, скрывает Шаговую улицу. Он сложно движется перед глазами, медленно перекатываясь размытыми многослойными формами. Кажется, что показывают видовой фильм из жизни больших неуклюжих животных (слоны? киты? но точно - что-то округлое...), а глазок камеры запотел, и поэтому движущиеся изображения вместе с четкостью потеряли распознаваемость, но приобрели гипнотический статус. Совсем плоские огромные контуры с неровными и закругленными краями накладываются друг на друга, расходятся в разные стороны, проникают один в другой, создавая тем самым, как ни странно, впечатление завораживающего внутреннего объема и бесконечной глубокой перспективы.

И в далекой глубине мелькает блестка света.

И еще раз.

И в тех местах, где были блестки, стойкими следами остаются белесые кольца.

И блестка появляется вновь.

И кольца тоже.

И свет усиливается своими множественными кольцевыми гало, передаваясь по эстафете слоистых наплывов.

И в момент повторного совпадения колец с блуждающим огоньком включается цокот копыт.

И туман над рельсами вокруг источника звука, совпадающего с движущимся световым пятном, уплотняется и концентрируется, принимая различимые очертания.

Из белесой дымчатой мути выплывает всадник на горбатом белом коне.

На лбу коня светится прямой полуметровый рог.

Всадник, в котором Мотляр узнает Дезидерия, останавливается и спешивается.

Ватт и Товарищ Рыжулькис берут единорога под уздцы.

Дезидерий подходит к Мотляру и Громоздкому, молча жмет им руки и встает рядом.

Трое молодых людей стоят в шеренге плечом к плечу и наблюдают за действиями Совокупных Бо и Ки.

Мотляр замечает, что каска Громоздкого теперь матовая и бархатистая от мелких капелек влаги, конденсирующихся на ее поверхности.

Мастер Йок стоит перед единорогом и обеими руками делает круговые движения в разные стороны. Передние ноги единорога подгибаются, и он опускается на колени.

Ватт и Товарищ Рыжулькис, расставив пошире ноги, натягивают короткие поводья.

На фоне белеющей туманной завесы отчетливо виден контур равностороннего горба единорога.

Карлик Юрик Керосинин, держа высоко над головой острую пластину желтого металла, подходит к животному и вонзает ее в горб.

Клочья тумана накалываются на рога шлема викинга, как воздушные шары на зубья большой вилки, и лопаются, не оставляя следов.

И единорог вздрагивает всем телом.

Нибелунг делает несколько быстрых движений, сопровождаемых звуками, очень напоминающими скрежетание ножа по стеклу, затем вынимает из бескровной разверстой плоти свое орудие, встряхивает его и отходит.

Примавера, поправив чалму и перчатки, начинает копаться во вскрытом горбе, там внутри что-то хлюпает, разрезанная шкура длинными лоскутами хлопает по боку единорога, и невозмутимая немецкая легавая, поднатужившись, извлекает белый треугольник.

"Как будто всего лишь открыли консервную банку", - Мотляр удивляется быстроте и слаженности действий Бо и Ки.

Мастер Йок опять делает быстрые пассы перед головой животного, края раны моментально смыкаются, помощники отпускают поводья, единорог поднимается с колен и встряхивает гривой - на его спине нет ни горба, ни даже шрама от молниеносной операции.