Примавера слезла с кровати, подошла к Громоздкому, взяла немецкую каску, стоявшую перевернутой у ног музыканта, высыпала из нее окурки, горелые спички и пепел - на полу образовалась аккуратная серая кучка, и начала тереть потемневший от старости, металлический защитный шлем о свой комбинезон.

По стенам побежали световые полоски - потускневшая поверхность старой каски быстро преобразилась в амальгаму, способную отражать солнечные лучики.

Примавера, глядя в глаза хозяину комнаты, подала сверкающий обновленный шлем.

Завороженный Громоздкий автоматически взял измененную каску, и водрузил ее себе на голову.

Убор плотно охватил голову, словно был сделан по нужной мерке. Внутри, под костями черепа, что-то сухо щелкнуло, перед глазами Громоздкого заплясали огненные пружинки, ему показалось, что руки налились свинцом, а ноги, наоборот, стали легче воздуха.

- Так надо действовать! Остановить, остановить! О, Главный Мастер Йок, дай силу мне! - Новообращенный Громоздкий удивился собственному голосу - слова звучали так, словно на виолончели сыграли пиццикато.

- О-оо, наиважнейших дел у нас впереди множество! Пора, пора приступать, йока-йок-йока.

12

Лана очнулась в летном кресле-лонжероне.

Тело ее было крест-накрест привязано к спинке ремнями безопасности, а руки зафиксированы эластичными бинтами на подлокотниках.

Она хорошо помнила, как второпях выбежала из подъезда с вещами, как в палисаднике перед домом ее догнал чесучовый, как больно стало руке, когда он рывком остановил и развернул ее, но дальше... дальше она надолго стала пленницей огромного стеклянного параллелепипеда.

Лана провела целую вечность, так, по крайней мере, ей казалось, в пустом аквариуме, где напрочь отсутствовала сила тяжести, и невесомое тело девушки совершало бесконечные хаотические движения, отталкиваясь от скользких холодных стекол.

По ту сторону одной из прозрачных стенок она изредка, когда позволяли безумные траектории полетов, могла видеть женщину в плаще и капюшоне, которая чертила двуручным мечом на гладкой пыльной поверхности какой-то странный знак.

При касании стенки аквариума из-под стального лезвия меча сыпались искры, а Лана мучилась в тоске, потому что из-за беспорядочных, навязанных отсутствием гравитации, движений собственного тела ей никак не удавалось разглядеть этот важный знак, лишь огненные полукружия запали в памяти...

Так что, обнаружив себя привязанной к креслу в кабине какого-то летательного аппарата, Лана почувствовала даже некоторое облегчение и подумала: "Все-таки вечное единообразие недостижимого - самая страшная из возможных мук".

Иногда снаружи сквозь толстые зеленые иллюминаторы пробивались всполохи сварки, и тогда, кроме трех пустых кресел рядом, Лана видела полукруглые своды, устланный персидским ковром наклонный пол, уходящий вперед и вверх к большому корабельному рулевому колесу с множеством округлых ручек по периметру.

Вдруг старинный штурвал дернулся, скрипнул и начал вращаться с увеличивающейся скоростью.

Откуда-то сзади появился свет - очевидно, там была входная дверь. Свет был достаточно яркий, и Лана, привыкшая к полумраку темницы, рефлекторно зажмурилась.

Она почувствовала слабый запах петрушки, потом кто-то быстро прошел рядом, и когда девушка открыла глаза, то впереди увидела чесучового сударя-господина.

Чаромут стоял, оперевшись на остановившийся штурвал и выставив вперед левую ногу.

"Водянистая влага... вроде сухой, а словно в каком-то скафандре из водянистой влаги, - наконец-то девушке представился случай внимательно рассмотреть сударя-господина, - кажется, что каждым движением преодолевает вязкое сопротивление... Нет, это не его мир!"

Пола чесучового пальто отогнулась, открылась синяя подкладка, Лана увидела белую букву омегу и вспомнила: "А ведь женщина в капюшоне чертила что-то, очень похожее на омегу! Но что? Как же там складывались линии?"

- Эх, Лана, девятнадцати лет от роду! Лана, которая не знает своего истинного родства и предназначения. Забудь прошлое, твое нынешнее принадлежит мне, Купру-Чаромуту, а в будущем заинтересован сам Шиликун... Ты, Лана, теперь лишь стерженек ключика. Половинка от целого... Прослушай, Лана, то, что составляет бородку ключа к истинному существованию, вторую половинку. Послушай, Лана, мудрое древнее заклинание. - В руках сударя-господина зашелестел кусок пергамента. - Во имя торжества Великого Минуса, ради Рождества Первого Пуэрперального, во имя твоего Бого-знака, о, Шиликун!

А затем, опережая свое эхо, по тесной кабине прокатились отчетливой скороговоркой прочитанные слова, начинающиеся на одну букву.

"Экзерсис эзотерических экзотик - это эллиптическая эвтаназия эволюции".

- Как тебе на слух, Лана? Не чувствуешь ли прилива сил? Ах, ах, какая жалость! А для меня слова эти слаще меда. - Чаромут убрал пергамент в карман. - Ну, ничего, ничего... Тебе и не надо многого знать. Важно лишь то, что ты здесь, рядом с Цеппелином, что формула уже моя, и что Центрифуга почти готова... Это была лишь репетиция, но скоро, очень скоро, наступит сладкий миг перерождения! Теперь уж ничто не сможет помешать мне, а-ха-ха!

Похохатывая, Купр быстро прошел назад, почти задев Лану.

Девушка почувствовала слабые петрушечные флюиды, к которым теперь примешивался отчетливый запах сырости.

Завращалось корабельное колесо.

- Катастрофный! Беречь белокурую! - Энергичные приказания раздавались сзади. - Из омегаплана не выпускать! Ухаживать, кормить! Пока я займусь налаживанием Глаз Босха, приставь к ней меченого Ишачу, он самый надежный. И кого-нибудь из новых минус первых... Смотри у меня! Позицией отвечаешь!

И опять в кабине воцарил полумрак.

"Экзерсис, экзотик, эллипс, эвтаназия, эволюция - кругом сплошное "э-э-э", но..."

Лана подвигала босыми ногами. Оказалось, что они свободны.

И в этот момент девушка почувствовала, что где-то там, далеко, мается Дезидерий.

Закрыв глаза, она увидела металлическую стену, которую ее приятель не может, не знает, как преодолеть.

И она представила, как голыми ступнями прикасается к холодной плоскости, и тепло из свободных ног начинает переходить в бронзу, и, усиливая давление, круговыми движениями Лана изо всех сил стала тереть стену, и скоро, очень скоро, на гладкой поверхности появились бугорки мышц и островки лопаток, которых почему-то было три.

Перед Дезидерием теперь была чья-то спина, а Лана прошептала: "не останавливайся, Дезидерий, сейчас нельзя останавливаться".

Потом пленница открыла глаза и улыбнулась.

"А ведь "э" - неправильная буква, хоть и есть сходство с омегой. Нет, не то... Ничего у чесучового не получится... "Э" слишком раскрыто, всего один большой овал, и перемычка в центре слишком прямая. Не должно быть перпендикуляра к разомкнутому кругу! Нет, совсем не то... Но какую же?... Какую же она рисовала?"

Скрип штурвала прервал раздумья. На этот раз Лану посетили сразу двое.

Один из них, высокий и сухопарый, одетый в цыпленочного цвета комбинезон, с золотистой шерсткой на открытых частях тела, с длинными руками о двух локтях и глазами навыкате, с фосфоресцирующим оранжевым пятном на щеке и коричневым мешочком на груди, болтающимся на привязи вокруг шеи, принялся разбинтовывать руки девушки.

- Дева, я лембой Ишача. Ты нас не бойся... Его Пуэрперальность сейчас занят. Он теперь с Глазами Босха долго будет возиться. Там что-то серьезно нарушилось... Ишь, как Катастрофный туго запеленал... Но ничего, ты не бойся, мы с Кикпляскиным аккуратненько тебя развяжем, а потом будем ухаживать, кормить, поить. Я хорошо знаю, как с молодежью обходиться, и кикимору научу. Кикпляскин у нас способный ученик, он уже много учился. - Ишача кивнул головой в сторону, где второе существо сматывало бинты.

А было оно маленькое, пузатенькое, черненькое, большеротое, с тонюсенькими ручками, и одето в драную синюю курточку не по размеру. Кроме того, существо не отличалось четкой координацией движений, отчего бинты все время путались и захлестывались друг за друга.