На следующий день, 28 августа 1921 г., в "Известиях" было опубликовано постановление ВЦИК о ликвидации Всероссийского комитета помощи голодающим. Арестованные члены ВКПГ в это время уже находились во внутренней тюрьме ВЧК на Лубянке. Там, в тюрьме, по свидетельству Е. Д. Кусковой, произошла случайная встреча С. Прокоповича с лидером партии эсеров А. Гоцем. Между ними состоялся разговор, свидетельствующий о том, что и тот и другой понимали всю шаткость положения комитета.

"Как только мы прочли декрет и положение о комитете, - рассказал Гоц * Прокоповичу, - я сказал товарищам: "Товарищи! Надо готовить камеры для инициаторов этого дела"" 22.

Гоц не ошибся: камеры были приготовлены. После нескольких месяцев заключения наиболее активные члены комитета были высланы из столицы. Михаил Осоргин вспоминает: "Ночью вывезли нас из тюрьмы Особого отдела, втолкнули в вагон с разбитыми окнами и трое суток везли по морозу до первого этапа (моим была Казань)".

Имеются свидетельства, что от худшего - смертной казни - активистов комитета спасло вмешательство Фритьофа Нансена **.

В конце лета 1922 года вместе с большой группой профессоров и деятелей культуры активисты Всероссийского комитета помощи голодающим были высланы за границу. Ряды эмигрантов пополнились еще одной группой интеллигенции.

Ликвидация Всероссийского комитета помощи голодающим, разумеется, не способствовала спасению оказавшегося в тяжком положении населения пораженных засухой районов. Продовольственные ресурсы, начавшие вскоре поступать от Американской администрации помощи (АРА) ***, не могли заменить усилий изгнанной из политики, но еще существовавшей "русской общественности".

* Гоц А. Р. (1882-1940) 10 лет провел на царской каторге и в ссылке. В 1917 году на I съезде Советов избран председателем ВЦИК.

** Нансен Ф. (1861-1930) - известный норвежский исследователь Арктики. В 1921 году - один из организаторов международной помощи голодающим Поволжья. О заступничестве Нансена за членов ВКПГ пишет в своих воспоминаниях Е. Д. Кускова.

*** Соглашение о помощи было подписано в Риге 21 августа 1921 г. с американской стороны Гербертом Гувером, с советской - Максимом Литвиновым. АРА представляла собой объединение нескольких благотворительных и религиозных организаций, оказывающих помощь нуждающимся.

Арест членов комитета и их высылка вначале во "внутренние губернии", а потом за границу отрицательно сказались и на работе русских кооператоров, которые, несмотря на начавшиеся притеснения, еще сохраняли экономические связи по всей России.

Но политические аргументы в пользу разгона перевесили экономический и гуманитарный расчеты.

Голод продолжал свирепствовать. Не прекратился он и в следующем, 1922 году, о чем, в частности, свидетельствует письмо Максима Горького американке Джейн Адамс. Малоизвестное письмо это 23 представляет большой интерес еще и потому, что в нем особенно ярко выявляется роковая роль голода для судеб русской интеллигенции. Важно это письмо и для правильной оценки гуманитарной помощи Америки голодающей России, долгое время замалчиваемой.

"М. Горький

Berlin, Kurfurstendamm, 203 *

10.VI.1922

Сударыня!

Мне сообщили, что в Америке существует мнение, будто голод в России уже утратил свой грозный характер и что работа организации мистера Гувера (имеется в виду деятельность АРА. - В. К.) вполне достаточна для спасения миллионов русских крестьян, осужденных голодом на смерть.

Разрешите мне сказать несколько слов по этому поводу.

Я думаю, что работа организации Гувера по широте ее - явление небывалое в истории. Никогда еще ни одна страна в мире не приходила на помощь другой стране так великодушно, с таким обилием сил и средств. Люди Гувера действительно мужественные люди; я не преувеличу, назвав их героями. Америка вправе гордиться детьми своими, которые так прекрасно и бесстрашно работают на огромном поле смерти, в атмосфере эпидемии, одичания и людоедства.

Эта работа кроме своей прямой задачи - спасения миллионов людей от голодной смерти - имеет еще и другое, на мой взгляд, более важное значение: она возрождает в русском народе убитое войной чувство человечности, воскрешает уничтоженную мечту о возможности братства народов, реализует идею совместного, дружеского труда наций.

* К этому времени М. Горький выехал для лечения в Западную Европу, где прожил до 1928 года.

Европейская война - а за нею интервенция и война гражданская с ее ужасами - ожесточила сердце русского народа. Особенно глубоко вредное влияние имела интервенция: несмотря на свою умственную темноту, мужик понял, что иностранцы не хотят видеть его свободным, желают восстановить в России старый режим. Мужика убеждали в этом и факты, и речи, и озера крови, и разрушение его жилищ. Вполне понятно, что у него явилось отрицательное отношение к иностранцу - кто бы он ни был, он хочет сделать русский народ рабочим скотом помещиков, чиновников, купцов.

И вот в страшные дни гибели и голода, в дни полной беспомощности эти враги-иностранцы являются спасителями жизни миллионов детей, бескорыстно и бесстрашно работают и работою своей разрушают в русском народе накипевшее чувство вражды и ненависти.

Вы, конечно, понимаете, как это важно, какие прекрасные результаты может дать работа организации Гувера. Со временем мы все-таки будем жить и работать все как друзья и братья, - слава тем, кто приближает этот необходимый для нашего счастья момент!

Возвращаюсь к основной теме моего письма.

Голод - не уменьшается. Организация Гувера, самоотверженно работая на Волге, не может, конечно, обнять размеры несчастья в других областях огромной России. На берегах Черного моря - в Одессе, в Крыму - беспомощно погибают тоже миллионы людей. Вымирают немцы - колонисты юга, люди культурные, прекрасные работники. Вымирают евреи - дрожжи, необходимые для тяжелой России. Погибают трудолюбивые, честные татары и, разумеется, больше всего русские - особенно дети.

Голод значительнее и грознее всего, что говорят и пишут о нем. Сотни тысяч десятин посева уничтожаются саранчой. Саранчу едят и болеют от этого. Едят корни, траву, листья, это возбуждает эпидемические заболевания, грозит холерой. Я не могу дать цифр смертности, потому что сомневаюсь в точности подсчета умерших. Письма, которые я получаю отовсюду, рисуют положение ужасным. Везде истощенные зимним голодом люди с жадностью набросились на растительность весны и - Вам ясно, что следует за этим.

Позвольте также обратить Ваше внимание и в сторону русской интеллигенции, главным образом - русских ученых. Все это - люди зрелого возраста или старцы, истощенные годами недоедания, героической работой своей в условиях холода и голода. Это - лучший мозг страны, творцы русской науки и культуры, люди, необходимые России более, чем всякой другой стране. Без них нельзя жить, как нельзя жить без души. Эти люди - мировая, общечеловеческая ценность.

Их во всей России только 9000 - ничтожная цифра для такой огромной страны и для культурной работы, необходимой русским. Эти 9000 ценнейших людей постепенно вымирают, не успевая создать заместителей себе.

Думаю, сказанного достаточно для того, чтобы возбудить энергию друзей русского народа, людей, желающих помочь России прожить проклятый год.

Свидетельствую Вам мое уважение

М. Горький".

Письмо М. Горького в Америку не случайно. Приехав в Берлин, писатель быстро убедился, в каком плачевном материальном положении находилась эмиграция. Средств едва хватало на то, чтобы организовать собственную взаимопомощь русских, оказавшихся в изгнании. Интересные воспоминания об убогости жизни в эмиграции в разоренной войной Германии оставил митрополит Евлогий, бывший архиепископ Волынский и Житомирский, назначенный патриархом Тихоном в 1921 году управляющим русскими православными церквами в Западной Европе. Бедными были прихожане, бедной была церковь. Получив назначение и собираясь ехать из Белой Церкви в Сербии в Берлин, Евлогий не имел даже достойного облачения. Кроме митры и старенькой епитрахили, у митрополита ничего не было. Да и митру ему соорудил выехавший вместе с ним дьякон из куска бального платья генеральши Поливановой.