На максимализм мер советских властей по отношению к крестьянству эмиграция отвечала максимализмом оценок, объясняя голод прежде всего национализацией хлебной торговли, продразверсткой, то есть политикой большевистской партии по отношению к крестьянству.
Однако за острой словесной полемикой, развернувшейся в эмиграции по поводу того, кто виноват, сквозило глубокое сочувствие народу, оказавшемуся после стольких лет испытаний войной в тисках страшного голода. По мере того как из России поступали все новые и новые сведения, становилось яснее, что голод 1921 года по своим масштабам существенно превосходит голодный мор 1891 года. Советские исследователи называют число голодавших в 1891 году близким к 1 млн. Голод 1921 года охватил неизмеримо большее число людей. 11 ноября 1921 г. парижская газета "Последние новости" напечатала сообщение из Берлина, в котором приводилось страшное пророчество Максима Горького, приехавшего в Германию: "Я полагаю, что из 35 миллионов голодных большинство умрет". Новость поразила эмиграцию. До этого сообщения никто и не подозревал о том, что счет возможных жертв может идти не только на миллионы, но на десятки миллионов. Беспокойство эмиграции вполне объяснимо: ведь у большинства в советской России оставались близкие и дальние родственники, друзья.
К счастью, этот прогноз М. Горького не сбылся. Меры правительства, помощь из-за границы помогли ограничить размеры демографической катастрофы. В книге С. Н. Прокоповича "Народное хозяйство в СССР", в первом томе, со ссылкой на данные Центрального статистического управления потери от голода 1921-1922 годов оцениваются в 5053 тыс. человек. Цифра, безусловно, устрашающая. Но и она в тот год была неизвестной. А эмиграцию облетела именно та, другая, апокалипсическая цифра - 30 с лишним миллионов.
Нетрудно понять, что катастрофа такого масштаба имела не только нравственные последствия. Она не могла не повлечь последствий политических. Нынешние историки с полным основанием считают, что именно голод 1921 года дал стимул серьезным сдвигам во внутренней политике советской власти, что последствиями голода стали нэп, либерализация торговли, оживление экономических связей с заграницей и, в контексте всех этих политических перемен, новый климат духовной и культурной жизни со значительно большим допуском мнений и дискуссий, чем прежде. Но в начале лета 1921 года, когда голод только расползался по России, ни Москва, ни тем более эмиграция еще не могли представить весь масштаб его политических последствий. Эмиграция понимала, что большевики оказались перед лицом самого серьезного кризиса со времени захвата власти и что привычными военными или полувоенными мерами этот кризис не разрешить. Изымать попросту было уже нечего, так как у крестьян сплошь и рядом отобрали даже семенные запасы.
Эмигрантские газеты 1921 года полны вопросов. Как поступят большевики? К кому обратятся за помощью? Муссировался любой слух, любая вероятность, особенно с момента, когда в печать просочились сведения о том, что советское правительство начало зондировать возможность получения помощи при посредничестве международных организаций. Но кто мог дать хлеб? Западная Европа сама еще не оправилась от разорительной войны. Чаще всего взоры обращались в сторону США. Но и здесь возникло немало вопросов. Захочет ли буржуазия помогать стране, которая открыто призывает к мировой революции, к свержению капиталистов и обращается поверх голов правительств и парламентов к рабочим с призывами идти на штурм "отжившего" строя? Ведь всего два года назад, в марте 1919-го, в Москве было объявлено о создании III Интернационала. В первом номере журнала "Коммунистический Интернационал" Г. Зиновьев писал под многозначительным заголовком "Перспективы пролетарской революции": "Гражданская война зажглась во всей Европе; победа коммунизма в Германии абсолютно неизбежна; через год в Европе забудут о борьбе за коммунизм, ибо вся Европа будет коммунистической; потом начнется борьба за коммунизм в Америке, возможно, в Азии и на других континентах".
У эмиграции были сомнения и беспокойства иного, не политического, а гуманитарного характера. Вопрошали приезжих из Москвы, советских дипломатов, начавших после установления дипломатических отношений с Веймарской республикой прибывать в Берлин: будет ли в случае получения помощи из-за границы применяться кассовый подход при распределении продуктов питания? Опасались, что продовольствие будет раздаваться выборочно. По письмам из советской России здесь было хорошо известно, что большевики ввели классовый паек и учредили категории питания в зависимости от характера труда. Имелось четыре категории: рабочие тяжелого физического труда, другие рабочие и служащие, лица свободных профессий, нетрудовые элементы. К нетрудовым элементам были, в частности, отнесены кулаки, то есть самая производительная сила деревни, и интеллигенция. Еще в 1918 году "Правда" писала: "Народный комиссариат социального обеспечения подтверждает тем самым необходимость лишения пайков всех кулацких и буржуазных элементов города и деревни; полученные таким образом излишки пойдут на увеличение пайка городской и деревенской бедноты" 9.
С нетерпением ждали вестей из Москвы, явных или скрытых признаков неизбежных, с точки зрения эмиграции, политических сдвигов.
И такие вести пришли.
2 августа 1921 г. парижские газеты выходят с броскими заголовками: "Ленин обращается с просьбой о внешней помощи России, ставшей жертвой голода!"
"Владимир Ильич Ленин обратился к трудящимся развитых стран с настоятельным призывом прийти на помощь советской России, над которой нависла угроза голода вследствие катастрофически низкого урожая. Полагают, что около 21 миллиона человек вынуждены бежать из районов Волги и юга России, где не осталось достаточного количества семян даже для того, чтобы обеспечить посевы следующего года. Беженцы хлынули в Москву. Европейская печать считает, что причиной несчастья является негодная политика Советов. Американский государственный секретарь Г. Гувер предложил помощь для одного миллиона детей и инвалидов, при условии освобождения американских граждан, находящихся в заключении в России. Норвежский дипломат Нансен прибыл в Москву для организации комитета международной помощи. Кроме того, поступили сообщения о создании в Берлине комитета международной помощи трудящимся. Среди основателей этого комитета ряд всемирно известных деятелей науки и литературы, такие как Альберт Эйнштейн, Бернард Шоу, Анатоль Франс и Кати Кольвитц" 10.
Заметка сопровождалась фотографией двух босоногих, в изодранных рубищах русских детишек с вздутыми от голода животами.
Публикация произвела большое впечатление на русскую эмиграцию по целому ряду причин. Во-первых, впервые из солидных источников стали более или менее известными масштабы миграции населения, гонимого голодом. Во-вторых, личное обращение главы советского правительства к мировой общественности свидетельствовало о крайнем положении страны и о намерении принять помощь. В-третьих, удивило то, с какой готовностью отозвалось американское правительство на несчастье страны, проповедовавшей классовую войну во всемирном масштабе.
Не успели успокоиться толки в связи с этим сообщением, как из Москвы стали поступать новые, еще более поразительные новости - о том, что перед лицом всеобщего несчастья большевики разжали кулак диктатуры и позволили непартийной, некоммунистической интеллигенции - в определенных, разумеется, границах - общественную деятельность для организации помощи голодающим. Слухи были небезосновательными.
Идея совместных, с участием партийцев и беспартийных, действий для спасения голодающих родилась на проходившем в июне 1921 года в Москве седьмом Всероссийском съезде по сельскохозяйственному опытному делу. Понятно, что съехавшиеся в Москву со всей страны агрономы, сельские кооператоры, ученые-селекционеры не могли не говорить о засухе и голоде. Многие из них прибыли из районов, пораженных засухой, и были свидетелями страданий народа. О необходимости совместной государственной и общественной помощи говорил, в частности, известный кооператор М. И. Куховаренко, приехавший из Саратова. Настоящей сенсацией стало выступление на съезде министра продовольствия во Временном правительстве, известного экономиста профессора Сергея Николаевича Прокоповича *, который и предложил обратиться к советской власти с инициативой создания общественного комитета по борьбе с голодом **.