— Расскажите, это интересно.

— Из Москвы переводят в один из банков — который определяет сам Соколов, или, по крайней мере, рекомендует как надежный и сочувствующий СССР — несколько миллионов. Эту сумму он, по договоренности с руководством банка, оставляет до последнего дня и пускает в оборот. Получаются проценты и комиссионные. При переговорах с французскими фирмами иногда Соколов случайно не оплачивает вовремя счета — якобы случайно — и нарастают штрафы, которые потом беспрекословно оплачиваются советской стороной. Далее…

— Хорошо, Олег Степанович, достаточно. В общем-то, у нас тоже нет сомнений что расхищаются крупные валютные средства. Но это всего лишь подозрения. Как их доказать? Ведь не с помощью таких смехотворных — вы уж извините меня — заявлений, что вас перевели в гостиницу, где проживали остальные советские специалисты. Между прочим, в этом Соколов прав. Мы всегда настаиваем, чтобы советские граждане жили в одном отеле. Короче говоря, чтобы доказать факт хищений, нам нужны ксерокопии французских счетов, которые мы потом сравним с теми, что будут представлены в бухгалтерию министерства, — их проверит контрольно-ревизионное управление Минфина. После сравнения ксерокопий счетов, полученных из Франции, и представленных здесь, выявится сумма хищений. Я не ошибаюсь?

— Нет.

— Вот поэтому я и приехал сюда, чтобы поговорить с вами. Если вы возьметесь за это дело — добыть копии счетов, — вы выделим вам специальные средства через один из банков и подумаем, в качестве кого отправить вас в Париж. Могу лишь сказать, что на этот раз никакого отношения к авиасалону вы иметь не будут. Связь только через наших людей.

— Да, Василий Иванович, я могу ручаться, что сумею достать такие счета.

— Отлично. А теперь сообщаю вам, что генеральным директором советского раздела на Парижском авиасалоне на этот год снова назначен заместитель министра авиационной промышленности Соколов — как всегда. Да, вот что еще, Олег Степанович. Почему у вас возникла мысль, что вообще возможна утечка валюты, — если не считать, конечно, такого побудительного мотива, что Соколов хотел забрать у вас билет на поезд и передать его одному из своих знакомых, который после взрыва Ту-144 неожиданно решил ехать поездом, а не лететь самолетом. Ведь у вас был билет на поезд Париж-Москва, правда?

— Значит, и это вам известно. Ну что ж, отвечу. Дать честный ответ или тщательно выбирать выражения?

— Мне нужен откровенный ответ. Не жалейте моих нежных чувств.

— Тогда слушайте, Василий Иванович. У меня уже давно возникло впечатление, что стоит советским работникам, командированным за рубеж, получить доступ к валюте и немного освоиться с ситуацией (а это в первую очередь относится к людям, владеющим иностранными языками и руководящими временными мероприятиями — разные концерты, выставки, переговоры и так далее — я исключаю посольства, представительства, такие организации как АМТОРГ, Московский Народный банк, потому что там сидят такие дельцы, что никакое дилетантство не пройдет), как у наших сотрудников появляется прямо-таки непреодолимое желание из потока валюты отвести ручеек в собственный карман. В крупных организациях это тоже возможно, но там все будет гораздо сложнее и более хитроумно замаскировано, так что с этим я не знаком.

— У вас невысокое мнение о советских гражданах, командируемых за рубеж. Ну что ж, вы честно ответили на мой вопрос. Позвольте задать еще один, и я хочу получить не менее откровенный ответ: окажись вы в таком положении, какой была бы ваша реакция?

— Отвечу совершенно честно: не знаю. У меня не было возможности испытать себя, потому что государство еще никогда не доверяло мне сколько-нибудь значительных валютных средств.

— А если на этот раз мы доверим вам крупную сумму валюты?

— О, Василий Иванович, на этот раз у меня совершенно иная цель.

— Мне искренне жаль вас, Олег Степанович. Не сомневаюсь, что вы будете стараться изо всех сил, чтобы доказать виновность Соколова — причем доказать документально. Но месть не приносит счастья, хотя, как утверждают некоторые психиатры, успокаивает нервы. Итак, беремся за работу. Вот телефон. Вы можете позвонить по нему в любое время суток, назвать свой телефонный номер и вам тут же перезвонят. Связь с вами будет поддерживать Николай Иванович Оржанов, наш опытный сотрудник. Он сам вам позвонит. Предварительная дата выезда — начало мая. Вам понадобится время для подготовки. Желаю успеха. До свиданья.

Он встал, пожал руку Олегу Степановичу и Ивану Трофимовичу, и вышел из кабинета.

Олег Степанович подождал, когда закроется дверь, и повернулся к Денисову.

— Иван Трофимович, кто это?

— Вообще-то я не имею права говорить об этом, но ведь ты, черт, все равно догадаешься. Только не ссылайся на меня. Василий Иванович — начальник валютного управления КГБ. Официально управление называется по-другому, но расследование крупных валютных махинаций входит в сферу его деятельности.

Прошлое Ростова

Олег Степанович не знал, что примерно в то время, когда он проезжал Лобню, направляясь на встречу с Денисовым, два следователя — молодой и пожилой — разговаривали о нем в райотделе внутренних дел. Выпал тот крайне редкий момент, когда им не нужно было ехать на место происшествия, вести допросы или очные ставки, составлять протоколы предварительного дознания, или докладывать начальству. Старший лейтенант Кулик, уже освоившийся на новом месте, и майор Филатов — они занимались делом Пистона-Полякова и Платонова прошлой осенью, сидели в маленьком кабинете и курили. Было тихо, даже телефоны молчали.

Кулик посмотрел на своего начальника.

— Владимир Борисович, неужели мы так и не доведем до конца дело об исчезновении того мальчишки в Лареве? Помните, Поляков и его подельники утверждали, что пацана загрызла собака?

— Какое дело, Саша? Нет никакого дела. Дознание проведено, материалы переданы в прокуратуру, состоялся суд, Поляков и Платонов в лагере, Авдеев умер в больнице. Полковник приказал не проявлять инициативы.

— Значит, мы больше ничего не узнаем?

— Почему это не узнаем? — майор выдвинул нижний ящик стола. — Вот здесь у меня хранятся материалы дознаний не доведенных до конца по разным причинам — недостаток доказательств, отказ прокурора в возбуждении дела, мои собственные сомнения. И здесь же хранится досье на Ростова.

Майор положил на стол увесистую папку.

— Значит, Владимир Борисович, вы все это время вели расследование? А как же запрет полковника?

— Во-первых, я занимался этим делом в неслужебное время. Во-вторых, Саша, именно запрет полковника, на которого почему-то надавили из Москвы, и заставил меня повнимательнее присмотреться к Ростову и узнать о нем как можно больше. Кроме того, так как я всюду сую нос и интересуюсь делами, которыми мне заниматься усиленно не рекомендуют, я все еще майор в сорок пять лет и служу в Лобне, тогда как все мои однокашники уже полковники, есть даже генерал. Этот случай, однако, не дает мне покоя, а чутье меня еще ни разу не подводило.

— Согласен, Владимир Борисович. Слишком уж легко вывернулся Ростов, правда?

— На удивление легко — и ухватиться-то не за что. Вот я и решил узнать, кто он такой, этот Ростов. За двадцать лет службы в угрозыске у меня появилась куча приятелей и в МУРе и в самых разных других местах. Собрать сведения о Ростове — о его прошлом — не составило труда. К тому же, он никогда не нарушал закон, вроде бы не нарушал. А теперь послушай, что у меня получилось.

Ростов Олег Степанович, 1932 года рождения — он на год старше меня русский, член КПСС с 1953 года, родился в Луганске — у меня всюду старые названия городов. Начнем с того, что он не Ростов и не Степанович. Его настоящая фамилия Соловьев, а Ростовым он стал после того, как его дядя генерал Ростов Степан Иванович, усыновил мальчика. Отец был очень видным инженером-химиком, репрессирован на десять лет без права переписки и исчез. Более подробных данных о нем у меня нет. Мне говорили специалисты, что он прославился тем, что изобрел метод производства каустической соды — сейчас его применяют на всех советских заводах. Потом, разумеется, этот метод назвали именем другого ученого. С 1938 года мальчик жил в семье генерала Ростова и сопровождал его повсюду, даже во время войны с белофиннами был рядом, в каком-то городе — дай посмотреть, заковыристое название, челюсть свернешь — вот, Лахденпохья. Потом, когда советские войска вошли в Западную Украину, наш Олег оказался там — в Черновицах.