Два бородатых мужика в длиннополых рубахах и полосатых штанах бросились в кусты, следом кто-то ударил молодого человека по голове, и он потерял сознание.

Пришел в себя от холодной воды, выплеснутой в лицо. Открыл глаза, почувствовал себя связанным, с изумлением оглядел лыковые путы. Чуть поиграл внушительными мускулами - решил, что в случае острой необходимости, если уж не порвать, то растянуть их сможет. До той минуты, пока не освободится, придется работать ногами.

Но зачем его связывать?

Невысокий, но плотный, бородатый мужчина, взглядом следивший за ним, многозначительно выдвинул и вновь задвинул в ножны короткий меч-акинак. Стоявшие поодаль два мужика о чем-то тихо переговаривались и с опаской поглядывали на пленника. Подстилка, книга, до сих пор нечленораздельно верещавший приемник лежали поодаль. Часы не сняли. Молодой человек покрутил связанными руками, изогнувшись глянул на циферблат. Пятый час... Самое время возвращаться на базу, заняться приготовлением ужина. Где она теперь, турбаза? За эти несколько часов местность совершенно изменилась, одичала, насупилась. В той стороне, где ещё совсем недавно лежала деревня Воскресенское, густился древний бор; правда, угадывалось что-то знакомое в извиве Протвы, в очертаниях берега, что навис над старицей. Впрочем, такие же ощущения вызвала речь чужаков - несмотря на то, что многие слова звучали знакомо, но искаженно, их смысл доходил до пленника.

Молодой человек на мгновение зажмурился, с силой сжал веки, а когда распахнул их, все оставалось по-прежнему.

Был ранний вечер. Солнечные лучи заплутали среди медвяных ровных стволов, били косо, по сторонам. Босые бородатые мужики все также угрюмо, с затаенным страхом поглядывали на него.

Парень озяб - было глупо, дико, стыдно стоять в одних плавках перед чем-то напуганными мужиками.

Наконец длиннорукий детина с мечом коротко приказал.

- Стани. Иди сямо.

- Что, что?

Ответом было молчание. Пленник пожал плечами, поднялся.На него накинули подстилку, сунули под мышки приемник и книгу.

Потом его погнали по едва натоптанному, лесному путику. Шли долго, уже в густых сумерках добрались до обширной поляны, обнесенной высоким тыном. Загнали в узкие ворота. Молодой человек огляделся - перед ним лежало языческое капище. Он сразу узнал его. Посреди прогалины рос вековой дуб, вокруг стояли длиннолицые крашеные идолы, над каждым из них возвышался двускатный навес. Тут же огромные колоды, поодаль, в дальнем углу черная в полумраке изба. В щели в тыне были воткнуты пылающие факелы, они громко потрескивали, сыпали искрами.

Встретил их тощий, высоченного роста с длиннющей бородой старик, опиравшийся на резной посох. Сложил руки на отполированном наплыве-набалдашнике... Стоял недвижимо, в белейшей холщовой рубахе до пят; взгляд сумрачный, злобный, под стать выражению лиц и деревянных идолов. Пленника подвели к нему - старик протянул корявую иссохшую руку к крестику, который болтался на шее у молодого человека. Неожиданно морщинистые, чуть согнутые крючками пальцы старика словно уперлись в невидимую преграду. Как ни пытался ведун коснуться нательного крестика, ничего не получалось. Наконец он опустил руку, вновь оперся о набалдашник, кашлянул.

Небо окончательно померкло, зыбкий неровный свет факелов теперь освещал капище. Лица идолов ожили - они презрительно смотрели на чужака.

- Наречи ти Ратибором, - неожиданно вымолвил старик и показал знаком, чтобы развязали пленника. Когда тот растер затекшие запястья, старец поманил его за собой. Подвел к самому великому истукану и поставил молодого человека на колени.

- Се твой предок, - сказал старик. - Перун нарече. Ти же отчюю веру сменил на хрест. Отец тобе судья, деды... Бе же трава черная папороть; расташа на блате, в сырых местах, в лугах. Ростом в аршин и выше стебель, на стебле маленьки листочки, с испода большие листы. А цветеши она накануне Иванова дня в полночь. Тот цвет очень надобен Чернобогу. Оберечь должен... Добудь оружье. Серый волк тебе в подмогу буде, - потом старик покачал головой и укоризненно добавил. - Небесного рода побег, а хрестом споганился. Ступай!

Молодого человека провели в избу, там заперли. Внутри было совсем темно и мрачно, пахло прогорклой золой. Со временем предметы чуть оконтурились, легкое свечение возникло в помещении. Парень присел на лавку, потом прилег на брошенную на неровные плахи шкуру, с силой щипнул себя почувствовал боль. Отрешенно подумал, что не миновать ему встречи с Серым волком. Это ещё что за чудовище? Явится он сюда, в это заповедное место, и благословят их на поиски жар-птицы, чудесного коня и Елены Прекрасной так, что ли? Сами собой смежились веки, человек задремал... Очнулся от навязчивого, остужающего тело холодка. Солнце стояло низко, золотыми брызгами копошилось в кроне старой вилястой ивы. У коряги вещал прислоненный транзисторный приемник - передавали новости. Со стороны заката, из-за взгрустнувшей ивы, долетала музыка. Была суббота и на турбазе сегодня устроят танцы.

Молодой человек долго сидел на берегу, наблюдал за плещущими у его ног волнами. Накат речных струй был хил, част. На той стороне, за невысоким береговым откосом, расстилалось широкое поле. До самого леса. Все больше березы, осины, ивняк, ольховник, лишь местами шатрами верхушки елей да редкие купола сосен. Парень осмотрел руки - целы, невредимы. Никаких потертостей, ссадин, синяков... Он пожал плечами, собрал вещи и зашагал в сторону турбазы.

Была вторая половина июня, теплый, тихий вечер. Закату гореть заполночь. Еще неделя и наступит Иванов день.

Я сидел на скамейке возле летнего домика и поджидал хозяина. Вот он появился - в плавках, на плече какая-то тряпка, в руке транзисторный приемник. Ступал тяжело, чуть сутулился, во взгляде некоторая рассеянность. Проходя мимо скамейки, поздоровался. Я окликнул его, когда он поднялся на крыльцо.

- Георгий?

Он обернулся.

- Привет, Георгий. Я - Серый волк. Пора в дорогу.

Глава 6

К середине ноября снега окончательно завалили долину Джормина, принизили скалы-останцы, редкими зубчиками украшавшие склоны сопок, присыпали крутые откосы. Наступили холода - по ночам землю ощутимо вымораживало, и все равно в щетинке лиственничного редколесья, в зарослях кедрового стланика, разбросанным по склонам и долине, ощутимо кипела жизнь. Странное для этих мест нашествие белок сменилось частыми набегами зайцев, следы которых обнаруживались даже на склонах нашей сопки. За ними потянулись лисы, волки. Со стороны Сейкимняна на западную сторону хребта перевалили несколько медведей-шатунов. Они сразу начали гонять лосей. Одного из них, восьмилетнего красавца, вернослужащий койс в первый же день завалил на биомассу. Другие неожиданно проявили такую необыкновенную осторожность и прыть, что облаву на них синклит оставил на потом. Также неспокойно вела себя рыба в реке, в не промерзших ещё до дна ямах. В довершение всего неподалеку от нашей сопки появились люди. Какая-то геофизическая партия проложила маршрут вдоль Брюнгаде. Начали рвать землю зарядами.

Каллиопа зря времени не теряла. С каждым выходом на поверхность я все более убеждался - что-то в окружающей природе стронулось, пришло в движение. Даже камень в шлюзовой камере и в коридоре, как мне показалось, потеплел, обрел душу, погрузился в раздумья. Вот ещё радость - теперь по утрам, являясь в лабораторию, которую мне в конце концов удалось привести в более-менее пристойный вид, я встречал биоробота, ликом своим напоминавшим царицу фей. Это была вылитая Капочка, хотя и без той бездонной сини в глазах. Движения её ещё были угловаты и резки, оставлял желать лучшего английский язык, тем не менее с каждым днем она все заметнее очеловечивалась, и в оставшиеся до посещения Луны дни мои мысли были заняты только одним - как бы получить согласие синклита и выманить биокопию на волю, в снега, где сама владычица вил и русалок могла бы познакомиться с ней, просветить, нащупать душу, если она у неё имелась. Как хотелось вложить в это прекрасное, сильное тело ощущение Бога, жажду внимать ему.