Однако скоро истек месяц со дня поступления Александра на службу. Сто рублей, полученные им за пистолеты, были прожиты, и Александр однажды, пересилив в себе смущение, осторожно спросил у Суржикова:
- Братец, а когда тут у вас жалованье-то выдают?
Счетовод вскинул на Александра изумленно-вопросительный взгляд, тонко улыбнувшись, спросил в свою очередь:
- А что, нужно?
Удивлению Александра не было границ, но он сумел не выказать его и просто сказал:
- Да, знаете ли, все уж вышли...
- Г-мм... - наморщил лоб счетовод. - Стало быть, жалованье вам? Ну, сие я устрою, устрою. Только к председателю зайду, переговорю с ним. Вечерком, Василь Сергеич, не сочтите за труд да и ко мне зайдите.
Едва закончилась служба в присутствии, Александр зашел в канторку Суржикова, и тот радостно приветствовал его:
- А, милости прошу, милости прошу! Да, господин председатель был рад вам выписать полное жалованье. Вот-с, чиркните свою подпись здесь и получите - ровно восемь десятков рубликов!
Перо застыло в руке Александра, он растерянно посмотрел на Суржикова:
- Так мало?
- Как мало? - широко заулыбался счетовод. - Сие даже слишком много-с! Прежний столоначальник у нас только шестьдесят получал.
Александр все не решался поставить подпись. Он почему-то вспомнил тот вечер в ресторации "Олимп", богатый ужин, пирушку с морем выпитого шампанского, одна бутылка которого, Александр знал, стоила двадцать пять рублей, вспомнил рысаков делопроизводителя Белобородова, и ему стало обидно.
- Так отчего не только восемьдесят? - спросил он с легкой нотой настойчивости и раздражения.
- А сие оттого-с, что у вас оклад такой, милостивый государь, - все так же ласково говорил Суржиков. - вы за жалованье такое подрядились служить, вот-с и получите обещанное.
- Разве же не вы сами, господин Суржиков, мне о наградных говорили? уже без раздражения и настойчивости спросил Александр.
- Ну, положим, и говорил, господин Норов, - чуть дрогнул уголок рта у Суржикова, будто он хотел улыбнуться да скрыл улыбку. - Но ведь мы все здесь сами себя награждаем, а от начальства ничего не требуем да и потребовать не имеем права, ибо ничего такого для нас, мелочи чиновничьей, в Петербурге не заготовили, а коли не заготовили, сами стараемся, иначе никакой мочи прожить на двадцать пять рубликов в месяц нет. А это у меня такой оклад! Спросили бы вы, сколько мой помощник получает...
- И сколько же? - робко, невольно ощущая вину за то, что его чиновники живут так бедно и должны поневоле брать взятки, называемые "наградные", спросил Александр.
- Сколько? А двенадцать пятьдесят, - ответил Суржиков. - Так что сами видите, что оклад ваш несравненно выше моего, выше даже того, что Белобородов имеет. Ну так осчастливьте сей листочек своей подписью да и получите свое жалованье. Ну, а наградные - наградные мы сами как-то ухитряемся для себя добывать, а ежели вы столь чистоплотны оказались, Василий Сергеевич, то не наша в том вина.
Рука Александра машинально, точно это была чужая рука, вывела подпись, так же машинально приняла ассигнации и отправила их в карман сюртука. На ватных ногах вышел Александр в коридор, где уже не слышно было голосов служителей палаты. Спустился вниз, машинально подставил руки, когда швейцар помогал ему надеть шинель. Вышел на улицу и тут услышал чей-то голос:
- Господин столоначальник, за мной пожалуйста!
Кто мог звать его? Кто мог приказывать ему? Александр резко обернулся и увидел писаря палаты, плюгавого с виду недомерка, но на службе тихого и прилежного, всегда смотревшего на Александра с приветливой почтительностью и, как будто, немного с жалостью.
- Чего вам угодно? - почти что строго спросил Александр у писаря, который между тем двинулся вперед по улице, удаляясь от здания палаты. Александр, недоумевая, но чувствуя, что этот человек позвал его не зря, пошел вслед за ним, все спрашивая у него: - Так чего вам угодно? Зачем позвали?
Но тот не отвечал, покуда не свернул в ближайший проулок, где наконец остановился, и Александр остановился тоже.
- Так зачем же вы меня позвали? - уже не без испуга спросил Александр, писарь же, глядя на него с печалью, заговорил:
- А затем, сударь, что больше молчать не мог-с, да-с...
- О чем же... молчать не могли? - совсем перепугался Александр.
- О том, какая участь вам уготовлена, Василий Сергеич.
- Ну и какая же? - затрепетало сердце Александра, а писарь с укоризной покачал головой:
- Сами могли бы судить, сударь, что, ежели вас, офицера, люди, с которыми вы не имели чести быть знакомы, через полчаса начинают в столоначальники прочить, так тут какой-то подвох сокрыт. Вы же, как малое дитя, таким ловкачам доверились, как Суржиков и Коржиков! Да это ж - Гога и Магога!
- Да что вы такое говорите? - пролепетали будто сами собой губы Александра.
- Говорю, что знаю! - нахмурился писарь. - А знаю вот что... Председатель и прочие его сотоварищи, включая Суржикова, давно уж план составили, на кого б свалились все просчеты палаты, все казенные растраты да прочие шалости и безобразия. Вот и удумали найти простачка, который бы невольно принял бы на себя все их грехи, подпись свою поставив под теми бумагами, что о мошенничестве явном говорят. Лицо же это, конечно, ответственными полномочиями обладать должно было, не ниже, стало быть, столоначальника...
- Господи Боже мой! - оперся Александр о плечо писаря - иначе бы упал.
- Так вот, сударь, Суржиков, сам слышал, смеялся, что отыскал в вашей персоне настоящего тюху-матюху, ваню-дураню. "Едва, - говорил, - я на его физиономию в кухмистерской взглянул. так сразу понял, кто нам нужен. Потом мой первоначальный взгляд вполне подтвердился!" Они и пирушку ту затеяли только для того. чтобы вашу бдительность усыпить - усыпили, точно! Стали вы бумаги подмахивать, не глядя, они не только радовались да над вами потешались: "Вот кто в Сибирь-то отправится службу казенную править!" А скоро ревизорская проверка, и если вы даже у нас не будете служить, все равно отыщут вас, ибо присягу вы давали. Ну вот и все... Хотел я, сударь, вам и раньше об этом рассказать, да случая не находил. Постарайтесь больше бумаг, что вам подносят, не подписывать совсем, а ещё бы посоветовал я вам бежать куда подале. Здесь такие волки служат, вы же, простите меня за слово, настоящая овца или... нет! Вы, сударь Дон Кихот Ламанческий, сущий Дон Кихот. И как вы в полку-то служите? Только, уж прошу - меня не выдавайте да и вовсе не ссылайтесь на то, что вам известно правда от кого-то из людей палаты. У меня, Василь Сергеич, семья большая. Мне и десять рублей жалованья терять никак нельзя. Ну, прощайте, и да хранит вас Бог...
Писарь быстро пошел по проулку, а Александр так и остался стоять, будто ноги его приросли к земле. Нет, ему совсем не было лестно, что его назвали Дон Кихотом. Он хотел быть императором, стоящим на страже справедливости, но теперь он им не являлся, хотя и был когда-то монархом России, не сумевшим исправить царящее в стране зло, просто не знавшим о нем.
В ту ночь он почти не спал - все думал, как же поступить ему завтра. Много ходил по спальне, то ложился, то вскакивал, сел за стол и написал два письма: одно - смотрителю придворных конюшен, другое - обер-гофмейстеру. Эти письма поутру он собрался передать Илье и Анисиму, предполагая, что завтра вечером на квартиру он может и не возвратиться. Едва забрезжила заря, умылся и тщательно оделся в парадный офицерский мундир.
Как обычно, без пяти минут девять, вошел в вестюбюль палаты, привычным движением бросил шинель швейцару, поднялся на второй этаж и смело направился прямо к кабинету председателя палаты.
- А-а-а! Василий Сергеич, милости прошу! - сразу поднялся из-за стола председатель, и снова каплюшка табака свисала с его ноздри. - Наверное, по делам служебным, я угадал? А то кто же в такую рань ко мне придет ради праздного словца!
Александр, не желая замечать радушный тон председателя, положил к нему на стол полученный вчера оклад, сказал: