- Александр с интересом наблюдал всю сцену, невольно переживая вместе со своими новыми собратьями по ремеслу радость за какого-то Белобородова, и когда все немного попритихли, он спросил тихонько у стоящего рядом с ним Суржикова:

- Скажите, да кто же этот славный Белобородов? Он, я вижу, занял обычный, как у всех стол, и вдруг - рысаки?

- А что такого? - подернул плечом Суржиков. - Белобородов - наш делопроизводитель, так отчего ж ему рысаков-то не иметь? Потрудитесь у нас немного, и вы заведете, да ещё не таких. Впрочем, давайте я покажу вам ваше место.

- И Суржиков провел Александра к его столу, располагавшемуся за деревянным барьером, что подчеркивало, понял Александр, особенное положение столоначальника в этом заведении.

- Смотрите, - стал показывать Суржиков на предметы, лежащие на столе, - вот очиненные перья, вот нож, карандаш, суровые и шелковые нитки, сандарак...

- А это что такое? - спросил Александр, когда Суржиков показал на маленький мешочек.

- Вы не знаете, что такое сандарак? Сие истолченный ладан, в тряпочку завернутый. К примеру, выскоблили вы в документе ножиком какое-нибудь словечко или цифирку, бумага шершавой стала, подчистку видно, а возьмете сандарак да им то место и потрете, оно и станет гладким, а подчистка неприметной глазу.

- Понятно, - кивнул Александр, уяснив свойства сандарака, но засомневавшись в надобности подчисток в документах, а Суржиков уже выходил из-за загородки, закрывая дверцу и говоря при этом:

- Держите её закрытой, а то в одиннадцать посетители пойдут, так чтоб вас не задавили. Постарайтесь разобраться с тем, о чем просят. Нестоящих гоните в шею, а стоящих - оставьте, посмотрите их дела, отложите до вечера, и тогда мы с вами вместе порассудим, как с ними поступать. Не тревожьтесь, справитесь. А я в особой конторке сижу - вторая дверь по коридору. Нужно будет - приходите.

И ушел. Александр же остался за своей загородкой, из-за которой посматривал на то, что делается в зале: кто-то усердно писал, кто-то хохотал, рассказывая смешную и скабрезную историю, из угла в угол летели бумажные голуби. Александр следил за всем происходящим с большим любопытством, если не с умилением. Ему нравилось быть столоначальником в своей палате государственных имуществ. Скоро довелось услышать кое-что и по существу работы палаты. Один чиновник, смеясь, встал и начал рассказывать всем о деле, которое он уже давно ведет. Оказалось, что от одного волостного правления потребовали завести на их землях запасные хлебные магазины для полков таких-то размеров, с таким-то содержанием в них зерна. Магазины-то в волости завели и нужных размеров, только при проверке оказалось, что заложили туда зерна меньше, чем надобно. Волостные власти оправдались, сославшись на усыпку зерна и на мышеяд, на то им приказали срочно посыпать зерно против мышей ольховым листом, а также впустить в магазины кошек. Но и тут пришел оправдательный ответ: кошки в магазинах почему-то жить не хотят, зато мыши в ольховых листьях ещё пуще развелись, наделав в них гнезд, где благополучно и живут со своими мышатами, продолжая поедать зерно.

- Ну так что же с оными упрямцами поделать? - воскликнул со смехом чиновник.

- С кем? С мышами-то? - весело спросил кто-то.

- Да нет, с наглыми волостными властями, будь они неладны!

- Выход простой! - отвечал тот же чиновник. - Вызвать их сюда на правеж да и пусть из своих кошельков рассчитаются за поеденное теми проворными мышами зерно. А то и управы на таких ловкачей не будет!

Все рассмеялись, Александр же подумал: "Вот молодцы! Вот радеют же о благе государства, хоть и озорники все эти ребята и балагуры, но дело свое знают".

В одиннадцать часов стали допускать в присутствие посетителей. Александр следил за ними. Приходили и дворяне, и мещане, и крестьяне. Каждый, видно, знал, к какому столу направляться, поэтому ни толкотни, ни споров не было. Лица чиновников преобразились. Если ещё пять минут назад они выглядели шаловливыми и веселыми, то теперь неприступная строгость сковала физиономии служителей палаты, зато просители нависали над их столами с елейными лицами, канючили, шептали, лепетали, подобострастно заглядывали в глаза чиновников.

- Не напирай, не напирай, тебе говорят! - слышалось из одного конца зала. - Не в кабак пришел, а в казенную палату!

А из другого конца неслось:

- Ну ты и дерзок же, кафтанник! Сотенную суешь, чтобы свои дела обчикать половчее? Да я тебя сейчас в съезжую отправлю, посидишь в холодной ночь-другую, так опамятуешься и впредь будешь знать, как с сотенными в палату ходить!

"Ну и строгость! - удивлялся Александр. - Никому списку не дают, но, правда, так и надо делать, когда речь о благе государства заходит".

Между тем, пока Александр присматривался к деятельности сослуживцев, он не заметил, как рядом с его барьером давно уже стоит мужичок в крестьянском платье, то есть в нагольном тулупчике, в лаптях. В руках он держал овечий треух и робко мял его, нетерпеливо ожидая, когда на него обратят внимание.

- Тебе чего? - спросил Александр, желая придать голосу как можно больше важности и значительности.

Мужик ещё помялся, потом заговорил:

- Деревни Семиренковой мы, орховского уезду, а пришел я к вам, барин хороший, чтоб помог ты сынка моего, Степку Гаврюнкова, от рекрутства совсем ослобонить. За такую к нам милость передадим прямо в ваши белые руки ассигнациями двести рубликов, как одну копеечку...

Александр опешил:

- Постой, да кто же тебе сказал, что я могу такое дело решить?

Мужик, добродушно моргая, приглушая голос до шепота, сказал:

- А кум мой, Терентий Головин, прошлого года тоже двести рубликов сюды, прямо на энто самое место приносил, так господин, что прежде тута сидел, все за две сотни уладил, и сынок Терентия в рекруты не пошел - дома остался. Вот я за тем пришел - Бог дал в том году урожай на ячмень, вот я и продал его с наварцем, деньга осталась. Возьми, судырь, да и сотвори Божескую милость - Степку Гаврюкова от рекрутства ослобони!

И крестьянин, даже не пытаясь скрыть деньги в кулаке, наваливаясь на барьер, дотянулся до стола Александра и положил ему на стол несколько старых замусоленных бумажек. Тут уж Александр не мог сдержаться:

- Постой! А ты знаешь, что за взятку, которую ты чиновнику даешь, могут наказать тебя розгами, а потом и в Сибирь отправить? Как это от рекрутства освободить? Не знаешь разве, что интересы отечества требуют постоянной заботы об армии российской, набор в которую только рекрутством и осуществляется? Ты, выходит, государственный интерес посечь своими взятками хочешь, а?

Александр даже привстал, когда говорил - до того он был рассержен, потому что никогда не слышал прежде, что от службы в его войске можно избавиться, дав взятку. Теперь же получалось, что кто-то, сидевший на этом самом месте, постоянно занимался ослаблением русской армии. Но мужик, видно, имел на весь этот процесс взгляды отличные от взглядов Александра, а поэтому, пожав плечами и совсем не испугавшись строгой отповеди "хорошего барина", сказал:

- Не знаю, ваше сиятельство, что за государственный антирес, а у нас, в деревне Семиренковой, антирес свой, хозяйственный, крестьянский работника сохранить. А посему возьми ты две сотни, барин милый, да не неволь моего Степку. Возьми, возьми - издавна ж здеся за двести рубликов рекрутов отпускали...

Тут уж Александр не выдержал. Вскочил на ноги, схватил ассигнации, смял их в комок и швырнул в просителя, угодив деньгами мужику прямо в бороду. При этом он закричал, ощущая в себе повелителя всей российской империи, грозного и желавшего своей державе одного лишь блага:

- Вон отсюда! Не позволю рекрутов за деньги освобождать! Если б такие, как ты, старик, Россией управляли, то не прогнали бы мы французов! Вон! Вон отсюда!

Мужик не на шутку испугался. Согнувшись в три погибели, тараща на Александра, бушующего над ним, глаза, он вслепую пытался нашарить разбросанные по полу бумажки, то и дело ронял их снова, ронял шапку, поднимал то деньги, то свой треух. Александр же, продолжая кричать, не замечал, что давно уже привлек внимание как чиновников, так и посетителей, если первые едва сдерживали смех, прыскали в руку, то последние взирали на грозного столоначальника со смятенными чувствами и в глубине своих сердец молили Бога о том, чтобы он избавил их от встречи с таким лютым зверем. Наконец мужик, пятясь к двери задом, ушел, Александр же очень довольный собой, но совсем не довольный положением дел в палате, уселся.