Крагин положил локоть на стол и, заметив под ящичком телефонного аппарата книгу в потрепанном переплете, вытащил ее, стал перелистывать.

- Штабом мы занимаемся мало, Иван Семенович, - сказал он спокойно и даже лениво, как будто не сам начал разговор, вызвавший у Полбина такую горячность. - Генерал Грачев очень дельный работник, я знаю его давно, но в оперативном отделе, ежели разобраться, у него не все помощники хорошие.

- Грачеву я вполне доверяю, - сказал Полбин. Он академию окончил. А помощников ему подберем, дай только срок. Что это за книга?

Крагин подвинул ему книгу. Это был "Чкалов" Николая Боброва.

- Читал, - сказал Полбин. - Нравится мне эта книжка. А я ведь с Чкаловым встречался. Говорил тебе об этом?

- Говорил. В Чите?

- Да, в тридцать шестом. Эх, жаль, нет Чкалова... - Полбин задумчиво повертел книгу в руках. - Вот интересно, если бы Чкалову корпус дали, как мне, с чего бы он начал? - Подумав минуту, он заключил убежденно. - С этого бы и начал. Он умел учить примером.

- Пошел бы по твоим стопам? - пошутил Крагин не без тайного желания услышать, насколько скромен будет ответ.

- Нет. Это мы идем по его стопам. - Полбин бережно провел рукой по шершавой обложке, положил книгу на стол. - Смотри, как затрепали. Все любят книги о летчиках, а их раз, два - и обчелся...

- Есть записки Байдукова, записки Расковой. - начал перечислять Крагин.

- Ну вот, раз, два - и обчелся. Это все записки, а романов, повестей о летчиках нет.

- "Небо и земля" Саянова, - продолжал Крагин, но тут же должен был признать: - Да, пожалуй, кроме книги Саянова, романов больше нет.

- А надо. Вот у моряков какая литература: Станюкович, Новиков-Прибой, десятки других книг. Интересные книги о романтике трудной профессии. А ведь мы им сродни, наша работа в голубом океане разве не интересна? У меня сын растет, в авиацию пойдет, возможно. Кто ему в юности хорошую книгу о летной профессии даст?

- Ты забываешь, Иван Семенович, что флот существует уже сотни лет, а самолеты появились совсем недавно...

- Все равно надо книги о летчиках создавать, - сказал Полбин с таким видом, как будто это было делом, до которого не дошли его хозяйские руки: если бы ему дали писателей, он бы их организовал...

Солнечный столб переместился в угол землянки и скоро погас. Стекло стало голубым. Полбин взглянул на часы.

- Дробыш, видно, очень проголодался...

- Нет, наверное, он выясняет, почему суп был холодный. Я думаю, что об этом случае уже Блинников знает.

Блинников был начальник района авиационного базирования, очень строго, подчас жестоко расправлявшийся с интендантами, на которых поступали жалобы от летчиков.

- Тогда старшина обойдется без моей прокатки на "Петлякове", - сказал Полбин. - Ну-ка, позвоню я Николаю Ксенофонтовичу и пойдем наверх.

Он покрутил ручку телефонного аппарата.

- Соедините меня с двадцать шестым. Кем занят? Нет, разъединять не надо, я подожду... Да-да, позвоните мне... Грачев с Блинниковым разговаривает, сказал он Крагину, кладя трубку на аппарат. - Ты угадал, пожалуй, Филипп Иванович.

Зазвонил телефон.

- Николай Ксенофонтович? Это Полбин. Из высшего хозяйства меня не спрашивали? Так. Хорошо, знаю. А что из частей? Какие неприятности? - Полбин некоторое время внимательно слушал, тихонько дул в трубку. - Та-ак. Но там ведь саперы все осматривали. В овраге? А что его в овраг понесло? Та-ак... Он прикрыл трубку ладонью и вполголоса спросил Крагипа: - Сможешь сейчас съездить к Рубакину? Там че-пэ. - Крагин кизнул и поднялся. Полбин сказал в трубку: - Сейчас туда выезжает Филипп Иванович. Да. Я буду на аэродроме до двадцати часов. Звонить можно сюда. Потом вылетаю в ночной. Что? Да, по этому самому, пока он не разлетелся. В двадцать три часа я буду в штабе, приеду на машине Дробыша.

- Что случилось? - спросил Крагин, нетерпеливо ждавший конца разговора.

Полбин тоже встал.

- Ехать тебе нужно не на основную точку Рубакина, а на совхоз. Подорвался на немецкой мине моторист Алиев. Собирался рыбу удить, пошел в овраг этот, знаешь, около аэродрома - червей искать. Отделался легко, переломом ноги...

- Но там минеры Блинникова работали! Это уже после армейских саперов...

- Овраг осмотрели плохо. А все дело в том, что дисциплина у Максимова не на высоте. Командиры не знают, где их люди...

- Я поехал, - сказал Крагин, беря фуражку.

- Идем. Я проверю, как там с вылетом.

Когда стемнело, Полбин в паре с командиром эскадрильи майором Ляховым вылетел на бомбежку немецкого аэродрома. После первого налета аэродром был подожжен. Полбин вернулся, самолеты подвесили бомбы и опять пошли "бить по огоньку". Немцы не смогли ни растащить горящие самолеты, ни поднять в воздух исправные, так как Полбин с самого начала вывел из строя взлетную полосу, метко сбросив на нее серию бомб. Два "Петлякова", прорвавшиеся сквозь жестокий зенитный огонь, сделали свое дело. Но на обратном пути на них накинулись ночные истребители Ме-110, двухмоторные самолеты с длинными, тонкими фюзеляжами, получившие прозвище "худых" и "тощаков". Один "худой" увязался за "Петляковыми" и под покровом темноты дошел с ними до аэродрома посадки. Ляхов приземлился первым. Когда он был уже на земле, Ме-110 сбросил мелкие бомбы и вывел из строя посадочный прожектор, а сам зашел в хвост самолету Полбина и начал его обстреливать из пушек и пулеметов. Стрелок-радист Полбина был ранен. На аэродроме царила темнота, не допускавшая посадки. Горючего в баках оставалось на шестнадцать минут. Вкладывая все свое искусство в маневр, Полбин вел над аэродромом ночной бой с "худым". Немец упорно держался в незащищенном после ранения стрелка хвосте "Петлякова". Тогда Полбин пошел на хитрость. В десяти километрах от аэродрома находилась железнодорожная станция, имевшая мощное зенитное прикрытие. Полбин увел "худого" в сторону, стремительным, ловким маневром вышел из-под огня и с условным сигналом "я свой" пронесся над станцией, подставив преследователя под стволы недремавших зенитчиков. Ме-110 упал и взорвался на бугре недалеко от станции. Полбин посадил свой самолет при скудном свете нескольких плошек, отмечавших только направление захода на аэродром.

Встречавшему его Дробышу он заметил, что околпачил "худого" с помощью маневра, подсказанного панинскими "бочками".

Когда были проявлены аэрофотоснимки, выяснилось, что на фашистском аэродроме сожжено несколько десятков "Юнкерсов" и "Фокке-Вульфов". Самолеты стояли очень тесно, и пламя, перекидываясь с одного на другой, уничтожало их. Аэрофотоаппарат зафиксировал также несколько феерических всплесков огня. Это взрывались склады авиационного горючего, которое гитлеровцы старательно накапливали, готовясь к наступлению на Курской дуге.

Глава IV

Во время летних боев на Кубани старший лейтенант Александр Пашков, штурман "Петлякова", был тяжело ранен в бедро. Около двух месяцев он пролежал в госпитале в Дербенте, потом, когда начал ходить на костылях, его перевезли через Каспий, и он очутился в Ташкенте. Здесь оставил костыли, заменил их палочкой из крепкого кизила. Прошел еще одну медицинскую комиссию и получил заключение: месячный отдых.

Александр рассчитал, что месяца будет достаточно, чтобы съездить в Читу и вернуться на указанный в документах пункт для переосвидетельствования перед отправкой на фронт.

Путешествие предстояло трудное, неудобное, со множеством пересадок, но вынужденное сидение на одном месте было невмоготу, и Александр пустился в дорогу.

На восьмые сутки он приехал в Читу. Квартиру Полбиных Александр нашел по адресу на конверте. Долго стучал. Наконец детский голос спросил за дверью:

- Кто там?

Пашков растерялся: как назвать себя? Спрашивал, должно быть, Виктор, он ему доводится племянником. Александр ответил:

- Дядя.

- Какой дядя? - спросил тот же голосок, к нему примешались другие. Как видно, за дверью шло совещание.