- Я все же добегу, позвоню, может, кто есть? А потом к вам. Но вы куда-то шли?
- В булочную. Я схожу потом.
- И не надо. У меня вагон хлеба! - воскликнул Эрик и побежал наверх.
Вера Глебовна вернулась к себе и не стала захлопывать дверь. Через минуту Эрик ввалился в комнату.
- Ну как Москва? - спросил он еще на ходу.
- Стоит,- не могла не улыбнуться она.
- Да, еду по Москве и никак не могу поверить, что я в Москве и живой. Мы же, Вера Глебовна, в Алабино в летних лагерях были, когда война началась, ну и двадцать третьего маршем на фронт. Ох, повидал я всего, Вера Глебовна...- он задумался, и его мальчишеское лицо вдруг перестало быть мальчишеским, на лбу наметились складки, рот сжался, а взгляд потускнел и стал каким-то отрешенным.
Вера Глебовна пристально вглядывалась в его глаза - они же видели смерть. Эрик немного помолчал и продолжил:
- Топаем, значит, на фронт. Настроение дай боже - малой кровью и на чужой территории, погоним немца. Топаем и уже по дороге видим - не то что-то... Ну, а потом...- он взмахнул безнадежно рукой.- Страшно было, Вера Глебовна. Очень страшно. На Соловьевской переправе разбомбили нас вдребезги... Сейфы штабные разорвало, и вот кружатся в воздухе деньги, падают на землю, как листья осенние, а мы по ним... сапожищами, сапожищами... Ни один, понимаете, ни один из нас не нагнулся, чтобы хоть одну купюру поднять... Там нас и окружили... Выходили группками, а кто и в одиночку. Жара, воды нигде нет, колодцы пустые, ну и голод...- он замолчал, вытащил мятую пачку "Беломора", предложил Вере Глебовне, и они долго молча курили.
- Что же было самое страшное, Эрик? - спросила наконец она.
- А вот то, что по деньгам... сапожищами... Ну и еще, Когда из окружения выходили, колонну наших пленных видели, как гнали их немцы словно скотину какую, а раненых пристреливали. Мы глядели и думали, что плен самое страшное. Тогда и решили - живыми не даваться...
- И вы бы застрелились, если...
- Пока этой колонны не видели - не знаю, а вот посмотрели и... наверное, застрелился бы,- закончил он после заминки.
- Господи...- прошептала Вера Глебовна.
- Как скотину гнали, прикладами по спинам и орали, сволочи...- Он немного помолчал, а потом махнул рукой, словно отгоняя от себя воспоминания.- Ладно, не будем о войне больше... Что в Москве было за это время?
Она рассказала ему и о частых налетах, и о панике шестнадцатого октября, и о холоде, в котором живут, и о голоде...
- Конечно, по сравнению с фронтом это не так страшно, но досталось, значит, и москвичам.- Эрик стал развязывать свой вещмешок.- Сейчас мы немного заправимся, Вера Глебовна. У меня хлеб, консервы. Жаль только, что выпить нечего в честь приезда.
- У меня есть немного спирта.
- Вот здорово! - обрадовался Эрик.
Вера Глебовна собрала на стол. Эрик поднял рюмку:
- За Победу, Вера Глебовна!
- А она будет, Эрик? - очень серьезно спросила она.
- Будет, Вера Глебовна! Повернулась уже война! Не скоро, конечно, но выбьем мы немцев.
- А летом? Что вы думали летом? - она напряженно ждала ответа, глядя на Эрика.
- Как ни странно, Вера Глебовна, но даже летом, в отступлениях, окружениях, когда, казалось, такой каток катит - не остановишь, все-таки в победе мы не сомневались. Понимаете ли, не сломали нас немцы тогда. Ну, а зимой... Зимой убедились - можно бить немца. Знаете, сколько их сейчас по дорогам валяется? Малоярославец проезжал, так по всем улицам мертвые фрицы лежат.
- Вы проезжали Малоярославец?! - воскликнула она.
- Да, а что? - удивился Эрик ее волнению.
- Так Андрей же там! В шести километрах от города!
- Андрей? Черт возьми, я так был уверен, что он все еще на Дальнем Востоке, не спросил вас о нем... Он там на формировании?
- Не знаю... Они не получили еще оружие. Неделю тому назад пришла от него весточка, а я никак не могу выехать к нему.
- Послезавтра поедете со мной,- заявил Эрик таким тоном, будто это самое обыкновенное и уже решенное дело.
- Как - с вами? - еле слышно спросила она, боясь поверить в этот удивительно счастливый случай.
- Очень просто. Я на машине. Мы приехали "газоны" получать из ремонта, но они не готовы. Оставлю тут шоферов, а сам поеду обратно. Мы в Юхнове стоим, Вера Глебовна.
- Эрик, мне это не снится?
- Нет,- рассмеялся он.
- Но мне не дали пропуск...
- А, ерунда! Обойдемся! - небрежно кинул Эрик.
- Мне говорили, много контрольно-пропускных пунктов...
- Ну и что? Я вам скажу, что говорить... Значит, послезавтра рано утром. Готовьтесь. А сейчас, Вера Глебовна, хочу по Москве пройтись... посмотреть, как она, матушка...
Весь этот день Вера Глебовна пробыла в каком-то радостном тумане и только к вечеру вспомнила о Жене и ее просьбе. Она поднялась наверх, в двенадцатую квартиру, где жил Эрик. Он был немного навеселе и встретил ее радостно, но, когда она заикнулась о Жене, нельзя ли ее взять, помотал головой.
- Не выйдет, Вера Глебовна. Я вас патрулям представлю женой командира моей части, а кем Женю? Да и вообще не хочу ее даже видеть. Удивляюсь, что вы...
- Эрик, трудно ее осуждать, она же совсем девочка,- перебила она.
- Вам трудно, а мне - нет... В дорогу оденьтесь потеплее. Вера Глебовна. Кузов, правда, с тентом, но все равно... В кабину-то я вас не смогу посадить, на каждом шагу тогда будут останавливать. Значит, в шесть выезжаем.
- Я все еще не верю, Эрик.
- Все будет в порядке. Завтра увидите Андрея.
- Не сглазьте, Эрик. Я все время боюсь, не случилось бы что...
- Ничего не случится, Вера Глебовна,- улыбнулся Эрик.
Она вернулась к себе, поставила чайник и стала ждать Батушина, который еще днем позвонил ей, предупредив о приходе. Ей почему-то не очень хотелось видеть его перед отъездом, но уклониться от встречи было неудобно, и вот ждала его, опасаясь долгого разговора, после которого, разумеется, она не сможет быстро уснуть, а ей так необходимо хорошенько выспаться перед дорогой.
Батушин явился очень серьезный, даже торжественный, и она невольно улыбнулась. Он принес ей немного хлеба, сахара и две пачки галет, которые приняла она без всегдашнего ощущения неловкости - это же для Андрея. Да и, честно говоря, ей было сейчас ни до чего, потому что не давали сосредоточиться неотвязные мысли о том, что вдруг в самый последний момент что-то помешает ей: либо испортится машина, либо задержат ее на контрольно-пропускном пункте, либо еще что-то... И она никак не могла настроиться на разговор, к которому, как видно, готовился Батушин.
- Вера Глебовна,- начал он,- вы должны со всей серьезностью понять, как важно, чтобы Андрей пошел на войну с верой, без сомнений. И вы должны...
- Да, конечно,- перебила Вера Глебовна.- Но я сейчас ни о чем не могу думать, ничего загадывать. Мне бы выехать только и застать Андрея. Остальное - потом.
- Но все-таки,- не согласился с нею Батушин,- надо заранее обдумать, взвесить...
Господи, думала она, почему хорошие, порядочные люди порой бывают так скучноваты своей основательностью и дотошностью. Батушину хочется все уточнить, разъяснить, а у нее одна мысль - лишь бы ничто не помешало завтра.
Наконец Батушин все же увидел, что ей не до него, и стал прощаться. Он долго желал ей доброго пути и удачи в дороге, а она нетерпеливо ждала его ухода, потому что надо было еще собраться.
Ночью Вера Глебовна заснула не сразу... Выл и хлестал ветер за окнами, постреливали зенитки, но не это мешало ей заснуть, а страх, что она не застанет уже сына в Бородухине. И тогда все напрасно. И предстоящая, наверно, не очень легкая дорога туда, и совершенно неизвестная - как и на чем - обратно. Ведь прошло уже больше недели, да и весточку он послал не сразу по прибытии в Бородухино, а когда дочь хозяйки поехала в Москву. Только под утро утихло немного за окнами и в душе Веры Глебовны...