Я выбрался на воздух и закурил. Было еще по-утреннему прохладно, хотя солнце уже поднялось. Я повернулся к его лучам спиной и попытался согреться.

Мы находились в передвижном лагере Иноэ, причем он, очевидно, находился на новом месте и еще не был окончательно развернут. Три огромных полуприцепа стояли в рядок, кузова их были соединены. Четвертый как раз подъезжал, чтобы продолжить эту шеренгу. Зашипели гидравлические цилиндры и боковые стенки кузова начали раздвигаться, придавая помещениям дополнительный объем. Одна из сторон подстыковывалась к кузову ближайшей машины.

Поляна была оцеплена охранниками, двое стояли на крышах машин.

Мрак сдал меня на руки одному из референтов со словами:

- Вы скоро понадобитесь.

Меня проводили в уже знакомую мне японскую комнату с единственным стулом и вручили лютню, про которую было сказано, что это инструмент самого Герберта. Лютня, действительно, была чудесной во всех отношениях. Она даже не нуждалась в настройщике. Достаточно было нажать специальную кнопку и провести по всем струнам, чтобы крошечные сервомоторчики подтянули струны до нужного натяжения. Но по мне лучше не было моей старой лютни, погибшей на Дрейфе. Особенно, когда ее настраивал Чирок. К этой мне еще нужно было привыкнуть.

Мне принесли горячий завтрак, дали умыться и я постепенно пришел в некое подобие нормы. Заглянул Марк Келнер и сказал, что ресет Герберта закончен, и скоро он придет в себя достаточно, чтобы я мог с ним работать. Только теперь я окончательно понял, что меня ждет.

Иноэ вкатили в инвалидном кресле, видимо, в том самом. Он явно еще не владел собой, но смог сказать одно слово:

- Начинайте.

Марк поставил передо мной пюпитр и выложил на него нотные листы из своей черной папочки.

* * *

Ресет - это полное уничтожение памяти. Воспоминания детства и последние события, трудовые навыки и вредные привычки, первая любовь и последняя ненависть - все вычищается большой высокочастотной метлой. Все стирается, а затем восстанавливается таким, каким оно должно быть, по резервным копиям. Разумеется, восстановленная личность не может быть точной копией оригинала, иначе это просто не имело бы смысла. Если бы это было так, молодой Берг после ресета снова начал бы крушить мебель, а Герберт Иноэ - озираться в поисках подходящей веревки, чтобы на ней удавиться. После ресета человек помнит все события своей жизни, но часть из них, последний период, он помнит так, как будто это все было не с ним, как будто все это ему рассказали. Большинство сходится на том, что человек после ресета, это не тот человек, который был до него.

Но, как я уже говорил, это обычная реальность нашей жизни. Когда некто просыпается утром, обнаруживает зеркало в ванной и глядя на незнакомца в нем, догадывается, под его неодобрительным взглядом, что было бы неплохо побриться, кто проучится, что это тот же самый человек, который заснул вчера? И сильное похмелье просто делает эту картину более ясной, но сути не меняет. Когда я, Ричард Дональд Петров в двадцать лет начинаю заботиться о своей старости, то значит ли это, что старик Ричард Дональд Петров, который проживает сбережения, это тот же самый человек? Разве тот малыш, который с таким упоением строил песчаные крепости, тот ученик, который готов был провалиться сквозь землю из-за двоек, тот солдат, что промаршировал положенное время на благо империи, тот любовник, который в судороге страсти прижимал к себе плечи возлюбленной - разве все это один и тот же человек?

Так что, если не хочешь свихнуться, надо ограничиваться юридическими категориями и просто считать сидящего передо мной человека Гербертом Иноэ, несмотря на то, что вся его память была только что переписана заново, что в его теле работали донорское сердце и выращенные в колбе печень и селезенка, а в нервную систему встроено около десятка микрокомпьютеров.

Я начал свою партию.

Первым был алгоритм интуиции, тот самый, который изменил жизнь Герберта, превратив его в туза. Затем последовал листок с алгоритмом, о котором я еще не слышал. Насколько я понял, эта партитура давала ему возможность с большой скоростью усваивать информацию, как при чтении, так и на слух. Полезное свойство для бизнес-консультанта. Еще один пожелтевший листок, и герр Иноэ может дословно цитировать все, когда-либо слышанное или читанное. И, наконец, последняя новинка, уже виденный мною "Танец Кобры". Прежде чем его вводить, я отложил лютню и потянулся за сигаретами.

Когда я с сигаретой в руке направился к выходу, Марк жестом руки остановил меня:

- Курите здесь.

Я равнодушно пожал плечами, порылся в карманах в поисках зажигалки и прикурил.

- Знаете Марк, когда я закончу, мне бы хотелось кое-что вам рассказать.

- Разумеется, - Марк смотрел твердо, но озабоченно. В этот момент я знал столько же дьявольских алгоритмов, сколько и они с Иноэ. А им еще требовались мои услуги.

- Я уверен, что это покажется вам интересным.

- Возможно.

Герберт лишь опасливо глянул на меня. Он еще не отошел после ресета.

Я бросил окурок прямо на ковер, развернул Иноэ в кресле лицом от себя и снова взялся за лютню. Мне вовсе не обязательно было смотреть на его лицо, а Танец Кобры был слишком серьезной штукой, чтобы оставлять ему полный контроль над ситуацией. Я, правда, внес в алгоритм несколько упрощений, благодаря которым Герберт сможет плясать этот танец лишь минут через двадцать, но все-таки.

Я продолжил работу, глядя в затылок Иноэ, при этом Марк стоял у меня за спиной, и судя по неприятным ощущениям, глядел в затылок мне.

Когда ввод был уже закончен, я продолжал извлекать звуки левой рукой, а правую опустил в карман. Я надеялся на то, что Марк ничего не понимает в нашей музыке. Для туза держать рядом с собой программатора было бы слишком опасно. Правой рукой в кармане я отстегнул изящный замочек чеки, плотно охватил гранату, прижимая рычаг, и осторожно потянул ее. Утром, приводя себя в порядок, я привязал чеку шнурком к поясу, через дырку, проделанную в кармане. Теперь гранату удерживали от взрыва только мои пальцы лежавшие на рычаге. Я медленно опустил лютню на пол и проговорил, не оборачиваясь:

- Я готов к разговору.

- Говорите, - ответил Марк у меня за спиной.

- На мне жучок, который записывал всю вашу музыку и передавал ее по сотовой связи в место, известное только мне.

- Бито. Наш лагерь накрыт "колпаком" из глушилок. Пока вы играли ни один сигнал не мог быть послан за его пределы.

- Хорошо. Но, отправляясь сюда, я оставил досье на Иноэ с сообщением для властей, на случай моего исчезновения.

- Бито. Мы нашли ваш пакет в камере хранения.

- Я их оставил пять.

- Вира-майна! Вы осторожный ломщик, Петров. Что ж, ваш пакет доставит нам определенные хлопоты. Но мы с этим справимся. Эти карты тоже биты. У вас все?

Я медленно обернулся. Марк, как я и думал, стоял, направив ствол револьвера мне в голову. В барабане поблескивали пули, не драгоценные, а самые обычные.

- Нет, у меня не все. Вы устанете долго держать так руку.

- Продолжайте, - ответил он не дрогнув.

- Марк, он же вас закодировал. Вы же робот! Вы не хотите освободиться?

- Это не имеет значения. Я пошел на это добровольно и ни о чем не жалею. У вас все?

- А вы не боитесь попасть в Герберта рикошетом?

В его лице промелькнуло беспокойство, но он был по-прежнему тверд:

- Не боюсь. У вас все?

- Нет. У меня еще один козырь. Герберт Иноэ ведь не может погибнуть? Это ведь недопустимо? - сказал я и медленно вытащил руку с гранатой из кармана.

В глазах Марка появился панический ужас. Больше того, он выглядел полубезумно, лоб его мгновенно покрылся испариной.

Я осторожно повернулся вполоборота и взялся за ручку инвалидного кресла:

- Позовите Чирка. Герр Иноэ проводит нас до геликоптера.

Герберт поднял голову. Он был еще слаб, но голос его был твердым:

- Хорошая работа, Марк. Но сейчас нам придется их отпустить.