- Что...зачем...Что ты делаешь здесь?

Джехол на это добродушно фыркнул и тряхнув гривой, повернул голову к пустому седлу. И Урос в едином порыве, отбросив всю свою напускную холодность, высокомерие и неприступность, обхватил шею Джехола руками и прижался к ней щекой. Именем пророка, на земле нет более благородного существа, чем этот конь!

Он возмутился несправедливостью седока и отомстил ему так, как умел. Но как только его гнев улегся, он простил его... Ничего особенного, просто конь был выдрессирован для бузкаши? Нет! О, нет! Урос, обнимая мокрую шею коня, вспомнил все те крутые горные тропы, и ужасные пропасти, кладбище кочевников, и озера Банди Амир. Как Джехол хранил его в пути, защищал и бережно нес в седле... и теперь он сохранил ему жизнь еще раз.

Урос ощутил чудесное умиротворение в своей душе. Нежно он провел рукой по шее коня, потрепал его длинную гриву. И он знал, что никогда в жизни, он не будет стыдиться этих жестов, этого проявления признательности.

Урос снова вскочил в седло и Джехол шагом направился к имению. Урос не держал в руках поводья. Запутав руки в гриве Джехола он счастливо смеялся, на душе у него было светло и весело. К своему удивлению он заметил, что сам по себе начал напевать какие-то строчки, которые так подходили к покою его души. Это оказался тот самый стих Саади.

Еще не доезжая до юрты, издалека, Урос заметил, что кто-то ждет его там. Сначала он думал, что это старый конюх, который стоит возле двери, но потом он понял, что ошибся. Возле юрты его ждал Мокки.

- Мир тебе, Урос, - произнес Мокки монотонно.

Урос ответил ему в таком же тоне и теми же словами.

"Он пришел забрать Джехола" - понял он и эта мысль резанула его по сердцу.

Саис пришел за его конем, которого он сам, торжественно и прилюдно ему подарил. Но теперь, Урос так боялся его потерять и понял, что в действительности Джехол для него значит. Он не мог представить себе жизни без него, ни одного дня без того, чтобы провести рукой по его гриве, слышать его нежное ржание, и читать в его больших и влажных глазах умиротворение, ум и отвагу. Он один был его другом, его братом, его спасителем. Все остальные были ему безразличны.

Урос взглянул на Мокки и подумал: "Завтра Джехол прислониться к его плечу" - и холодная, убийственная ненависть охватила его.

- Ты пришел за конем? - спросил он саиса и нахмурился.

- Нет, - ответил Мокки

Урос схватил его за плечо, затряс и радостно закричал:

- Друг мой, неужели ты решил вернуть мне его назад?

Мокки попытался высвободиться из его хватки и ответил твердо:

- Нет. Я решил его тебе продать. Теперь, когда я знаю, что такое женщина, я хочу чтобы рядом со мной всегда была хоть одна. И не такая , как Серех, нет, - а такая, которая бы действительно принадлежала мне. Такая, на которых женятся. А ты знаешь сам, какие они дорогие, эти девственницы, которых охраняют от чужих взглядов их отцы.

Урос отпустил его с разочарованием и примесью презрения. Женщина была ему дороже, чем Джехол! Он спросил:

- Твоя цена?

- Ты знаешь ее лучше, чем кто-либо другой, - ответил Мокки и в его словах звучала и насмешка, и жадность, и подобострастие одновременно, Вспомни про Бамьян, про бой баранов, а особенно твою ставку за коня.

Урос оторопел. Да как он смеет называть подобную цену?! "О, Аллах, в этом наглом саисе я вижу твое справедливое возмездие!"

Его молчание испугало Мокки: "Я видно, совсем сошел с ума, думая о таких деньгах. Урос никогда столько не заплатит"

- Поверь мне, - начал он вновь жалобно, - я даже на секунду не подумал о подобной цене. Ты же не бей и не хан, я понимаю, но все же...

- Сколько?

- О, ничего невозможного, - ответил Мокки неуверенно улыбаясь, Столько, чтобы заплатить за невесту, купить дом и участок земли и все, что нужно для начала.

- Сколько? - повторил Урос.

- Завтра утром я принесу тебе счет.

- Тогда уйди сейчас с моей дороги, - сказал Урос и поехал прямо на саиса, который едва успел отскочить в сторону.

- Я предложил коня тебе только потому, что ты был его первым, настоящим хозяином, - закричал Мокки ему вдогонку, - Но если ты не согласен с моей ценой, то я легко найду другого покупателя на базаре Даулад Абаза!

Урос въехал в конюшню. Прыгая на одной ноге он расседлал коня и освободил его от уздечки. Едва он это сделал, как конь лег на солому и заснул. Урос почесал его широкий лоб, затушил огонь в лампе и пропрыгал обратно до юрты.

Но он не смог спать там. Воспоминания о Серех, о ее стонах, ее коже и ее запахе - не давали ему покоя и нагоняли странную, щемящую тоску. Он поднялся и вернувшись в конюшню, и улегся на солому возле коня, подложив седло под голову.

"Совсем он устал", - подумал Урос проведя рукой по мокрой от пота спине Джехола. Ноздри коня вздрагивали, повторяя ритм его шумного дыхания.

- Отдыхай, отдыхай - зашептал ему Урос, - Завтра о тебе позаботятся, вычистят, накормят, все как полагается.

Урос закрыл глаза. Завтра утром...Мокки...деньги... Откуда их взять? У него не было ни одного афгани. Он жил на деньги отца. Договорится о контракте на следующий бузкаши-сезон и отдать за коня аванс? Но кто решит взять его, калеку, в игроки? А от всех ста тысяч афгани, которые он заставил Серех сжечь, остался только ворох серого пепла.

Но согласиться, чтобы Джехола продали другому? Невозможно. Скорее он убьет Мокки. А потом? Тюрьма... А Джехол, что с ним потом будет?

Урос прижался к теплому брюху коня. Но в эту ночь, сон к нему так и не пришел.

В этот час, как и каждое утро, Турсен пытался высвободиться из цепей судорог, которые держали все его тело в застывшей неподвижности. Он пока не смог встать, лишь опустил ноги с топчана на пол, и в этот момент сильный шум и крики донеслись до него из-за двери.

"Нет, я тебя умоляю! Тебе нельзя входить!" - кричал Рахим, - "Никто не должен туда входить, даже ты!"

А голос Уроса отвечал:

"Заткнись и пусти меня по-хорошему, бача! А не то!"

Турсен обомлел от неожиданности. О всемогущий Аллах! Быть застигнутым в таком вот положении, как он сейчас, сидящим на постели посреди скомканных простыней, в длинной рубахе, без тюрбана, с торчащими во все стороны волосами,- жалкий старец с двумя палками в слабых руках. Да еще предстать таким не перед кем-нибудь, а перед Уросом, своим сыном, который никогда не должен видеть его в таком недостойном, неподобающем виде.