Ее поступок был так идеально чист, что, вероятно, строгая настоятельница монастыря, мать Евгения, простила бы будущую послушницу, но из комнаты Софии, где находился Иван III, была видна "парочка, нежно обнявшаяся и сладостно воркующая".
София уговаривала супруга простить влюбленных и не гневаться на них, но эти слова еще более раздражали Ивана Васильевича.
Он не хотел срамить сына перед боярами и пошел в сад один, тяжело опираясь на посох.
Но Ряполовский и Патрикеев следили за государем. Они не знали о свидании Ивана с Настей, но чутьем угадывали нечто недоброе.
Увидав, что Иван вышел из сеней и направился к лугу, впотьмах, без спутников, они поняли, что "гречанка" перехитрила их в чем-то. Но в чем именно? Что случилось?
Желая врасплох застать парочку, Иван пошел в обход, через рощу, и, соблюдая осторожность, медленно продвигался вперед.
В это мгновение Артемий, издали увидев Ивана, догадался, в чем дело.
Он бросился к сеням и столкнулся с Патрикеевым.
- Беда, князь, - быстро сказал он. - Царь узнал... накроет царевича... Беда!
Патрикеев имел основание не доверять Артемию, стороннику враждебной партии, но его подкупил честный, встревоженный голос Львова.
- В чем "накроет"? Непригодное слово сказал ты! Смотри, как бы в ответе не быть!.. - насмешливо заметил он.
- Потом суди, а теперь выручай лучше!
И Артемий наскоро объяснил в чем дело.
- Ну спасибо, князь! Добро за мною еще не пропадало! - отвечал Патрикеев и скрылся в сенях.
Львов стоял в недоумении.
Он поступил по сердцу, по душе, а теперь ему пришло в голову, что, может быть, услуживая врагам, он сделал вред своим...
"Может, я ошибся и не туда совсем направился государь, а я выдал и Настю, и Зину, и царевича?.. Эх, не гожусь я, видно, для московской жизни... У нас, в Дмитрове, все проще было... Как говорит тебе душа, так и делай, а тут... хитро все..." - думал Артемий.
Между тем Иван уже приближался к опушке рощи. Он ясно слышал голос сына и другой голос, нежный, как свирель. Еще мгновение, и звук поцелуя донесся до него.
Иван Васильевич прибавил шагу.
Дерзкое непослушание сына возмущало его до глубины души, и он намеревался грозно наказать Ивана. А бесстыдной девчонке, срамившей имя отца, о, он знает, что с нею сделать... Будут понимать, что нельзя так поступать!..
До того камня, где сидели влюбленные, оставалось несколько шагов, но благодаря деревьям Ивана не было видно.
Что-то мелькнуло перед глазами Ивана... Еще и еще раз мелькнуло. Раздался не то стон, не то рыданье, и опять стало тихо, опять нежный шепот и звуки поцелуев.
- Так-то, сынок любезный, отцу повинуешься! - грозно заговорил Иван Васильевич, раздвигая ветки и появляясь перед испуганной парочкой. Покажись-ка, молодец! Покажись, красавица!
Влюбленные стояли ни мертвы ни живы.
Царевич опустил голову и молча ожидал заслуженной кары. Его собеседница куталась в платок и вся дрожала от страха.
- Не смеешь ты головы закрывать, срамница! - гневно крикнул Иван. Простоволосой будешь ходить! Как холопке, косу отрежу... Срамница блудливая!
Иван резко сдернул платок с лица трепещущей женщины и остолбенел.
Перед ним была жена Ивана Молодого.
Глава XII
ГРОЗОВЫЕ ТУЧИ
Слабое здоровье царевича не вынесло мучительных нравственных потрясений, последовавших за этой сценой.
Прощание с Настей, ее нежные речи и горячие слезы; чувство отчаяния, с особенной силой охватившее его при мысли, что никогда более он не увидит любимую девушку; появление жены, оттолкнувшей Настю и ставшей на ее место; наконец, приход отца и его гневные, укоряющие слова - все это потрясло молодого царевича.
В ту же ночь Иван захворал и, лежа на кровати, бредил, метался, грозил кому-то, а потом, обливаясь слезами, умолял не губить ее, пощадить, пожалеть.
Елена не отходила от постели мужа.
Предупрежденная Патрикеевым о грозящей Ивану опасности, молодая женщина подавила в себе и ревность, и досаду.
Она бросилась на лужок, где находились царевич и Настя, оттолкнула испуганную девушку и заняла ее место.
Когда Иван убедился в своей ошибке, он круто повернулся и направился ко дворцу. Проходя мимо ближайшего куста, он увидел распростертое и безжизненное тело девушки. Настя лежала без чувств.
Иван Васильевич сделал вид, что не замечает несчастной. Его гнев был подавлен мужественным поступком Елены, и он душевно сожалел о невестке.
На половине Софии Фоминишны, где трепетно ожидали окончания драматического эпизода, старуха Ида и Марфа прильнули к окну, стараясь разглядеть, что делается там, на опушке рощи...
София переживала мучительные мгновения.
Но враг был силен и могуч. Так или иначе, но его нужно было свалить, а кто решится бросить укор матери, всеми помыслами стремившейся к счастью своего сына?!
Настю подняли в саду без чувств, Елена приказала перенести ее в одну из дальних клетей и поручила наблюдение Стовиной, своей приближенной и любимице. В душе Елены вслед за порывом доброты появилось ощущение мучительной злобы, и она не без наслаждения думала о той минуте, когда возвратится отец несчастной девушки и оскорбленная жена потребует грозного наказания злой разлучнице.
Точно угадывая, какие мысли занимают Елену, Иван Молодой невыразимо страдал. Ему хотелось оградить Настю от всяких неприятностей, а между тем, прикованный к одру, он не мог подняться, не мог заступиться за девушку, принять свои меры.
Царевичу страстно хотелось знать, что сталось с Настей после той минуты, когда Елена очутилась на опушке рощи, а Настя упала без чувств за ближайшим кустом.
Но спрашивать о ней царевич не решался, да и кому мог бы он задать подобный вопрос?
Елена выказывала по отношению к мужу исключительную нежность и заботливость, прислужники стремились предупреждать всякое желание больного, но бояре, узнав, что царь Иван Васильевич негодует на сына, боялись прогневить его, выражая к опальному царевичу сердечное участие.
Даже Ряполовский и Патрикеев будто изменились и уже не льстили Елене и Ивану так щедро, как прежде. Общий баловень, отрок Дмитрий, уже не призывался в комнаты Ивана III, и о нем почти забывали.
В качестве слабого больного, царевич Иван не мог так четко сознавать свою опалу, но для завистливой и гордой Елены каждая мелочь являлась ударом ножа.
"Прежде они не смели так поступать с нами! - думала она. - А теперь нарочно стараются унизить и досадить. О, только бы поправился Иван... Я скажу ему тогда, по чьей милости попался он... Знаю я, чьи это штуки!"
И в первый раз, как только удалось Елене остаться наедине с Софией Фоминишной, она воспользовалась удобным случаем.
София зашла проведать Ивана, но царевич почивал, и государыня осталась в комнате Елены. Она преодолела свои чувства и даже приласкала внука.
Елена со злобою следила за каждым движением Софии. Она радовалась, что ребенок, точно угадывая врага в государыне, смотрел исподлобья, не отвечал на ее вопросы и жался к матери, шепча ей что-то.
- Что он говорит тебе, Елена? - с принужденной усмешкой спросила София.
- Не смею сказать, государыня! - вызывающим тоном отвечала она.
- Давно ли стала такою робкою?
- Еще некогда было мне сильною стать, государыня. Под чужою волею живем, и голова поневоле клонится...
София вспыхнула. Она поняла намек.
- Жена царевича ни перед кем головы не клонит! Конечно, по чести и по правде живши.
- И другие не по правде живут, а только слова никто молвить не смеет. Ты вот спрашивала, государыня, об чем Митя шепчет. А он сказал: "Я боюсь ее!" Тебя все боятся, государыня!
Смелая речь Елены не понравилась Софии.
- Погоди, поправится Иван, я попеняю ему, что тебе много воли дает. Молода ты еще. Старших почитать должна.
- Если старший, да враг, тоже почитать прикажешь?
- Полно, Елена... Не гневи Бога! Ты за Ряполовским да за Патрикеевым, как за каменной горою. Тебя бояться приходится.