- Давай обсудим. Не знаю и сам. Ведь не разбойники они, не грабители, не думай. Они подосланы убить меня. Еще за селом караулили, да не удалось. Михеич тропинку лесную нашел, мы и разминулись.
- Подосланы? И знаешь кем?
- Еще бы не знать! Второй раз нападают, да все срываются. Есть в Москве, у нас, боярин Лутохин... Хуже татарина проклятого... Его приказу, слышишь, повиновались!..
- Что же, злобу он на тебя имеет?
- На старшего брата, на Тимофея, злоумышляет. Который раз уже нам с ним считаться приходится... Семейное дело, Артемий, негоже говорить здесь, - понижая голос, добавил Максим.
- Так неужели ж управы на него нет? - пылко спросил Артемий.
- Управы? - глухим тоном протянул Коренев. - Не знаешь ты, видно, наших дел московских. Мирволит Лутохину сам боярин Ряполовский, а у того воли много.
Михеич приблизился к молодым людям.
- Приколоть их, боярин? - равнодушно спросил он. - Не с собой же тащить окаянных.
Артемий трепетно ожидал ответа Коренева.
Юноше было не жаль тех, кого убили в бою, но какое-то жуткое чувство говорило в душе, когда он подумал, что этих бессильных, крепко связанных врагов собирались "приколоть". Конечно, это было законное право победителя; конечно, тащить за собою полдюжины пленников являлось крайне неудобным, даже рискованным; конечно, это было вполне в нравах того времени, но... Артемий, юноша, не успевший привыкнуть к кровавым зрелищам, находил ужасным подобный эпилог.
Угадывая, что в данную минуту решается их судьба, разбойники смотрели на молодых бояр и Михеича с выражением безграничного страха.
Максим колебался.
- Огоньком языка добудем, да и приколем! - повторил Михеич.
Началась пытка. Михеич совал в рот разбойникам куски горящей палки, жег бороды и делал всякие истязания. Он совершал все это без озлобления, а как нечто должное и допытывался у несчастных, нет ли еще где подготовленной засады.
- Говори, пес окаянный, кто тебя нанял боярина убить? - спрашивал он.
- Степаныч!.. Атаман!.. Ой, смилуйся, старик! - стонал Якимка, молодой разбойник.
- Говори, где еще ваша шайка?
- Не ведаю! Отпусти, старик...
Сцена насилия над беззащитными людьми производила удручающее впечатление, и даже Артемий, в сердце которого кипела естественная злоба к разбойникам, отворачивался, чтобы не видеть, как они корчились и вздрагивали.
Но на Коренева и Михеича это зрелище производило противоположное впечатление. В них закипала ярость, а вид крови разжигал ее еще сильнее. Они находили наслаждение в стонах врагов, и, когда разбойники, несмотря на жестокие пытки, не признались и не указали, где еще есть засада, Максим крикнул:
- Вешай их, псов окаянных!
Михеич и окольничьи с каким-то кровожадным восторгом бросились исполнять приказание боярина. В их руках появились веревки, и мертвые петли были готовы мгновенно.
Крики и стоны смешались с грубыми ругательствами. Окольничьи тащили разбойников в глубь леса и награждали их тумаками, приговаривая:
- Это тебе за Митьку! Окаянный!
- Боярина ладился убить! Злодей!
Наступила очередь Щуки. Рыжий разбойник ни разу не застонал во время пытки и не вымолвил ни слова мольбы.
Когда один из окольничьих накинул на его шею петлю и поволок его к тому месту, где товарищи его уже искупали свою вину, Артемий не выдержал.
- Боярин... - прерывающимся голосом заговорил он, обращаясь к Кореневу, - ты меня спрашивал, чем услужить мне... спасителем величал... Ослобони Щуку!
- Грех не исполнить мне твою волю, боярин, - отвечал Максим, - да... ладно ль будет? Самый отчаянный ведь...
- На себя ответ беру...
И когда Щуку развязали, когда он с видимым наслаждением расправил затекшие члены, то, приблизившись к Артемию, сказал:
- Спасибо, боярин! Не забудет Щука твоей услуги... Доведет Бог, расплачусь с лихвой. А ты, боярин, - добавил он, глядя на Максима, счастлив! Есть засада, и недалече... Только Щука добро помнить умеет. Доставлю я тебя, боярин, волоска твоего не тронувши, а там, твоя воля, хочешь: вздерни, как их!
На деревьях качались и корчились в предсмертных судорогах тела разбойников. Окольничьи смотрели и усмехались.
Победа очутилась на их стороне, и они торжествовали; если бы судьба улыбнулась разбойникам - окольничьи висели бы теперь на деревьях, а враги злорадствовали.
Бесправное время рождало подобные самосуды.
Щука сдержал слово. Он провел путников особою, только ему ведомою тропинкою, и засада, посланная Лутохиным, ни с чем вернулась по домам.
Недалеко от большого посада, за которым начиналась бойкая дорога, Коренев отпустил Щуку, отдав ему оружие.
Разбойник еще раз поблагодарил Артемия и, прощаясь с ним, шепнул, где найти его, если понадобится его услуга.
Юноша улыбнулся и тряхнул кудрями.
Мог ли он думать, что ему когда-нибудь придется обращаться за помощью к разбойнику Щуке.
Артемий и Максим ехали вместе. Оба они одинаково торопились и, кроме того, почувствовав один к другому глубокую симпатию, не хотели расставаться.
Много важных и интересных сведений получил Артемий от своего спутника. Благодаря ему он въехал в Москву вполне подготовленный и заранее решил, к кому следует ему обратиться, чтобы успешнее выполнить поручение Кошкина.
Глава VII
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Великий князь Иван Васильевич находился в очень хорошем расположении духа. Он сидел в покоях Софии Фоминишны и беседовал с нею, любовно поглядывая на ее величественную фигуру, на блестящий наряд, придававший ей еще большую красоту.
Хотелось Ивану отдохнуть от серьезных дел и забот, пошутить с молодою женою, но София старалась пользоваться каждым удобным мгновением, чтобы напомнить супругу, как мало подвинулись вперед его планы, как тяготеет над Русскою землею иго Золотой Орды, как больно и обидно ей, греческой царевне, что великий князь, супруг ее, в подчинении у нехристей.
Пылкая южанка не могла понимать, как горька была эта зависимость для самого Ивана, потому что он избегал терять слова понапрасну, а она думала: "Не печалится - значит, не чувствует".
- Славный мальчонка у Ивана, славный! - поглаживая бороду, вымолвил великий князь. - Смышленый такой... младенец еще, а все понимает... толкует. Сейчас ласкал я Митю...
Больнее ножа были эти фразы для Софии, но она умела владеть собою.
- Хороший, это правда... Только на тебя, Иван Васильевич, мало он похож... На мать он, в Стефанов род пошел. А здоровый такой да веселенький.
Эта невинная фраза Софии заставила задуматься Ивана. Стараясь польстить кровному чувству деда, все придворные, да и родители Мити уверяли, что он как две капли воды похож на него. А София говорит, будто ребенок пошел в род молдаванского господаря Стефана, по матери...
- Не похож будто, сказываешь, Фоминишна? Так ли? Глаза у Мити словно мои...
- Цвет переменится с годами... Темные глаза у него будут, материнские...
- Эх, Фоминишна, кабы ты мне сынка принесла... - со вздохом сказал Иван после недолгого молчания. - Любил бы я его пуще ока.
- Погоди, Иван Васильевич, Бог даст.
- И, кажется, всякую прихоть бы твою я тогда исполнил... И отказа бы ты ни в чем не ведала.
- На слове поймаю, государь великий князь, смотри, не спорься потом... А чего попрошу, не знаешь?
- Где же мне угадать думы, Фоминишна!
- А попрошу я немногого на первый раз, - кокетливо продолжала София. - Хочу я храм Божий выстроить, так место мне для него выбрать дозволь...
- Выбирай на добрую радость! Для храма в Москве найдется много места, - не угадывая хитрой уловки жены, сказал Иван.
- Спасибо, Иван Васильевич! Спасибо. Во имя твоего ангела и храм тот будет! Так отдашь ты мне Ордынское подворье...
- Ордынское подворье? - нахмурив брови, переспросил Иван. - Опять ты, Фоминишна! Словно не ведаешь, что живут там татарские князьки по уговору. Я позволил им...