По мере того, как Фазл говорил, дух его уравновешивался и креп, ибо не было большего счастья для Хакка, чем возможность досказать в конце жизни свое слово и видеть воочию победу символического меча в самой, может быть, длительной в истории войн осаде крепости Алинджа.

Но за рвами в рассеивающемся полумраке рассвета белели безмолвные толпы мюридов, и в безмолвии их было напряженное затишье перед боем. Поэтому, простившись с тайным дервишем, Фазл нечеловеческим усилием воли поднялся и выпрямился во весь свой рост и обратился к тем, кто стоял за рвами, набрав в полы камней.

- Слушайте, дети мои! - крикнул он, стараясь донести свой голос до них. Слушайте и знайте: то, что свершится здесь сегодня, свершится по воле Хакка вершителя судеб! Никто в это не замешан и никто в этом не повинен! Указы, повеления, темница и казнь - это все внешняя сторона дела, да не смутит она ваш дух! Ибо те, кто вчера считал себя моим врагом, сегодня носят священный знак Хакка - символический меч. А те, кто сегодня считает себя моим врагом, будут носить мой символ завтра! Сын человеческий способен познать истину, и поэтому я посвятил ему свою судьбу и отдаю за него жизнь. На протяжении тысячелетий совершенные отдавали себя в жертву во имя счастья каравана. Такова участь Хакка! Так будет до тех пор, пока человечество не сольется в единстве, дети мои!.. Настал срок уйти и мне. Хакк остается в вас, дети мои! Во имя вечного духа Хакка изгоните из нутра своего бунт против моей смерти и выкиньте камни из ваших пол. Выкиньте камни, дети мои! Выкиньте и никогда не берите в руки камня, ибо этот камень, который стал причиной самого страшного бедствия, сделал брата убийцей брата. И от того камня произошли и лук, и стрела, и погромы, и войны! Вы достигли высот духа - не опускайтесь же до зверя. Вы стали Хакками - не превращайтесь в невежд! Не губите нашу правду, дети мои! Вот мое последнее слово и завет мой!

Закончив свое обращение к безмолвным мюридам, Фазл обернулся к эмиру Гыймазу и решительно приказал: "Выполняй указ, сын мой! Делай свое дело..." Но не успел закончить, как услышал страстный вопль Насими, предвещавший неминуемую беду. Вздрогнув, он посмотрел за рвы и увидел своего любимца совсем близко, на холме по ту сторону, а справа и слева от него Фатьму и Юсифа.

Причитания Насими заполонили все пространство окрест.

Эй, мусульмане, взгляните, как солнце и блик расстаются,

Плачу внемлите, ведь горло и крик расстаются.

Стиснула горло разлука холодной рукою...

С солью слеза, с океаном родник расстается

Вот и причина, за что обречен на мученья,

С вечною мукой спасенье от мук расстается.

Все иссякает: терпенье и силы, он нас покидает,

Сами судите, как с вечностью миг расстается.

Фазл, наказывая Сеиду в своем завещании вернуться и быть с детьми, не сомневался, что только Насими способен удержать мюридов от безрассудства, и всю дорогу сюда, испытывая тревогу, и утром, услышав крики "Анал-Хакк", он как за спасение хватался за мысль о любимом ученике и преемнике, который умел возвыситься над преходящими заботами и внешним смыслом вещей и стойко стоять на позиции Хакка. И неожиданный вопль его: "Эй, верующие, помогите! Мощь моя, мое терпение иссякли!" - сразил Фазла, он упал навзничь на каменистый гребень, и последней мыслью его была, что Насими - носитель высшего духа - лишился и духа, и разума, подобно Фатьме и Юсифу.

Но все обстояло не так.

Со вчерашнего вечера, едва тысячеверблюдый отряд с клеткой, в которой сидел Фазл, ворвался в стан, как Юсиф и Фатьма в один голос потребовали у Насими объявить День Фазла и дать сигнал к началу битвы. Насими оставался безгласен и неподвижен как камень. Теперь же, когда цепи на ногах У стада, застили ему свет, и двое всадников, державших в руках концы цепей и ждущих знака, чтобы пуститься вскачь, да потемневшее от горя лицо мовланы Махмуда, красноречивее всяких слов говорившее, что казнь вот-вот свершится, Насими, сгорая от внутреннего огня, издал этот вопль, и в ответ на него с двух сторон кинулись Юсиф и Фатьма.

- Мы собрались сюда не для причитаний! - кричал Юсиф. - Объяви наш День! Прикажи начать битву!

- Объяви! - неузнаваемым хриплым голосом вопила Фатьма. - Сейчас же объяви День Фазла!

Нечеловеческий крик Фатьмы еще больше усилил огонь, снедавший изнутри Насими, и вопль его разнесся окрест и эхом отдался от скал:

Свету конец, Судный день, воскресение мертвых.

С нами сей муж Ханаана, что бога постиг, расстается.

Тот, кто поклялся отдать ради истины жизнь,

С ней в тот же миг, словно с долгом должник, расстается.

Плачь, Насими, изнывай и рыдай, и гадай,

С телом душа или с тайной тайник расстается.

И снова раздались истерические выкрики Юсифа и Фатьмы, обращенные теперь к народу, и в ответ послышался грохот чудовищного камнепада. Оглянувшись на этот шум, Насими увидел неслыханную в истории войн картину. С этой стороны рва на вражескую летел непрерывным градом камнепад, пробивающий легкие деревянные, обитые кожей окопные щиты, способные разве что оборонить от ударов пик н мечей; по мере того как разбивались щитовые прикрытия и сплющивались под градом камней шлемы воинов, они, оглушенные падали, внося хаос в строй, но снова поднимались, держа наготове пики и стараясь не отступать, потому что мюриды, бросившие последний камень, один за другим прыгали в ров и телами своими образовали живой мост, по которому в стан устремился яростный поток.

Насими увидел, как в мгновение ока образовалась армия, оружием которой был камень, а движущей страстью - победа. Неизвестно, победит ли она и спасет ли Устада, но очевидно, что внутри этих мюридов с обоих берегов Аракса правда Фазла умерла. Необратимость катастрофы настолько подавила его, лишила надежды и сил, что он не сразу сделал попытку остановить этот поток. Но, увидев, что из глубины стана к месту боя движутся свежие силы, он, напрягая до предела свой голос, крикнул:

- Эй, мюриды, остановитесь! Это светопреставление! Светопреставление! Светопреставление!

Фазл, приподнявшись, тоже пытался докричаться:

- Остановитесь, дети мои! Остановитесь! Это светопреставление! Светопреставление! -твердил он слабеющим голосом, до тех пор, пока некто в облике человеческом, спрыгнув с коня, не бросился к нему и не вонзил ему в грудь кинжал.