Тем временем в Шемахе, столице ширваншахов, произошло событие, которое садраддин шейх Азам и его досточтимые мюриды не преминули связать с нахичеванской схваткой: во время торжественной службы в мечети в честь Новруз-байрама, совпавшего в тот год с днем коронации, на ширваншаха было совершено покушение. Некто пытался заколоть его кинжалом, но мгновенно был убит одним из телохранителей шаха. Личность убитого не опознали, но в кармане у него был обнаружен ключ, отлитый в форме буквы "алиф" - первой буквы алфавита. Поместив богомерзкий ключ в специальную шкатулку, шейх Азам в сопровождении своих мюридов представил его шаху Ибрагиму и заявил, что ключ этот, так же как шапка, найденная на месте схватки под Алинджой, принадлежит хуруфитам.

В результате этих событий один из известнейших в эпоху Тимурленка ученых и наиболее сильных его врагов шейх Фазлуллах Джелалледдин Найми вынужден был со своей старшей дочерью Фатьмой и ближайшими друзьями покинуть резиденцию в Баку и скрыться сначала в окрестностях Баку, затем в Ширване, переезжая из одного караван-сарая в другой и из одной мечети в другую.

Спустя годы история с подкинутым ключом повторится в несколько усложненном узоре в Герате, во дворце Шахруха, сына Тимура. И хуруфиты, известные доныне как еретики-богоотступники, посмевшие узреть бога в самом человеке и громко провозгласить это в богопротивном крике "Анал-Хакк!" - "Я есмь бог!", снищут еще и славу убийц и заговорщиков, и во все земли - от Самарканда до отдаленных окраин империи Тимура - помчатся спешно конные гонцы с фитвой, подписанной высокопоставленными иерархами ислама, предающей хуруфитов анафеме и повелевающей изгонять и уничтожать их повсюду. И начнется последний, девятый вал респрессий, в результате которых погибнет большинство приверженцев Фазлуллаха аль-Хуруфи; об умонастроениях их мы можем судить по письму, написанному по случаю покушения на Шахруха:

"Как ни много пришлось нам претерпеть бедствий, от своих убеждений и идеалов мы не откажемся. Мы сознательно отрешились от мирской жизни и, оставив своих жен и детей на произвол лютого врага, не остановимся, пока, подобно Гусейну (Гусейн - имеется в виду Гусейн Халладж, иоэт, вождь антихалифатского движения в X веке - ред.), не принесем свои жизни в жертву своим идеалам..." (Из письма сыновей Фазлуллаха в Самарканд по поводу покушения на Шахруха ред.)

Тех же хуруфитов, кто уцелеет, жизнь разметает, прибьет к различным сектам, и исламские летописцы, равно как и франкские путешественники, станут путать их с шиитами, каландарами, бекташи, и в этой путанице сущность учения хуруфи покроется густым туманом, который в последующие века уплотнится до непроницаемости.

Во времена же первых походов Тимура все это еще было в будущем, хуруфиты представляли собой совершенно определенное социальное явление, и если и подвергались гонениям, то в той же мере находили приют и признание. До возвращения эмира Тимура из Багдадского похода ширваншах Ибрагим мало сказать не обижал хуруфитов, - он покровительствовал им. По личному (разумеется, тайному) его поручению один из самых приближенных к нему вельмож, известный у хуруфитов под именем Амин Махрам, поселившись в резиденции Фазлуллаха аль-Хуруфи, ведал приемом беженцев из-за Аракса и устройством их, раздачей от имени Фазла зерна, одежды и жилья, и беженцы непрерывным потоком стремились к Фазлуллаху Найми аль-Хуруфи, точнее сказать - на меджлисы, проводимые его халифами (Халиф - преемник - ред.) и учеными мюридами, ибо самого Фазлуллаха узреть было не так просто. Исстрадавшиеся душой и телом, с лицами, которым трагедия изгнания придала печальное сходство, они нуждались в духовном исцелении едва ли не больше, чем в хлебе насущном, и в проповедях мюридов Фазла искали утешение и надежду. Проповеди приоткрывали им мир неслыханной правды, и изгнанники, независимо от возраста, садились за азбуку, чтобы постичь грамоту и приобщиться к учению хуруфи.

Преуспевшие в науках в урочный срок призывались к местопребыванию Дильбера и Яри-Пунхана - Пленителя сердец и Тайного Товарища и Проводника на Меджлис Совершенных, которые, по обыкновению, вели сам Фазл, его старшая дочь Фатьма или доверенные мюриды. Избранные шли в Баку, в резиденцию Фазла, пешком, как пилигримы, по "Низамнамэ" - уставу хуруфитов - присягали на верность Хакку, изъясняли, в чем и как они познали себя и свои способности, на каком поприще могут послужить учению и братству человечества, с признания и одобрения Меджлиса Совершенных получали хиргу из белоснежного мягкого войлока, бахромчатую шапку, кушак и символический деревянный меч небольшого размера, после чего целовали "Джавиданна-мэ" - "Книгу вечности" и клялись в верности Устаду и его учению до смертного часа. Сподобившись, звания мюридов Фазла, часть их с тайными поручениями направлялась "в девять очагов Хакка в девяти городах", в числе которых были и подвластные наследному принцу Мираншаху Нахичевань, Тебриз и Марага, дабы распространять там правду Фазла. Накопив же необходимый проповеднический опыт и пройдя испытание, отправлялись для расширения поля деятельности далее в Мазандаран, Курдистан, Бодлис, Сархас, Балх, Кирман, Ормуз, Шираз, Багдад, Шам и даже в столицу империи Тимура Самарканд.

Поэты и ученые, владевшие фарсидским и арабским языками и способные толковать на них книги Фазла, его предшественников и единомышленников, переодетые дервишами, пристав к верблюжьим караванам, которые нескончаемыми вереницами следовали за армией Тимура, проникали в завоеванные страны и, смешавшись с толпами обездоленных и голодных, бродили среди развалин разрушенных городов и сел, подсаживались к кострам, разожженным нередко посреди остова бывшего дома, и заводили долгую и терпеливую беседу, зарождая в озлобленных и отчаявшихся сердцах ростки надежды. И чем далее проникали дервиши-проповедники, тем больше становилось на дорогах нищих Хакков, которые ходили в отрепьях и, не страшась угроз н запретов, выкрикивали: "Анал-Хакк!"

Кроме этих, вечно странствующих дервишей - поэтов и ученых, рыцарей символического меча, в Ширване была еще третья категория мюридов, которые, получив хиргу, возвращались к оседлому образу жизни: в мастерские и лавки при крытых базарах на караванных путях, на пашни, пастбища, села, хутора, зимовья и летовья, и сообразно своим прежним занятиям растили хлеб, возделывали сады, разводили скот и выделывали утварь. Расселившись от Баку и Шемахи до Шеки и Шабрана и от Дербента вдоль моря Хазарского до Мугани, словом, по всей земле, подвластной ширваншаху Ибрагиму, мюриды входили в общины аснафов, сообща пользовались своими доходами, часть которых шла на содержание Меджлисов Совершенных, Фазла и его халифов, и жили мечтой вернуться на исконную свою родину, когда там наконец восторжествует обещанное Фазлом Царство Справедливости, ждали начала восстания Фазла и изгнания тимуридов. Оседлые мюриды и были теми людьми, которые встречали Фазла, вынужденного покинуть свою резиденцию, устраивали на ночлег и укрывали вместе с сопровождавшим его небольшим конным отрядом и постоянно поддерживали связь с ним через гасидов гонцов, которые, в отличие от обычных вестников, обладали исполнительскими полномочиями. Одним из условий посвящения в хуруфиты было "освобождение от страха", и мюриды, не страшась смерти, отважно выходили на дороги, по которым в поисках Фазлуллаха рыскал отборный конный отряд во главе с принцем Гёвхар-шахом, и, преградив путь, просили передать шаху, что случай с шапкой, равно как и с ключом, подстроен врагом, что, преследуя Фазла, шах допускает непоправимую ошибку, что хуруфиты неповинны, и если с Фазлом стрясется беда, то все они, его мюриды, кинут символические мечи и возьмутся за настоящие, в ответ на что принц Гёвхаршах успокаивал их и заверял, что разыскивает шейха Фазлуллаха отнюдь не с целью арестовать его, а дабы, как поручено ему, пригласить ученого пред очи шаха для важного разговора с ним.