Татьяна Виднеева — теперь я узнаю ее, это известная телезвезда, ведущая передачи для домохозяек, — откладывает «электронную книгу» и, полуобняв зверька, обращается к нам, зрителям:

— Мы непременно поиграем с тобой, малыш, но чуть позже. А пока давай расскажем нашим друзьям, как нас зовут и что мы умеем делать. Как тебя зовут?

— Я — артегом класса «хоббит-ноль четыре», зовут меня Мишутка, таращит глаза «хоббит».

— А что ты умеешь делать? Ты ведь мой помощник, правда? одобряюще поглаживает зверька по плечу Виднеева.

— Да, помощник! — гордо подтверждает «хоббит». — Больше всего я люблю убирать квартиру, пылесосить ковры и мыть посуду! А еще я умею читать, рассказывать детям сказки, нянчить их, а по вечерам — смотреть телевизор!

— Ну, — от души смеется Таня, — с телевизором я и без тебя как-нибудь справлюсь. А еще — заговорщицки говорит она в объектив телекамеры, артегом любой модели умеет отвечать на вопросы. Он — настоящая ходячая энциклопедия, и не только для детей, но и для нас, взрослых. Вот скажи, Мишутка, что такое либертабула?

— Либертабула — микрокомпьютерное устройство, предназначенное для чтения на экране или вслух электронных книг, — голосом первоклашки-отличника отбарабанивает «чебурашка». — Либертабулы работают в режиме «мультимедиа» и сопровождают чтение текста показом изображений, фрагментов фильмов, музыкой и так далее. В настоящее время ведутся работы по созданию…

— Хватит-хватит! — смеется Таня, — я уже все поняла. А точнее, перестала понимать этого малыша-всезнайку, — доверительно сообщает она нам. — Технические новинки появляются столь часто, что нам, женщинам, трудно…

Экран гаснет, и я с досадой смотрю на свою светловолосую гостью, кладущую на кресло рядом с собой пультик дистанционного управления.

— Хватит-хватит, — повторяет она последние слова Виднеевой. — Если хотите, мы можем оставить вам этот клип, но под трехкратный залог. Нам нужно еще десяток квартир обойти, — оправдывается она. — А теперь распишитесь, пожалуйста, в опросном листе. Вы ведь убедились, что артегомы — сознательные существа, права которых должны быть защищены?

— Да, вполне, — искренне говорю я и с удовольствием расписываюсь рядом с галочкой. Блондинка оказалась такой проворной, что я даже не успел сам подойти к ней, как подобает мужчине. Хотя для нее я — не мужчина, а вешалка для пальто, не больше.

— Клип оставить?

— Спасибо… нет, — говорю я, следуя своему обычному правилу: никому и никогда не давать деньги, если не уверен в гарантированном возврате их с прибылью. И тут же жалею о сказанном. Теперь клип про «Чебурашку» кажется мне более интересным, чем фильм «Закат солнца вручную».

— Вы первый, кто отказался! — удивляется старшая. Видимо, ее пассивность в разговоре объясняется просто: она обучает младшую, белявую, обхаживать обывателей. — Многие вообще не возвращают клип, жертвуют залогом! — улыбается она, поправляя рукой крупные темные локоны. — Но вы в любой момент можете воочию увидеть Мишутку и получить дополнительные материалы в «Звездном», бывшем кинотеатре. Знаете, где это? В двух кварталах от вашего дома. Приходите, вас будут рады там видеть. Вечерами мы ходим по домам, а каждое четное утро дежурим в штаб-квартире. Приходите!

В последнюю фразу гостья вкладывает столько тепла, нежности и даже страсти, что тут же сама понимает: переиграла. Слегка покраснев, она берет под руку свою белокурую ученицу и спешит к выходу. Я плетусь следом.

Если бы мои очаровательные гостьи знали, кого пытаются вовлечь в ряды защитников артегомов, вряд ли их речи были бы так приветливы. Скорее, перед девятиэтажкой, в которой я живу, с утра до вечера не прекращался бы митинг протеста. Ведь я — убийца первого в мире артегома, разумного кибернетического существа, осознавшего свое »я

Дверь захлопывается. Я зачем-то иду на кухню, потом в комнату…

Да, есть за мной такой грех.

Хотя я и по сию пору считаю, что поступил тогда правильно. Жаль только, не остановил эту заразу в самом начале.

Но тогда почему я подписал опросный лист? Зачем? Растаял под ласковыми взглядами двух женщин, ни с одной из которых мне ничего не светило? Да полноте, в мои-то годы…

Парррам, парррам, парррам…

Я так и не отвык от дурной привычки в минуты затруднений барабанить пальцами по чем попало. Теперь вот стою у окна и барабаню по стеклу.

Нет, ну какого хрена я перебежал в ряды защитников этих «чебурашек»? Не понимаю. Не понимаю!

Парррам, парррам, парррам…

Глава 5

Утром я испытываю большое желание завернуть, по дороге в офис, к бывшему кинотеатру «Звездный» и забрать назад свою подпись в опросном листе про референдум. Не потому, что она на что то может повлиять. Уж если своевременное умертвление первого артегома ничего не изменило, чего уж теперь-то кулаками махать? Но из принципа. Ведь подпись означает, по сути, что я признал свою неправоту. Более того, получается, я согласен с тем, что убил тогда, почти двадцать пять лет тому назад, разумное, осознающее себя существо. Но этого никто и никогда не сможет доказать. А я с этим никогда не соглашусь. Во всяком случае, публично. Но подпись в опросном листе, как ни крути, означает отчасти признание вины. И я должен обязательно отозвать ее… но не сегодня. Ровно в десять мне нужно быть в семинарии, а по дороге из офиса еще Мефодю забрать. Похоже, он вполне лоялен по отношению к моему «Крокусу». И тогда есть смысл поручить ему работы по обкомпьютериванию семинарии в целом. Монах с полумонахом всегда договорятся. А я тем временем попробую еще какой-нибудь заказ раздобыть.

В офисе я появляюсь в самом начале десятого. Софьиванна, как всегда, на месте, падре тоже. Ну что же, я вполне успею выпить утреннюю чашечку кофе. И прослушать последние сообщения.

— Никаких сообщений для фирмы «Крокус» за последние сутки не поступало, — вновь огорчает меня Реф.

М-да… Похоже, придется львиную долю прибыли, полученной от заказа семинарии, потратить на рекламу. Иначе моя фирма и вовсе выдохнется — как недопитая бутылка водки, оставленная открытой.

— Павел Андреевич, снимите трубку! — просит Реф.

Тю… Из прошлого века звонят, не иначе. Все бизнесмены давно уже общаются друг с другом через компьютерные сети. И надежнее, и солиднее. Особенно в режиме видео. Да и в режиме псевдовидео говорить с собеседником приятнее, нежели вслепую.

Я снимаю покрытую пылью трубку. Ага, Софьиванна пренебрегает некоторыми из своих обязанностей. Нужно будет…

— Павел, это я, Элли. Элли Пеночкина. Ты меня еще помнишь?

Еще бы не помнить… Этот голос я ни с чьим другим не спутаю. Как она меня тогда отшила: «Столичная штучка!» А потом, восемь лет спустя, плакала у меня на груди. Почему я не воспользовался моментом, не уговорил Элли оставить впавшего в полубессознательное состояние Пеночкина и выйти за меня замуж? Не до личных дел было, вот что. Рушилась карьера, тяготило несправедливое обвинение, да и семья у меня была вполне нормальной, как мне тогда казалось.

— Помню, помню! Ты где сейчас? Если в Москве — встречаемся немедленно!

Ну, не в буквальном, конечно, смысле. В десять я должен быть — и буду! — в семинарии. А вот ближе к вечеру… Но пусть знает: мне она нужна. Парррам, парррам… Да, по-прежнему нужна. Как ни странно.

— Я далеко, не в Москве. Еле-еле тебя отыскала через Гришу Черенкова.

Через Гришу? Ну-ну. А его номер откуда знаешь? Неужели и тут Гриша меня обошел? Не может быть…

— Ты… все еще с Петей?

Ну конечно, не может. Просто Злли позвонила в «Кокос», по месту моей бывшей работы. А в кресле директора теперь — Гриша.

— Да, с Петей. Он окончательно так и не выздоровел. А ты как? Я не стала номер домашнего телефона спрашивать, чтобы жена не подумала чего-нибудь такого…

— Не подумает. Мы разошлись, семнадцать лет назад. Сразу после «Тригона».

В трубке что-то шуршит, потом потрескивает. Конечно, это же не компьютерная сеть.