Глава 22

Правильно говорят: если хочешь завалить какое-либо дело — создай комиссию. Полдня прошло, а они все еще слушают «свидетелей». Коренастый мужчина со свирепым выражением лица рассказывает — кто бы мог подумать? — о схеме запитки «Тригона». Основная ветка питания, резервная, система блокировки… Крупченко, главный энергетик института.

— Минутку! — прерывает его председатель, переворачивает кассету в диктофоне и делает знак продолжать. Я подсаживаюсь к Грише.

— Что-нибудь интересное было после кино?

— Ага. Бутерброды давали, — говорит он, масляно блестя губами. Обжора несчастный. Я тоже не прочь перекусить, но — некогда.

— Знаешь, насчет внебрачных связей «Тригона» ты не зря волновался, хитро улыбается Гриша. — Сколько с тобой работаю, шеф, столько удивляюсь твоей интуиции. Знаешь мало, но решения всегда принимаешь — самые те!

— Это комплимент или наоборот?

— Правда чистейшей воды. Тут до энергетика парнишка один выступал, из обслуги. Интересные идеи продавал. Вроде бы выяснилось, для чего нужны были эти телекамеры, сенсоры и прочая дребедень.

— Мне это давно ясно. Очередной артегом.

— А вот и не угадал! Теперь наш Петя замахнулся на такое… Проблема «артегом» по сравнению с этим — детская игрушка.

Действительно он узнал что-то полезное, или — очередные «бутерброды»?

— Ну? Вываливай! — не выдерживаю я.

— Через пару кинут. Сейчас еще раз вчерашние распечатки «бредней» посмотрю — и расколюсь. Кстати, ты заметил? Оба артегома начали бредить как раз накануне аварии на «Тригоне», причем практически одновременно.

— Причем здесь артегомы? — раздраженно спрашиваю я. — Тут ладей надо спасать, а ты… Нашел забаву…

— Не сердись, Юпитер! — просит меня Гриша и начинает что-то выискивать в распечатках, шевеля губами и время от времени чуть слышно причмокивая. Мне не остается ничего другого, как слушать энергетика.

— По несчастливому стечению обстоятельств паника началась как раз в тот момент, когда мы начали отключать компьютеры от силовой сети. Электрик, делавший это, так и не объяснил, почему он начал с основной ветки питания, а не с резервной. Видимо, из-за той же паники. Основную он вырубить успел, автоматически произошло переключение на резервную, что было потом электрик не помнит. Пришел в себя уже дома, плакал на груди у жены.

— Какие меры были предприняты? — строго спрашивает Сапсанов.

— Пытались разорвать аварийную нитку на подстанции, а потом через смотровой колодец. Сделать этого не удалось, почему — хлопцы не говорят, идти еще раз отказываются.

— Идите сами, — доброжелательно улыбается Сапсанов, но под скулами его прокатываются желваки. Энергетик в ответ как-то по особому скалит зубы и становится похож на затравленного волка.

— Я так и собирался сделать. Но мне командир спасателей запретил.

— Отключите весь район.

— Я смогу сделать это только через двое суток. Три детских садика, больница, школа — а за окном минус двадцать! Временный силовой кабель пробросят — тогда.

Гриша кладет распечатки на стол перед собой, оглаживает бороду и вдруг решительно встает.

— Ну что же, господа заседатели, полагаю, сообщение главного энергетика института не оставляет никаких сомнений в том, что наша с вами задача в конце концов свелась к стандартной. Я абсолютно уверен: после ее решения все встанет на свои места, и здесь, в Озерце, и в компьютерных сетях. Итак, «Тригон» должен…

Гриша вдруг хватается за горло. Глаза его широко раскрываются, словно он видит не Сапсанова и Крупченко, а черта рогатого радам с вурдалаком. Стул падает. Гриша, перепрыгнув через стул, мчится к двери. Энергетик пытается задержать бегущего, но тщедушный Гриша сбивает его с ног. Сапсанов несколько секунд стоит неподвижно, недоумевая, потом хлопает себя по лбу, а еще через секунду начинает биться головой об стол.

— Скорую! — кричит кто-то.

Возле Сапсанова я оказываюсь первым. Обхватываю его сзади за плечо-шею, заваливаю, прижимаю голову к полу. Здоров, черт… Но и у меня есть еще порох в пороховницах.

Из рассеченного лба Сапсанова сочится кровь. Гриша, которого все-таки перехватили у самых дверей, перестает биться и тихо постанывает. Взгляд его мутен, как у алкоголика после длительного запоя.

Что он хотел сказать? Из всех нас это понял, кажется, только Сапсанов, Ишь, как его корежит. «Тригон» должен… — что?

Я прикусываю язык и вскрикиваю от боли.

— Главное — не думать о белой обезьяне! — кричит Мартьянов, удерживающий Сапсанова за руку.

— О чем, о чем? — не понимаю я.

— О белой обезьяне. Не думайте о ней — и все будет нормально, повторяет он, улыбаясь разбитыми губами. Видно, председатель успел ему заехать.

— Повторяйте, все время повторяйте: «Не думать о белой обезьяне!» еще раз советует экстрасенс, и я послушно твержу про себя: «Не думать! Не думать о белой обезьяне! А то будешь вот так же корчиться на полу… Не думать!»

Мало-помалу Сапсанов успокаивается. Я встаю, тщетно пытаюсь стряхнуть грязь с костюма. Галстук — словно крокодилом пожеванный.

Входят санитары с носилками, забирают Сапсанова, потом Гришу.

Что-то они слишком быстро. Ах да, перед корпусом семь «скорая» дежурит, безотлучно.

В черной бороде Черенкова белели соринки, из прокушенной губы стекала капелька крови. В полузакрытых глазах — невыразимая мука. Какая истина открылась ему, но неизвестна пока мне? Что он хотел… Не думать! Не думать о белой обезьяне!

— Что будем делать, господин Главный эксперт? — спрашивает меня конструктор «Мудреца». — Председателя увезли, заместитель исчез куда-то.

Значит, сбежал. Кто хоть был замом-то? Не помню. Нас осталось пятеро. Конструктор, пожарный, экстрасенс, я и молодой молчаливый человек в строгом синем костюме. Тот самый хмурый хмырь из Управления.

— Может быть, продолжим? — робко предлагает конструктор. Что-то ведь надо решать, как-то выходить из ситуации.

— У вас есть конкретные предложения? — осведомляюсь я, безуспешно пытаясь оттереть рукав пиджака. Он то ли в мелу, то ли в известке. Словно мы с Сапсановым по потолку катались, а не по полу.

— Пока нет. Но…

— Вначале нужно позвонить в больницу и спросить, есть ли там еще места, — советует пожарный. — А потом уже выдвигать предложения.

Смотри-ка… Не одни мы с экстрасенсом такие сообразительные.

— Давайте соберемся завтра в десять утра, — соглашаюсь я. И, неожиданно для самого себя, добавляю: — «Тригон» должен…

Пожарный закрывает ладонью рот. Почему-то свой, а не мой. Мартьянов — обеими руками — уши. Конструктор смотрит на меня с ужасом. Молодой человек по-прежнему непроницаем.

— Работать бесперебойно, — заканчиваю я тягостно повисшую в воздухе фразу.

Что я сказал? Это — я сказал? Почему — бесперебойно? Не думать о белой обезьяне, Впрочем, думать можно уже обо всем. Сейчас нахлынет волна ужаса — и… В больнице еще есть места?

Пожарный отнимает ото рта ладонь. Губы его растягиваются в глупой улыбке. Мартьянов смотрит на меня с восхищением. Конструктор хмурится и бормочет:

— И в самом деле… Это решает все вопросы. И делать ничего не надо…

Хмуро-непроницаемый молодой человек, кажется, несколько удивлен, но по-прежнему молчит. А я… Мне хочется прыгать и петь от радости. Конструктор трясет мою руку:

— До завтра! До скорой встречи!

На лице его играет улыбка. Я трясу головой.

А почему, собственно?

Мир снова становится серым и унылым. Обшарпанные столы, случайные люди рядом. Тревожным красным маячком вспыхивает светодиод на крышке диктофона: кончилась пленка. Я сую его в карман. И последним выхожу из комнаты. Словно капитан с тонущего корабля.