Наверняка Клавдия Васильевна тоже брала эти рубли, но кто ее за это осудит?

Если бы только рубли! Как известно, медицинская помощь у нас бесплатная. Но там и сям сквозь эту бесплатность просачиваются ручейки платности. Ручейки, а то и реки... Люди охотно платят за лечение, лишь бы помогло. Платные поликлиники переполнены, записаться трудно. Подолгу стоят в очереди, записываются. Как за дефицитом. С чего бы это, если в районной поликлинике прием бесплатный? А вот поди ж ты. Кажется больным, что за плату лучше будут лечить. А внутри самих платных поликлиник - еще своя, сверхплатная индустрия частных услуг. За особую плату вне очереди.

Потребность, значит, есть у людей - заплатить за то, что бесплатно?

Плоха не сама по себе плата. Плохо то, что ее получение - в обход закона. Своего рода преступление... "Занимается частной практикой", говорят о враче с осуждением. Может быть, стоило бы снять это клеймо?

И еще мысли: знают или не знают дома, в больнице о моем переломе? Скорее всего не знают. Доклад в 10:30. Хватятся: нет докладчика. Позвонят в гостиницу - не ночевала. Потом - в милицию. Пока выяснят, что случилось, куда отвезли, пройдет время. И немалое. Лежать и терпеть. А боль... (Это вроде как у Толстого в "Казаках" - "а горы...".)

Вошла сестрица, похожая на мою Любу. Я ей: "Нельзя ли еще укол? Очень больно". Та, спешащая, как все медики: "После обхода, если доктор назначит". Оставалось ждать. Ждать и стонать, слушая стоны с других кроватей.

О стонах. Это периодическое вдыхание и выдыхание воздуха - все-таки облегчение. Не зря природа его придумала. Со стоном как будто выходит, выдувается боль. Как же я была не права, уговаривая страдающих не стонать ("травмирует соседей!"). Эти стоны помогали им терпеть, ждать. Какая-то работа для праздного, измученного праздностью тела!

Еда - тоже занятие. Разнесли завтрак. Пока больные завтракали, стоны утихли. Потом возобновились. Один вид занятости сменился другим...

Какая это казнь - полная праздность! Думать все-таки легче, тоже занятие.

"Сезон пик", - сказала старуха. Зима, гололедица. Везут и везут... Какое бедствие наших городов - эта гололедица! Подсчитать бы, сколько на ее счету если не жизней, то сломанных конечностей, ключиц, ребер, а бывает, и жизней... Никакая эпидемия столько не косит, как это зимнее бедствие. Только и слышишь: "Сломал, сломала..."

Внутренне я продолжала сама с собой тот маленький митинг, который кипел вокруг меня, лежащей на улице: "Совершенно, совершенно перестали чистить улицы!" - глас народа, стон народа. Где-то работают компьютеры, автоматизированные системы управления. А рядом на улицах падают люди, бьются машины...

Неужели это бедствие неустранимо?

Говорят в оправдание: уборочных машин не хватает. Ну ладно, не хватает - пошли людей! Многие ведь страдают от гиподинамии. Сидят целыми днями за канцелярским столом, вечерами - у телевизора... Дать бы сигнал: "Все на борьбу с гололедицей!" Многие пошли бы... Но где взять простейшие ломы, лопаты? Как часто у нас срываются субботники из-за отсутствия элементарнейших метел и граблей. Люди пришли, постояли, кто-то слегка поковырялся - другие на него смотрят, посмеиваются. Не руками же убирать мусор? А ответственному наплевать - "галочка" проставлена и ладно. Поговорив, пороптав - расходятся.

Если бы средства, ежегодно затрачиваемые на зимний травматизм, направить на борьбу с гололедицей, хватило бы не на одни ломы и лопаты...

Лежала и митинговала сама с собой. Тоже мне философ на вытяжении...

13

Наконец-то обход! Насторожилась, приготовилась. Сейчас расскажу им все: сама врач, пропустила доклад на конференции аллергологов. Расспрошу: какой перелом? Долго ли на вытяжении? Перспективы реабилитации?

Врачей было двое. Старшая - высокая, мощная блондинка, похожая на одну из моих кариатид (кажется, Солоху, а может быть, Артемиду). Та же величественная прямоносость. С нею, на вторых ролях, шел молодой, черноглазый, высокий - тот самый, который вчера: "Что я должен делать? Смеяться с вами или работать?"

"Ростислав Романович", - обращалась к нему кариатида. А он к ней: "Марта Владимировна". Запомнить имена-отчества (рефлекс). Врачей сопровождала сестра, не та, похожая на Любу, а другая, рыженькая, синеглазая. Хорошенькая. Особая матовая прозрачность лица. Как будто фонарем изнутри освещенность.

Шла торжественно-белая церемония обхода. Как я ее любила - там, у себя в больнице! Тихие, ровные голоса врачей. Надежда и ожидание на лицах больных. Праздник авторитета и доверия. Как охотно я играла свою роль каждое утро в этом спектакле!

Теперь я наблюдала церемонию обхода с другой стороны. Со стороны больного, который ждет, волнуется, готовит вопросы... Ощутила себя не вершителем судеб, а тем безликим, судьба которого вершится. Заурядной крупинкой в большом котле оптового врачевания.

Разумеется, врачи отнесутся ко мне с полным профессиональным вниманием, но... Не это мне было сейчас нужно! А что? Стыдно, но нужно было мне не профессиональное, а обычное человеческое милосердие. Доброта. Жалость.

И не буду я им говорить, что сама врач. Наверно, они это уже знают и вряд ли этому радуются. Я сама всегда недолюбливала пациенток-врачей с их терминологией, пытающихся вмешиваться в ход лечения, предлагать свои варианты... Куда приятнее пациент наивный, не читающий даже журнал "Здоровье"...

Белая процессия приблизилась, остановилась. Ростислав Романович кратко доложил историю болезни. Опять я услышала слова: "шейка", "открытый", "осколочный". От кариатиды-Солохи исходил каменный холод. Все приготовленные вопросы исчезли за ненадобностью. Спрашивай не спрашивай все одно. Между обходящей процессией и отдельным человеческим страданием преграда. Теперь я поняла, какая огромная разница: стоять по ту или по эту сторону преграды...

- Как вы себя чувствуете, Кира Петровна? - спросила кариатида с улыбкой, почти не затронувшей губ. Конечно, заведующая отделением. Точно такие же вопросы (и тоже по имени-отчеству) задавала больным я сама на утреннем обходе.