А вообще-то приводить в порядок было особо и нечего, поскольку от всех впечатлений в голове было абсолютно пусто, и фразы шарика отдавались там, словно эхо. И только одна мысль бродила по кругу, словно ослик, качающий воду: не могли бы они сверкать не так сильно. Руки были все-таки не такие прозрачные, как веки, и я все время боролась с диким желанием заслониться ладошкой, как от Солнца. Но ведь это было ужасно невежливо, я могла их обидеть. Заслониться — воздержаться, нахамить — ослепнуть.

Одна-единственная мысль скакала в черепушке, словно мартовский заяц, и только в такт ей поддергивалась правая рука: подняться — остаться.

Вот дура-то, это уже вторая мысль завелась, всю жизнь, с самого розового детства, мечтала о встрече с другим разумом. Перечитала всю доступную фантастику о полетах и пришельцах. Сотни раз прокручивала в воображении контакт с зелеными человечками, разумными растениями и прочими интеллектуальными амебами. А когда наконец состоялась встреча, да такая, которую я не могла представить даже в самых буйных фантазиях, когда меня пригласили в город, похожий на стеклянный цветок, я только о том и думаю, как бы глаза прикрыть повежливее. Хорошо хоть нет желания в носу поковыряться.

А глаза уже начинали болеть. Слезные железы, похоже, не работали, и было такое ощущение, словно мне в физиономию сыпанули горсть песка. Я попробовала поморгать с усилием, но от этого было мало толку, только надсадно скрипели веки. Салатовенький, похоже, заметил это мое движение, развернулся и пристроился рядом.

— Я понимаю, тебе тяжело. У тебя очень несовершенные органы восприятия электромагнитного излучения (Ага, это он о моих несчастных скрипучих глазенках, догадалась я), и для них вредна слишком высокая яркость. Потерпи немного, когда придем, будет легче, — утешал меня новый знакомый.

Меня так давно уже не утешали, не жалели, а только вертели по всяким воронкам, старались запереть или раздавить. От его такого теплого, совсем не показного сочувствия к горлу подкатил комок, и, если бы функционировали слезные железы, я бы точно залилась в три ручья. А так даже вздохнуть могла только мысленно. Я повернулась к нему.

— Спасибо тебе! Ты такой хороший, добрый, — старательно подумала я. В ответ меня окатила волна такой доброты и заботы, как бывает только в детстве, когда мама гладит по голове своей большой и ласковой рукой. И даже сверкание его изменилось, стало мягче, теплее.

Я и дальше шла, ни о чем не думая. Только все было по другому. Мне было хорошо. Я знала, что несмотря ни на что, дальше все будет просто замечательно. И с глазами, и вообще. Меня здесь любили, ждали. Вон какой толпой встречать вышли. И вот так вот, мерно переступая в такт покачивающимся шарам, я готова была идти и идти, сколько угодно. Я совершенно расслабилась, а значит открыла свое восприятие. И тут же была вознаграждена: я не то чтобы слышала мысли моих спутников, для таких тупых, как я, для «шестиламповых», их нужно было, наверное, специально формулировать. Просто до меня стали долетать обрывки их эмоций. Симпатия. Уважение. Смех, кто-то пошутил, наверное. Любопытство по отношению ко мне. И еще куча других, которые я не могла идентифицировать.

А тем временем мы вступили на стеклянную поверхность города. Из строений появлялись другие шары. Большие и маленькие, разных цветов, они летали во всех направлениях, занимаясь привычными делами. Те, чей путь лежал непосредственно рядом с моей персоной, посылали вверх фонтанчик искорок. Улыбались. И летели дальше.

Я бы не сказала, что я восхищенно любовалась изящными архитектурными конструкциями. Просто все эти немыслимые сооружения усиливали сверкание моих спутников до такой степени, что я уже видела только радужные круги перед глазами, тоже, кстати, красивые. Я только могла наслаждаться серебристо-хрустальным перезвоном, мелодичным гудением, легким свистом, раздававшимися со всех сторон.

Я уже почти потеряла ориентацию в пространстве, когда меня ввели в какое-то помещение. Как я соображала еще. Куда двигаться, просто ума не приложу. Наверное, каким-нибудь восьмым или семнадцатым чувством воспринимала движение моих провожатых. В здании было несколько темнее, чем снаружи, и я на некоторое время полностью потеряла ориентировку.

— Иди прямо вперед, не бойся, — раздался тот же мягкий голос.

— Спасибо, Салатовенький! — ответила я и без каких либо опасений пошла вперед, вытянув руки.

Вдруг кроме гудения и перезвона, ставших уже привычными, я услышала новый звук. Похоже на журчание воды. Точно, водичка! Мои вытянутые руки наткнулись на тугую прохладную струю. Напиться, глаза промыть! А вдруг здесь так не принято, подумала я. Вдруг тогда, в озерце у розового гиганта, я сделала что-то не то? Ответ в голове не звучал. Может, я уже научилась «думать потише», как выразился мой новый друг? Вода соблазнительно плескалась в руках, животворными каплями стекая по локтям. Спросить бы. А как же к нему обратиться? Мы ведь так и не познакомились!

— Салатовенький! — позвала я, стараясь вложить в это слово свое зрительное восприятие нового друга, — Можно мне этой водой промыть глаза и немного попить?

— Как забавно ты меня назвал, человек! — его слова в моем мозгу так и искрились смехом, — Конечно, можно! Я для этого тебя сюда и привел.

Я с таким наслаждением сунула гудящую голову под поток живительной влаги, что вообще перестала соображать хоть что-либо. Упругие струи хлестали по плечам и лицу, и я глотала эту воду прямо открытым ртом, терла руками воспаленные глаза, чувствуя, как исчезает жжение, ерошила волосы, смывая с них пыль. Классно как! Ух, здорово!

— Человек, ты не можешь выражать радость в меньшей степени? — услышала я. Мысленно, разумеется. Только я уже начала привыкать к такому стилю общения, так что уже практически не ощущала различия между слуховым и телепатическим восприятием. Я протерла глаза и уставилась на Салатовенького. Он прямо таки заходился смехом, выбрасывая вверх снопы искр, — У тебя такие сильные эмоции, что я могу от них лишиться восприятия, — добавил он, продолжая смеяться.

— Точно так же, как и я могу ослепнуть от твоего сверкания, — улыбнулась я в ответ.

— Теперь уже не ослепнешь. Эта жидкость обладает специфической энергией, которая не только поддержит силы твоего организма, но и сформирует на твоих органах зрения защитную энергетическую пленку. Ты сможешь смотреть на источник любой яркости и не повредить их.

Действительно, я совершенно спокойно разглядывала его. Он не стал тусклее, наоборот. Я видела теперь массу разнообразных цветовых оттенков его искрящейся энергетической оболочки, которые не могла различать раньше. Существо, состоящее целиком из самой чистой, положительной энергии! Как оно прекрасно! Я восхищенно залюбовалась. И тут же на всякий случай вспомнила о собственном неприглядном виде. М-да. Сравнение было явно не в мою пользу. Хотя бы волосы пригладить, а то мой «ежик» вечно торчит, куда хочет.

Я перестала плескаться и отошла от водопада, который вытекал прямо из хрустально-изумрудного потолка и, падая на такого же цвета пол, каким-то непонятным образом просачивался сквозь него. Я осмотрелась. Мы с моим провожатым находились внутри здания, в округлой комнате изумрудного цвета. Окон, разумеется, не было. Полупрозрачные стены и потолок и так пропускали достаточно много света. Кроме нас двоих, в помещении никого не было.

— Спасибо за заботу! Сейчас со мной все в порядке, — сказала я, растирая по телу последние капли.

— Хорошо! Тогда проходи, займи место, — пригласил он, изящно отплывая вглубь комнаты.

Салатовенький завис, выстрелив несколько искорок в пол, и тут же под ним появилась чаша на изящной ножке. С видимым удовольствием он плюхнулся в нее. Ага, значит, занял место. Я подошла к нему поближе и остановилась в нерешительности. Поскольку выстреливать искорки задницей в пол для производства мягкой мебели я еще не научилась, то стояла столбом и не знала, что делать.