Я не понял. "Она, - сказал я себе, - и о каких возможностях для Мари мог он думать, когда сочинял?".

"...не мечтал, которых не воображал", - побежали строки.

- Ну, зачем это? Зачем же это? - пробормотал я. - Если он испытывал потребность все на свой лад переиначивать, переправлять, облитературивать, то путать-то, смешивать-то, зачем ему было нужно? - "Как хочу, так все и перемешиваю", - казалось говорил он. Действительно ведь, и я тоже все, как есть, выбросил за борт и теперь находился в обществе привидений: Зоины полотна, Зоины рисунки, Зоина комната и, в нескольких метрах от меня, сам Аллот. "Куда он гнет? Какую преследует цель? Ведь не просто для времяпрепровождения он все это написал?".

"Самый вокзал, - ответили строки, - был указанием на то, что ему надо, не теряя времени, пускаться в путь. Он был дверью в жизнь. Эта жизнь, которая показалась ему настоящей, промелькнула перед ним в ряде, связанных один с другим, подвижных и ярких образов: тут были корабли, пристани, пестрая толпа, морские дали, гортанная речь цветных грузчиков, запах просмоленных канатов, пальмы на пустынных островах, небоскребы, банкиры с сигарами в циничных ртах, туннели, города, материки, золотые прииски, гангстеры, сомнительные притоны, оазисы, роскошные особняки, участие в восстаниях, снежные бури в ледяных пустынях, красавицы, груды золотых монет на игорных столах, взрывы в шахтах... Вся жизнь и каждый из ее дней. Bcе дни, и каждая из их минут. Bсе отношения! Сойдясь в одном пункте, лучи его воображения и памяти воспроизвели перед его умственным взором видения детства и отрочества. А им самим созданные обязательные жизненные правила вдруг теряли смысл. Он удивился тому, что так долго мог любить семью, ходить в бюро, получать жалование, соблюдать статьи личного бюджета, платить за квартиру и за газ, спать с Анной. Вдруг, взамен всего этого, такие острые, такие наперченные, такие экзотические блюда! Как раз по его вкусу!".

- Леонард Аллот, когда он это писал, не был, по-видимому, в нормальном состоянии, - сказал я, вставая и принимаясь ходить по Зоиной комната, от стены к стене, как ходил в комнате Заза. - Проницательность его, во всяком случай, никуда не годилась. Ничего {188} нет общего между его Денисом Далле и мной, ну ровно ничего. Я, кажется, свободен и могу выпасть из игры.

Но снова сел, снова взял в руки папку. На странице, которая следовала, были только заметки, отдельные, между собой не связанные, фразы, - нечто вроде путаницы было. Но ниже текст принимал очертания.

"...Пересекающиеся под прямым углом занумерованные улицы, занумерованные дома, этажи. Высота зданий соответствовала, по-видимому, каким-то, до последней степени хитроумным, деловым соображениям и расчетам. В этажах этих гигантских домов были, до странности многочисленные, но почти совершенно одинаковые, конторы. Джэмс А. Кадоган покинул непрерывный поток автомобилей, смешался ненадолго с потоком пешеходов и попал в вертикальный лоток лифтов. Дирекция Северо-Восточного Шоколадного Треста находилась в двадцатом этаже, и так как Трест этот был богат, то она занимала его почти целиком. Когда Джэмс был в пятидесяти сантиметрах от двери она, подчиняясь невидимой силе, распахнулась. Красивая и приветливо улыбавшаяся секретарша, блондинка с несколько томными глазами, пригласила Джэмса за ней последовать. Они пересекли обширный зал, где пользуясь многочисленными усовершенствованными машинами большой персонал был занят письменными и вычислительными операциями. Подведя Джэмса к звуконепроницаемой двери секретарша нажала кнопку. Зажглась синяя лампочка, дверь распахнулась и Джэмс проник в роскошно но просто отделанную комнату, в глубине которой стоял стол, за которым сидел...".

Не воспроизвожу описания моей персоны Аллотом. Не узнать себя я, разумеется, не мог. Но именно оттого, что образ мой был обрисован и тщательно и умело, я испытал не что иное, как унижение.

"Так как Джэмс ничего особенно интересного узнать не надеялся, он готовился обратить преимущественное внимание на обстановку и постараться хорошенько все запомнить. Надо заметить, что и сама тема порученного ему дирекцией его журнала интервью:

"Как вы разбогатели?" не допускала слишком прямолинейных вопросов. К тому же Джэмс с основанием полагал, что те, которые соглашались его принять, руководились соображениями саморекламы, и что, в сущности, пути, ведущие к богатству, давно известны, так что нового он ничего не узнает. Однако, облик сидевшего за столом директора совсем не был обликом обычного делового человека. Независимость и оригинальность его были очевидны, так же как очевидны были отражавшаяся в его чертах вопросительная тревога и неудовлетворенность. "Кажется, - подумал Джэмс, - на этот раз я соберу интересный матерьял". - "Садитесь, - сказал Денис, - надеюсь, что вы не спешите?" - "У меня через полчаса свидание". - "Получаса нам мало. Вы не {189} можете отменить ваше свидание?" - "Это зависит от того, чем вы рассчитываете заполнить мое время". - "Готовы ли вы мне поверить на слово, что то, что я вам предложу, интересней вашего делового свидания?" - "Да", ответил Джэмс, подчинившись необъяснимой интуиции и сам себе удивившись. "Вот телефон. Отменяйте свидание", - произнес Денис. И когда Джэмс, набрав номер, сказал кому-то, что опоздает, Денис прибавил: "Приступайте к интервью". - "Вопрос номер первый, - начал Джэмс: - сколько вам лет?". Денис сообщил день, месяц и год своего рождения. (На сколько ему тогда было больше лет с того дня, как он пошел за молоком: на 10, на 15, на 20? Это можно будет определить только гораздо позже. Леонард Аллот). "Вопрос номер второй: с каких пор вы богаты?" (ответ зависит от срока, который я установлю. Л. А.). - "Вопрос номер третий: что вы думаете о возможности для каждого из нас разбогатеть, принимая во внимание современные экономические, социальные и политические условия?" - "Думаю, что разбогатеть может всякий при всяких условиях. Первоисточник богатства надо искать в независящем от нашей воли стечении обстоятельств. Вы скажете, что если бы такое стечение обстоятельств выпало на долю всех, все оказались бы богатыми? Существует, разумеется, вполне точное объяснение невозможности такого положения, но об этом я не хотел бы сейчас говорить, так как мы рискуем оказаться в слишком отвлеченной и теоретической плоскости. Могу все же подчеркнуть, что экономические, социальные и политические условия имеют характер не решающий, а привходящий и почти второстепенный. То же самое можно сказать про ум. Разбогатевшие дураки не исключение. И, обратно, не исключение люди умные, которые разорились". - "Вопрос номер четвертый: думаете ли вы, что в прошлом столетии разбогатеть было легче, чем теперь?" - "Вы повторяете то же самое. Я только что сказал, что экономические, социальные и политические условия более чем второстепенны". - Джэмса покоробило, но он постарался не подать виду. - "Вопрос номер пятый, - сказал он. - Если ваше состояние не унаследовано и вы self-made man, то где, по вашему мнению. расположена та точка, начиная с которой кривая пошла вверх?" - "Мой случай... (Денис замялся)... мой случай особенный. Он - недоразумение. Я спустился, как то ежедневно делал, чтобы купить в лавочке молока. Вместо того, чтобы принести это молоко домой, я стал на путь приключений. Приключений я пережил много, и одно другого неинтересней и глупей были эти приключения. В результате я стал главным акционером и Распорядителем Северо-Восточного Шоколадного Треста. Было бы гораздо лучше принести молоко домой и избежать напрасной п ненужной суеты, продлившейся (10, 15, 20 лет? - Л. А.). Это точно то же самое, что концерт. Вы можете пойти на концерт, чтобы слушать музыку. Но вы можете остаться дома в тишине, что гораздо {190} лучше "Я и не мечтал, подумал Джэмс, - что так получится удачно. Ну просто прелесть какую накатаю статейку!". - "Я предался, - продолжал Денис, - как говорится, кипучей деятельности, в некотором роде просидел в концертном зале, слушая непонятные симфонии и рапсодии (лет 10, 15, 20? Л. А.) и теперь чувствую усталость и хочу вернуться домой, если еще не поздно. В некотором роде, принести молоко, за которым отправился и которое оставил на прилавке в магазине.. Оно у меня на совести, это не принесенное домой молоко, да, да, молодой человек, на совести. Молоко на совести".