«Наиболее зримое, бьющее в глаза воплощение — производственный корпус».

«Кто они, рационализаторы тех лет?» — строго вопрошал Асбест Валерианович в своей новой книге.

Набирая писанину, доползли до разворота рукописи и одурели от лирического отступления. Там русским по белому было написано:

«Семейные кланы из четырех-пяти человек вознамериваются выпускать частные газеты в поддержку бизнеса. Они гоняют в гостинице видики за плату. В их плену оказались не только подростки, но и отцы города».

— Мужики, так это про нас! — догадался Артамонов.

— Точно, все сходится, — раскрыл рот Прорехов и тут же прикрыл его ладонью.

— Что значит писатель — схватывает на лету, — оценил талант Шимингуэя Артамонов.

— Вот видишь, аксакал, — Прорехов показал отоспавшемуся Макарону текст на мониторе, — тебя за нашего отца приняли — читай, что пишет автор: «…семейные кланы из четырех-пяти человек…»

— Да уж, — вымолвил Макарон. — И Варшавского с его видиками помянул.

— А давайте подменим абзац! — предложил Артамонов. — Корректура не засечет. Позаимствуем у Асбеста Валериановича пару выдержек из рубрики «Текучка»: «Задача главного зоотехника по искусственному осеменению М.Н. Несуки — увеличить процент покрываемости коров». Или вот это: « Новый председатель смог задеть доярок за живое, и надои молока повысились».

— Правильно, — согласился Прорехов, — и пусть ломают головы, придумывают, как все это вкралось в «Молотобоец»!

— Валяй!

— Асбест Валерианович повесится!

…После выхода книги Шимингуэя «Молотобоец» в редакцию повалили письма с требованием изгнать из «Смены» частных владетелей. Кинолог складывал конверты в особую стопку.

«Смена» не выдержала темпа, предложенного «Ренталлом». Отношения с редакцией окончательно забрели в тупик и пошли горлом. Смесь молочнокислых томатов и хозяйственного мыла. Да такой бурной струей — прямо залповый выброс. Пик народных волнений пришелся на завершение галерейного вояжа «ренталловцев» в Голландию — именно там ими делались первые попытки продать с молотка картины местных художников. Варшавский, остававшийся на время поездки друзей за рубеж на хозяйстве, не смог ничего поделать.

Он находился в самом пекле переворота, но повел себя как лишенец. «Смена» без всяких стеснений, прямо в открытку, выставила его за порог, а он возникшему нюансу никакого значения не придал. Или не захотел придать. По крайней мере, он не попытался предотвратить обвал своего курса или хотя бы затянуть время, чтобы дождаться помощи от друзей, которые вот-вот должны были вернуться из творческой поездки.

Варшавский разрешил ситуацию по самому простому пути — ну, ушла газета к другому и ушла — подумаешь… Свет клином сошелся, что ли?!

Он с Нидвораем перетащил какие удалось компьютеры назад в гостиницу и с легкой душой занялся представительской полиграфией — визитки, буклеты, посчитав, что в отношениях со «Сменой» можно поставить жирную точку.

Когда, вернувшись из поездки, вояжеры вошли в так называемый кабинет директора «Ренталла» в гостинице, Галка занималась плановой вязкой — плела карпетку. Нидворай принимал на работу курьера, удивляясь, почему у того нет трудовой книжки, а Варшавский разговаривал с клиентом и не торопился встать навстречу. Он настолько плотно отдавался общему делу, будто клиент собирался заказать целый вагон визиток, бланков и прочей деловой мишуры.

— Да ты не ждешь нас, сам-Артур! — раскинул руки Макарон. — Мы тебе техники пригнали, а ты и усом не ведешь!

— Не видите — с человеком разбираюсь! — отмахнулся Варшавский. — Три секунды!

— А что здесь делает наш издательский комплекс? — удивился Артамонов. Ему самое место в «Смене». Или ты его назад перетащил?

— Да подождите же! — сказал Варшавский, не поворачивая головы. — Не при людях же наши беседы затевать. Три секунды.

— Ты что! Какие три секунды?! — был невоздержан и Артамонов. — Мы месяц без новостей, а ты — три секунды!

— Я же сказал: обслужу заказчика и поговорим, — произнес Варшавский через губу и принялся с нажимом выпроваживать друзей в коридор. — Клиент налом платит. Черным. А вы вваливаетесь без звонка. Если упустим клиента, то месяц не на что будет жить!

По натуре Артур был дипломатом и в большинстве случаев умудрялся упрятывать до лучших времен глубинные бомбы эмоций и истинных намерений, а тут взял да и показал язык на парламентских слушаниях. Крепкий хозяйственник проклюнулся в нем со спины так откровенно, что поверг Артамонов, Прорехова и Макарона в угар неловкости.

Так вот, к моменту возвращения вышеуказанной троицы из галерейного вояжа в Голландию, о котором речь пойдет в следующей главе, жизнь подбросила «ренталловцам» подлянку. Когда торговцы картинами вернулись на базу, со «Сменой» вместо «Ренталла» уже сотрудничала другая фирма. На таких же точно издательских условиях. Среди полного здоровья газета вошла с ней в сговор, подписала параллельный издательский договор и установила рядом с «ренталловским» еще один компьютерный комплекс.

В чем нельзя было отказать Фаддею, так это в чутье. Чисто этнически он всегда задолго до прихода чуял холода и аккурат за неделю до самых лютых успевал пододеть кальсоны под свои демисезонные брюки.

На каких условиях и зачем конкурент ввязался в распрю, угадать было невозможно. За рекламу? Вряд ли, думал Артамонов, «Смена» в этом плане интереса не представляла. Для куражу? Это вообще не вписывалось в ситуацию.

Забегая вперед, следует заметить, что фирму-перехватчика некоторое время спустя Фаддей тоже отправил в синхронное с «Ренталлом» плавание, вымогнув достаточно рублей и времени. Но все это фразы для другого отчета… А что касается нашего, то дело обстояло следующим образом: в один погожий банковский день Фаддей объявил Варшавскому, оставшемуся наедине с редакцией, что теперь верстать полосы «Смена» будет своими силами и на другом оборудовании. «Ренталлу» указали на порог. Обычай делового оборота был нарушен, права издателя попраны. Деньги и мозги, вложенные в газету, плакали. И еще, было обидно. В голове не укладывалось, что официальная контора может кинуть так же просто и незатейливо, как вокзальные наперсточники.

— Я же говорил, структура мозга у Фаддея, как у дерева — годичными кольцами, — оправдывался Варшавский. — Я так и знал, что в итоге он точно что-нибудь вывернет. С ним сразу было все ясно.

— Так они что, совсем спрыгнули? — никак не мог поверить в случившееся Прорехов.

— Похоже, — сказал Варшавский.

— Неужели ты не мог тормознуть всю эту вандею до нашего приезда? пытался устроить разбор полетов Артамонов. — Что, гайка заслабила?

— «Тормознуть до приезда»… — повторил Варшавский самый сложный участок вопроса. — Интересно, каким образом? Я говорил Нидвораю…

— Сделал бы Фаддею предупредительную маркировку на морде. Или лучше выключку влево! А потом поставил бы лицом к себе, надломил бы в локте левую толчковую и сказал бы: «Vidal Sosуn?!» — набросал Артамонов сценарий победной разборки, от которой увильнул Варшавский в отсутствие друзей. — И добавил бы через паузу: «Вошь! And Go отсюда!» А тут, глядишь, и мы подтянулись бы.

— Это бы не спасло, — махнул рукой Варшавский.

— Ну, тогда бы взял Фаддея за декольте! — Две-три верхние пуговки у редактора «Смены» были всегда оторваны, поэтому взять Фаддея за грудки, как порой Прорехов брал писсуар для вынимания из него души, не получалось. Получалось — за декольте.

— И это бы не спасло, — оправдывался Варшавский.

— Как сказать. Если бы ты устроил тут хорошую дратву, может быть, и спасло бы. Я одного не пойму — где логика? — продолжил допрос Артамонов. Сначала ты придумал идею безбумажной технологии, мы на нее поддались, потом ты велел срочно организовать персональные рабочие места, мы, как дураки, согласились, а сам спустил все за неделю…

— «Спустил за неделю»… — повторял Артур последние слова собеседника. — Не за неделю! Свой побег от нас «Смена» задумала гораздо раньше и только выжидала момент. Редакция раздобыла себе нового партнера, который явно ничего не смыслит в журналистике. Чтобы не доставал правилами русского языка, — обнародовал он свои явно давнишние мысли. — Вы замотали «сменовцев» ценными указаниями! Вели бы дела попроще…