-- Сейчас, когда поставлена задача сближения с народом, говорить о заговоре помимо народа, -- значит не верить в наш народ, -- заявил Мышкин.

-- Может быть, Ткачев делает такой вывод, так как не считает крестьянство революционной силой, ведь крестьянские выступления в 60-х гг. ни к чему не привели, а рабочее движение в России еще недостаточно развито? -- поставил вопрос Войноральский.

-- Если даже время революции не пришло, мы все равно должны делать все, что в наших силах, чтобы ее приближать, делая ставку на народную революцию, а не на заговор, -- решительно выступил Иван Селиванов.

-- Вот ответ, достойный революционера! -- улыбнулся Войноральский.

-- Я считаю, что все наши так думают и никто не верит в авантюры с заговорами, правильно, девушки? -- сказала Ефрузина, обращаясь к подругам. Все дружно поддержали ее мнение.

Среди воспоминаний современников о Войноральском сохранилось свидетельство о его влиянии на Мышкина: "Он с восторгом слушал Войноральского и предоставил в полное его распоряжение и себя, и свою типографию для нужд революционного дела... Он готов был удвоить, удесятерить свою энергию, лишь бы поспеть удовлетворить запросы на литературу, стекавшиеся в Москву..."

Связь с различными кружками была налажена не сразу, и в первую очередь с пензенским кружком. Этот кружок был организован Войноральским еще осенью 1873 г. как кружок гимназической и семинаристской молодежи.

Еще в конце декабря по приглашению Войноральского приехали к нему Кравчинский и Рогачев в село Кеньшу Городищенского уезда Пензенской губернии, где было место работы Войноральского как мирового судьи. Войноральский снабдил их паспортами: Кравчинского на имя Свиридова, а Рогачева на имя Орлова. Кравчинский сразу выехал в Казань, а Рогачев поселился в доме Войноральского в селе Нижний Шкафт Городищенского уезда Пензенской губернии, где стал вести революционную пропаганду среди крестьян. Вместе с Алексеем Кулябко Рогачев занимался столярным ремеслом. Оба они стали известны в селе как письмоводители Войноральского.

В конце февраля по согласованию с Войноральским Рогачев приехал в Пензу, где была снята для него и других народников, направляющихся на пропаганду в Пензенскую губернию, конспиративная квартира Цыбишевой и номер в гостинице. Войноральский поставил перед Рогачевым задачу: подготовить из пензенской учащейся молодежи пропагандистов в народе. Войноральский хорошо понимал по собственному опыту, как важно в этом молодом возрасте приобщиться к справедливой борьбе за освобождение народа, чтобы не стать равнодушным созерцателем и безнравственным помощником господствующих классов, получить тем самым право на самоуважение и чувство человеческого достоинства, стать настоящим гражданином. О значении учащейся молодежи как активной общественной силы очень ярко говорил Сергей Кравчинский своим друзьям и написал потом в своей книге "Россия под властью царей" такие строки: "Русские университеты занимают своеобразное и совершенно исключительное положение. В других странах университеты -- это учебные заведения и ничего больше... В России дело обстоит совсем иначе. Здесь университеты и гимназии -- центры самой бурной и страстной политической жизни".

Войноральский познакомил Рогачева через Алексея Кулябко с гимназистами и семинаристами. Войноральский и Рогачев передали им нелегальную литературу -- журнал "Вперед", рекомендовав познакомиться со статьями "Наша программа" и "Что делается на родине", сказку "Степан Разин", "Положение рабочего класса в России" Флеровского, сочинения Ф. Лассаля и др.

В работе с молодежью в пензенском кружке помогали Войноральскому и Рогачеву представители местной интеллигенции: выходцы из Польши Эдуард Каменский, который был учителем французского языка у Селивановых, участник польского восстания, и Александра Каменская и акцизный надзиратель, контролер по сбору налогов Н. Жилинский, его жена Ольга Жилинская. В целях усиления пензенского кружка и помощи в организации революционной пропаганды членам петербургских народнических кружков Войноральский во время своей поездки в Петербург с 10 по 15 марта постарался выяснить, кто из членов столичных народнических кружков намерен ехать для пропаганды в Поволжье, и предложил свое содействие. Так, он договорился с членом кружка Ф. Лермонтова Е. Судзиловской, с Коваликом и членами его кружка, с кружком "самарцев". С Судзиловской было условлено, что она поедет в Пензенскую губернию на пропаганду под видом продавщицы в мелочной лавке, устраиваемой Войноральским в селе Степановке. И 16 марта Судзиловская заехала к Войноральскому в Москву, получила от него паспорт на имя крестьянки Екатерины Николаевны Петровой и нелегальную литературу для передачи Каменскому, а также инструкции для встречи с Рогачевым и направилась в Пензу. Встретившись здесь с Рогачевым, она поехала в село Степановку (имение Войноральского в 28 верстах от Пензы), которое стало одним из опорных пунктов революционной пропаганды в губернии. В течение трех месяцев Судзиловская вела среди крестьян пропаганду, обучала грамоте детей.

В начале мая 1874 г. в Степановку приехала Надежда Юргенсон от петербургского кружка "самарцев". Она еще в Москве получила от Порфирия Ивановича паспорт на имя крестьянки Дарьи Трофимовой. Переодевшись в крестьянское платье, с ящиком пропагандистской литературы из московской типографии, она направилась в Пензу. Там она разыскала дом, где Войноральским была снята для пропагандистов явочная квартира. Во дворе дома Надежда увидела молодого человека богатырского сложения в красной рубахе. Он колол дрова. Это был Дмитрий Рогачев.

Переночевав, на следующее утро Н. Юргенсон отправилась пешком в село Степановку. В сельской лавочке ее приветливо встретила Евгения Судзиловская. На другой день они вместе начали торговлю пряниками, воблой, подсолнухами и другими продуктами. Недостатка в покупателях не было. Крестьяне охотно вступали в беседы с продавщицами, которые интересовались их житьем, отношением к реформе, к правительству. Евгения Судзиловская держалась с крестьянами серьезно, с достоинством, и с ней крестьяне не сразу вступали в разговор. Надежда легче находила общий язык с крестьянами. Ей помогал природный юмор, она держалась непринужденно и так освоилась со своим положением и вошла в доверие к крестьянкам, что они даже стали ее сватать за солдата, которому она приглянулась.

Как-то Надежда разговорилась с Евгенией о том, что повлияло на их решение идти в народ.

-- Я и многие другие поляки думаем одинаково. Наша цель -- добиваться национальной независимости Польши после того, как в России начнется социальный переворот. И мы стремимся всемерно участвовать в подготовке революции.

-- А я пришла к своему решению так. -- Надежда Юргенсон немного помолчала и продолжала. -- Еще от родителей я восприняла ненависть к крепостному праву. Я поступила в 1873 г. на недавно открывшиеся женские курсы Медико-хирургической академии в Петербурге. Вошла в группу девушек, решивших организовать кассу взаимопомощи курсисток. Мы много читали, обменивались мнениями и увлеклись социальными вопросами. Потом я поняла, что такой настрой в нашей группе не был случайным. Большинство курсисток составляли девушки из Орловской губернии, среди которых вел пропаганду Петр Заичневский, организатор студенческого революционного кружка в Москве. Через несколько месяцев я оставила курсы и вступила в коммуну студентов и курсисток. Стала работать на фабрике "Товарищества тюлевой мануфактуры".

-- А сколько часов приходилось работать?

-- Рабочий день продолжался 12--14 часов. Чтобы успеть к 7 часам на фабрику, находившуюся на Охте, приходилось вставать в 5 часов утра. Работала в сушилке, где готовые полосы тюля быстро высушивали. Пот лился градом, быстро выбегали, отпаивались чаем и через несколько минут опять бежали по узким подмосткам. Сдирали готовый накрахмаленный тюль и набивали новый. По окончании такой многочасовой работы приходила домой, заваливалась спать, чтобы завтра все началось сначала. И так изо дня в день. Мысль, что масса женщин навсегда осуждены на такую жизнь, приводила меня и ужас. Этим женщинам было не до книг. Я поражалась примитивности их интересов. Вести с ними серьезные разговоры во время работы было невозможно. Потом я ушла на прядильную фабрику и работала у большой прядильной машины. Я поняла, что вести пропаганду можно, только если жить в казармах общей жизнью с рабочими или встречаться с ними вне работы. Весной 1874 г. я решила идти в народ.