Кисель использовал данную ему отсрочку, проявив необыкновенные лукавство, ловкость и двоедушие.

«С казаками, — писал он коронному гетману, — могут удастся три способа: они испытывают уважение к православным попам, хотя сами более походят на татар, чем на христиан, они трепещут перед королем, и любят взять то, до чего могут дотянуться их руки. Поэтому я употребил для исполнения данного мне поручения все три способа сразу».

По его просьбе киевский митрополит послал к казакам двух игуменов и те стали увещевать их и, заклиная именем бога, призывали к покорности. Сам Кисель, встречаясь с Томиленко и приближенными к нему старшинами, обещал им и их детям шляхетские права и привилегии, милость короля, почет и богатство.

И, наконец, пятидесятишестилетний хитрец прибег к ещё одному давно испытанному и излюбленному им методу — фальшивому письму. Он послал Томиленко копию письма, якобы полученного им, Киселем, от короля. Кисель сделал вид, что переслал копию письма тайно, из одного лишь расположения к казацкой старшине.

В фальшивом письме король укорял казаков в том, что они не верят его слову и вновь подтверждал пану Киселю прежние обещания — о соблюдении казацких прав и присылке денег. Затем король писал, что он не потерпит бунта и созовет посполитое рушение, если казаки не образумятся. К письму Кисель приложил и свою собственную приписку. Он советовал казакам послать на сейм в Варшаву депутацию и просить исполнить обещанное в королевском письме, тщательно скрывая то, что им об этом письме известно.

Однако уловки Киселя не отвратили неминуемого. Осенью 1637 года взбунтовался чигиринский полк и направил воззвания к казакам других полков.

Толпы недовольных собрались вместе и выкрикнули своим атаманом Карпа Павлюка — бывшего есаула Ивана Сулимы, крещеного турка, удальца и сорви-голову, каких было мало даже на Запорожье.

Павлюк разослал по всей Украине универсалы, объявляя, что каждой живущий в этой стране должен считать себя казаком и не подчиняться панам-помещикам.

Гетман Томиленко не знал, что делать — бороться ли с бунтовщиком или же помогать ему.

Зато Кисель — знал. Он собрал своих сторонников, сместил Томиленко и верные ему люди избрали гетманом переяславского полковника Савву Кононовича, преданного королю не менее, чем сам Кисель.

Узнав о случившемся, Павлюк вывел из Сечи все свои курени и, остановившись у города Крылова, послал летучий конный отряд к Переяславлю.

Ворвавшись ночью в Переяславль, запорожцы схватили нового гетмана и его приближенных, привезли их в Крылов и по приговору запорожцев — казнили.

Павлюк был избран гетманом и призвал Украину к оружию. Однако в первой же битве он был разбит и подстрекаемые Киселем старшины выдали его командующему польской армией Николаю Потоцкому. Тысячи повстанцев были казнены. Павлюка увезли в Варшаву и там обезглавили.

Весной 1638 года новые отряды восставших вышли из Сечи. Ими командовал Стефан Остряница. Выиграв первое сражение, окрыленный успехом, Остряница ринулся в бой, но был разбит, как и Павлюк. Та же участь постигла следующего предводителя — Дмитро Гуню.

Во всех этих восстаниях участвовал и Богдан Хмельницкий, снискавший славу храброго и искусного воина.

Мало-помалу память о междоусобных бранях казаков с поляками отходила, жизнь требовала того, чтобы способнейшие из казаков занимали должности, приличествующие их способностям и знаниям.

Хмельницкий стал войсковым писарем, заняв должность, которую бывавшие на Украине иноземцы приравнивали к канцлеру.

Меж тем королем Владиславом овладела идея начать войну против турок в союзе чуть ли не со всей христианской Европой. Папа и дож Венеции, семиградский князь и волошский господарь, царь Московии и король Франции должны были, по мысли Владислава, помочь Речи Посполитой сокрушить Империю османов. В предстоящей великой войне флоту и коннице Украины Владислав предоставлял главную роль.

Первым шагом короля была отправка в Париж полномочного представителя казацкого войска для подписания соглашения о вооруженной помощи Франции. Этим представителем был назначен Богдан Хмельницкий.

Украинский посол успешно провел переговоры с графом Брежи и кардиналом Мазарини, после чего две с половиной тысячи охочих казаков отправились во Францию. Под знаменами герцога Кондэ они взяли Дюнкерк, захваченный испанцами, и прославили казацкое имя на всю Европу.

Когда Хмельницкий, возвращаясь из Франции, остановился в Варшаве, Владислав принял его и открыл ему тайну, о которой знали только сам король, канцлер Оссолинский и коронный гетман Конецпольский. Он посвятил Хмельницкого в планы подготавливаемой им коалиции для войны с турками и дал слово, что за участие в войне на его стороне вернет казакам отнятые у них права. Тем самым король превращал казаков не только в союзников в войне с турками, но и делал их своей опорой в борьбе с самовластными магнатами и шляхтой.

Осенью 1646 года Владислав на деньги, данные ему королевой, собрал возле Львова шестнадцатитысячную армию и из Кракова, где только что состоялась коронация его молодой жены — французской принцессы Марии-Людовики — выехал к войскам.

Прибыв в военный лагерь, Владислав отдал приказ выступать, но назначенный главнокомандующим Николай Потоцкий отказался это сделать, ссылаясь на то, что паны-сенаторы запретили ему начинать войну без их соизволения.

Король, униженный собственным бессилием и новым неповиновением шляхты, оставил армию и уехал в Варшаву.

Сейм, продолжавшийся четыре дня, категорически запретил Владиславу воевать с турками и татарами и, по выражению венецианского посла в Польше Тьеполо, совершенно отобрал у короля остатки власти. Сразу же после окончания сейма Оссолинский под предлогом осмотра приграничных крепостей уехал на Украину и там встретился с Хмельницким, который тоже принимал участие в заседаниях сейма и только что возвратился из Варшавы. Оссолинский просил его повести казаков в поход на турок, но Хмельницкий отказался.

О встрече канцлера с войсковым писарем узнали паны-католики, ненавидевшие и Оссолинского, и Хмельницкого, и решили покончить со своенравным казаком.

Орудием задуманного преступления они сделали соседа Хмельницкого, католика пана Чаплинского. Этот выбор не был случайным. Чаплинский ненавидел Хмельницкого слепо и люто. Он был влюблен в жену войскового писаря, завидовал богатству и счастью соседа, тому, что у Богдана — две дочери и три сына, а он — Чаплинский — один на всем белом свете, но более всего ревновал пан своего недруга к славе, которая давно уже вылетела за пределы Речи Посполитой.

Богдан, живший в нескольких верстах от Чигирина, узнал, что его сосед набирает в городе отряд и решил, что Чаплинский собирается в набег на татар.

Однако через несколько дней верные люди сообщили Хмельницкому, что Чаплинский идет наездом на его хутор Суботов. У Богдана под рукой было только несколько казаков и крестьян. Он оставил семью и поскакал в Чигирин искать защиты у властей.

Чаплинский ворвался в Суботов, сжёг мельницу и хлеб на гумне и, ворвавшись в дом, приказал своим холопам засечь младшего сына Хмельницкого, назвавшего людей Чаплинского шайкой татар. Разграбив дом, он захватил жену Богдана и увез её к себе, заставив венчаться с ним по католическому обряду.

Ничего не добившись в местном суде, Хмельницкий весной 1647 года поехал в Варшаву искать правды у господ сенаторов. Следом за ним отправился и Чаплинский.

Сенат не признал Хмельницкого хозяином хутора, ибо у Богдана не было выправленного по всей форме свидетельства о владении Суботовым.

Сенат не признал Чаплинского виновным в смерти сына Хмельницкого, ибо перед панами-сенаторами предстали свидетели, которые заявили, что мальчик, хотя и умер после порки, но причиною тому были не плети, а болезнь и хилость хлопчика.

Сенат признал брак, заключенный между бывшей женой Хмельницкого и паном Чаплинским абсолютно законным, ибо она венчалась со своим похитителем по католическому обряду.