Он стонет и ворчит: "Невыносимо плимутрок кричит, Невыносимо дребезжат трамваи! Да, вы линяете, милейший мой! Вы погибаете, милейший мой! Да, вы в тупик уперлись головой, И, как вам выбраться, не понимаю!" Молчи, папаша! Пестрое перо Топорщится, как новая рубаха. Петуший гребень дыбится остро; Я, словно исполинский плимутрок, Закидываю шею. Кличет рог, Крылами раз! - и на забор с размаха. О, злобное петушье бытие! Я вылинял! Да здравствует победа! И лишь перо погибшее мое Кружится над становищем соседа.

1929

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Я не запомнил - на каком ночлеге Пробрал меня грядущей жизни зуд. Качнулся мир. Звезда споткнулась в беге И заплескалась в голубом тазу. Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея, Она рванулась - краснобокий язь. Над колыбелью ржавые евреи Косых бород скрестили лезвия. И всё навыворот. Всё как не надо. Стучал сазан в оконное стекло; Конь щебетал; в ладони ястреб падал; Плясало дерево. И детство шло. Его опресноками иссушали. Его свечой пытались обмануть. К нему в упор придвинули скрижали, Врата, которые не распахнуть. Еврейские павлины на обивке, Еврейские скисающие сливки, Костыль отца и матери чепец Всё бормотало мне: "Подлец! Подлец!" И только ночью, только на подушке Мой мир не рассекала борода; И медленно, как медные полушки, Из крана в кухне падала вода. Сворачивалась. Набегала тучей. Струистое точила лезвие... - Ну как, скажи, поверит в мир текучий Еврейское неверие мое? Меня учили: крыша - это крыша. Груб табурет. Убит подошвой пол, Ты должен видеть, понимать и слышать, На мир облокотиться, как на стол. А древоточца часовая точность Уже долбит подпорок бытие. ...Ну как, скажи, поверит в эту прочность Еврейское неверие мое? Любовь? Но съеденные вшами косы; Ключица, выпирающая косо; Прыщи; обмазанный селедкой рот Да шеи лошадиный поворот. Родители? Но в сумраке старея, Горбаты, узловаты и дики, В меня кидают ржавые евреи Обросшие щетиной кулаки. Дверь! Настежь дверь! Качается снаружи Обглоданная звездами листва, Дымится месяц посредине лужи, Грач вопиет, не помнящий родства. И вся любовь, Бегущая навстречу, И всё кликушество Моих отцов, И все светила, Строящие вечер, И все деревья, Рвущие лицо, Всё это встало поперек дороги, Больными бронхами свистя в груди: - Отверженный! Возьми свой скарб убогий, Проклятье и презренье! Уходи! Я покидаю старую кровать: - Уйти? Уйду! Тем лучше! Наплевать!

1930

* * *

Итак - бумаге терпеть невмочь, Ей надобны чудеса: Четыре сосны Из газонов прочь Выдергивают телеса. Покинув дохлые кусты И выцветший бурьян, Ветвей колючие хвосты Врываются в туман. И сруб мой хрустальиее слезы Становится. Только гвозди Торчат сквозь стекло Да в сквозные пазы Клопов понабились грозди. Куда ни посмотришь: Туман и дичь, Да грач на земле, как мортус. И вдруг из травы Вылезает кирпич Еще и еще! Кирпич на кирпич. Ворота. Стена. Корпус. Чего тебе надобно? Испокон Веков я живу один. Я выстроил дом, Придумал закон, Я сыновей народил... Я молод, Но мудростью стар, как зверь, И с тихим пыхтеньем вдруг, Как выдох, Распахивается дверь Без прикосновенья рук. И товарищ из племени слесарей Идет из этих дверей. (К одной категории чудаков Мы с ним принадлежим: Разводим рыб И для мальков Придумываем режим.) Он говорит: - Запри свой дом, Выйди и глянь вперед: Сначала ромашкой, Взрывом потом Юность моя растет. Ненасытимая, как земля, Бушует среди людей, Она голодает, Юность моя, Как много надобно ей. Походная песня ей нужна, Солдатский грубый паек: Буханка хлеба Да ковш вина, Борщ да бараний бок. А ты ей приносишь Стакан слюны, Грамм сахара Да лимон, Над рифмой просиженные штаны Сомнительный рацион... Собаки, аквариумы, семья Вокруг тебя, как забор... Встает над забором Юность моя. Глядит на тебя В упор. Гектарами поднятых полей, Стволами сырых лесов Она кричит тебе: Встань скорей! Надень пиджак и окно разбей, Отбей у дверей засов! Широкая зелень Лежит окрест Подстилкой твоим ногам! (Рукою он делает вольный жест От сердца И к облакам. Я узнаю в нем Свои черты, Хотя он костляв и рыж, И я бормочу себе: "Это ты Так здорово говоришь"). Он продолжает: - Не в битвах бурь Нынче юность моя, Она придумывает судьбу Для нового бытия. Ты думаешь: Грянет ужасный час! А видишь ли, как во мрак Выходит в дорогу Огромный класс Без посохов и собак. Полна преступлений Степная тишь. Отравлен дорожный чай... Тарантулы... Звезды... А ты молчишь? Я требую! Отвечай! И вот, как приказывает сюжет, Отвечает ему поэт: - Сливаются наши бытия, И я - это ты! И ты - это я! Юность твоя - Это юность моя! Кровь твоя - Это кровь моя! Ты знаешь, товарищ, Что я не трус, Что я тоже солдат прямой, Помоги ж мне скинуть Привычек груз, Больные глаза промой! (Стены чернеют. Клопы опять Залезают под войлок спать. Но бумажка полощется под окном: "За отъездом Сдается внаем!!")

1930

ВЕСНА, ВЕТЕРИНАР И Я

Над вывеской лечебницы синий пар. Щупает корову ветеринар. Марганцем окрашенная рука Обхаживает вымя и репицы плеть, Нынче корове из-под быка Мычать и, вытягиваясь, млеть. Расчищен лопатами брачный круг, Венчальную песню поет скворец, Знаки Зодиака сошли на луг: Рыбы в пруду и в траве Телец. (Вселенная в мокрых ветках Топорщится в небеса. Шаманит в сырых беседках Оранжевая оса, И жаворонки в клетках Пробуют голоса.) Над вывеской лечебницы синий пар. Умывает руки ветеринар. Топот за воротами. Поглядим. И вот, выпячивая бока, Коровы плывут, как пятнистый дым, Пропитанный сыростью молока. И памятью о кормовых лугах Роса, как бубенчики, на рогах, Из-под мерных ног Голубой угар. О чем же ты думаешь, ветеринар? На этих животных должно тебе Теперь возложить ладони свои: Благословляя покой, и бег, И смерть, и мучительный вой любви. (Апрельского мира челядь, Ящерицы, жуки, Они эту землю делят На крохотные куски; Ах, мальчики на качелях, Как вздрагивают суки!) Над вывеской лечебницы синий пар... Я здесь! Я около! Ветеринар! Как совесть твоя, я встал над тобой, Как смерть, обхожу твои страдные дни! Надрывайся! Работай! Ругайся с женой! Напивайся! Но только не измени... Видишь: падает в крынки парная звезда. Мир лежит без межей, Разутюжен и чист. Обрастает зеленым, Блестит, как вода, Как промытый дождями Кленовый лист. Он здесь! Он трепещет невдалеке! Ухвати и, как птицу, сожми в руке! (Звезда стоит на пороге Не испугай ее! Овраги, леса, дороги: Неведомое житье! Звезда стоит на пороге Смотри - не вспугни ее!) Над вывеской лечебницы синий пар. Мне издали кланяется ветеринар. Скворец распинается на шесте. Земля - как из бани. И ветра нет. Над мелкими птицами В пустоте Постукиванье булыжных планет. И гуси летят к водяной стране; И в город уходят служителя, С громадными звездами наедине Семенем истекает земля. (Вставай же, дитя работы, Взволнованный и босой, Чтоб взять этот мир, как соты, Обрызганные росой. Ах! Вешних солнц повороты, Морей молодой прибой.)