- Майор Жерелин, - сказала Дуся. - Ты про него столько рассказывал.
- Откуда его черт принес? - Степан забыл о прогретых моторах.
Дуся ответила деловито:
- Жерелина привез летчик Кашуба. Он не поверил своим ушам.
- Кашуба?.. Какой... Кашуба?
- Не знаю. Летчик.
- Павел Кашуба?
- Ты как маленький, Степа. Застрял на своем хуторе неизвестно зачем и задаешь смешные вопросы. Почем я знаю - Павел или Петр? Не встречались.
Вот так сюрприз - Павел Кашуба!
Как обухом по голове.
- Такая фамилия...
- Какая? Я, например, первый раз слышу... Минутку!.. Никто не знает... Жерелин и Кашуба прилетели вместе, играли в городки, потом зашли к нашему командиру. Командир и сказал: это, говорит, майор Жерелин, связист, их тоже перебрасывают, знает вашего Степана...
- Больше ничего?
- Ничего. Пошли в летную столовую. Степа, товарищи подсказывают: командир экипажа "ЛИ-два", Герой Советского Союза Кашуба. Возможно, что и Павел...
- Возможно, что Павел, или точно, что Павел? - Он спросил так, что Дуся примолкла. Что-то уловив, осеклась. Чутье заменяет женщине знание профессиональных тонкостей дела, которым занят близкий человек, друг. Чутье и гибкость.
- Степа, - без тени только что звучавшего раздражения и недовольства, скорее горделиво пропела Дуся. - Товарищи поздравляют тебя с завершением перелета (он видел, как она поглядывает вокруг себя). Все говорят, что ты вышел на хутор как бог.
- Даю поправку: как бог, водит один флаг-штурман.
- Но поскольку флаг-штурман давным-давно отбыл...
- ...Кулев провел "сибирячку", как апостол. Как сын апостола Петра.
- Здесь говорят: как бог.
- Все понятно, кроме сказанного... Обнимаю! Штурман вернулся к самолету.
- Ты у меня, Дралкин, как за каменной стеной, - снова мягко коснулся он выгоды сложившихся между ними отношений, при которых он, Кулев, временный член экипажа, держится сообразно своей штатной должности штурмана эскадрильи. Выгоды, другими словами, вклада, внесенного штурманом в их удачно завершенную, - как бы о ней ни судачили, - работу. Действительно, ночевку, питание, техобеспечение экипажа на северо-западе Степан полностью взял на себя: "Голова командира должна быть свободна от хозяйственных мелочей!"; не говоря уже о том, что все штабные дела - от получения кодовых таблиц до представления обзорных докладов - штурман осуществлял единолично ("Дралкина в штабе никто в глаза не видел!" - рассказывалКулев).
Григорий в ответ помалкивал, понимая, что завтра Кулев от него уйдет, пересядет в кабину комэска, будет все решать на уровне комэска.
Но не только это в молчании летчика, однажды прервавшемся...
Не только это.
- В Р. будем садиться? - спросил Дралкин. Вот!
Посадка, порядок действий - прерогатива летчика, командира экипажа, тут ему ничьи советы не нужны.
- Садиться в Р. - время терять.
- Кое-что обсудить нелишне...
- Что? С кем?
Образ, ритм, музыка перелета на Дон жили в штурмане, выход на точку хутора как бы предопределял успех ростовского отрезка, мысли Кулева, легкие и быстрые, занимала не раскладка маршрута, не расчеты пути, а то, что он жив, молод, у него Дуся и он нужен начальству.
"Если бы не Кашуба", - думал Степан. Кашуба и Жерелин, вдруг вставшие на его пути, омрачали радость встречи с городком.
- "Маленькие" в ориентировке! Степан покрутил головой, притворно ужасаясь беспечности "маленьких": - Ни уха, ни рыла. А спеси у них с избытком. Этого хватает. Ну, спесь собьем, не первый год замужем. Как поведем, так и пойдут... "Тенор" меня допекал, - поделился он с летчиком. - "Газует", не уймется, правду ищет, - он пожал плечом: верить "тенору"? Или не обращать внимания?..
Все известно Кулеву!
Как посадил младший лейтенант Дралкин "пешку" в поле, как бегал "тенор" выспрашивать название деревни и потом уговаривал летчика "взлететь по следу" и заявиться домой на свой аэродром, как будто ничего не случилось... Взлетать по следу, продавленному колесами "пешки" в снегу, летчик не отважился. "Пуганый он, Дралкин, насмерть пуганный", - стонал "тенор"...
- Зачем мне его сомнения, - доверительно говорил, был великодушен Кулев. Мне они неинтересны, Бахарева ему правильно выдала.
"Что привез, что сказал обо мне Кашуба, что посеял в Р. Жерелин?" - думал штурман.
Один бы Кашуба ничего - прилетел, улетел, но в паре с Жерелиным... Все разыгрывается просто: беседуют с командиром в той же летной столовой, слово за слово. "За что дали Героя?" - "За спасение Еременко..." - "А Кулев, спасатель генерала?" - "Какой Кулев? Первый раз слышу..." Тут-то и покажет себя Жерелин, знающий всю его подноготную. Слава штурмана для Жерелина - нож острый. "Вскрыть" или "скрыть", лейтенант Кулев?" Тут он вскроет, развернется, начнет рыть землю. Сколько, к примеру, у Кулева боевых вылетов? Всего? А после очередной награды? Восемь? Или двадцать восемь? И пошла писать губерния... "Сожительствуя с писарем Гнетьневой, получил доступ к штабной документации, в корыстных целях, присвоив вылеты погибших, подделал цифру, увеличил свой личный счет на двадцать вылетов..." Копыто случая.
Дралкин однажды под него попал, под копыто. До войны, три года минуло, а все сказывается, по сей день знает и ждет Дралкин: в нем могут усомниться. Вроде бы на хорошем счету, доверяют, а чуть что - припомнят и на корни укажут. Случай-то неясный, необъясненный, в него даже поверить трудно. Мыслимо ли, взлетая, упустить машину так, чтобы она развернулась на сто восемьдесят градусов, поднялась в противоположном направлении?! Дралкин и помалкивает. Дали Красную Звезду - он доволен.
- Нас в Ростове ждут, нам в Ростове назначено свидание, - улыбнулся штурман.
..."Гусь" в кювете просел, безнадежно завалился. Техники выпрягли лошадь и, опустившись на корточки, дымили самосадом.
"Работнички", - подумал о них Степан досадливо и с превосходством, которые давали ему орден боевого Красного Знамени из рук командарма, безошибочно "взятый" хутор, уверенность перед этапом, страшившим истребителей. Неначатый, "неподнятый" маршрут - в кармане, знал, чувствовал Степан, взлетая над влажным, шелковистым лугом.