Вышеупомянутая подруга Веры была духовной дочерью отца Серафима. Она помогла ей установить с ним связь, сначала письменную. Вера, несмотря на свою любовь к Иисусу Христу, не решалась креститься. Ее удерживали как традиционные предрассудки, типичные для интеллигенции по отношению к православной Церкви, так и конспиративная обстановка, невозможность поделиться с близкими. Для того, чтобы съездить к отцу Серафиму в Загорск нужно было придумать какую-нибудь ложь. Кроме того, в те времена еще было в обычае обвинять крестившихся евреев в том, что они приспосабливаются к доминирующему большинству. Хотя теперь самих христиан преследовали, ее мучили опасения, что этот шаг будет воспринят как предательство. Хотя, крестившись теперь, взрослой, и к тому же, работая в системе Наркомпроса, в эту эпоху она подвергала себя очень большому риску (29).
У Елены был более уравновешенный характер. Но ускорило ее решение именно рождение сына Александра. 3-го сентября 1935 года подруга Веры привезла ее с маленьким Аликом поездом до Загорска и привела к отцу Серафиму. Он их уже ждал. Здесь, в маленьком домике он крестил обоих - и мать, и сына. Затем настала очередь Веры, и она тоже крестилась. Когда у Елены родился второй сын, Павел, естественно, крестной стада Вера. Ей не довелось выйти замуж, она глубоко привязалась к обоим детям и помогала Лене их воспитывать. Отец Серафим горячо полюбил двух двоюродных сестер и однажды признался им, что они ему ближе собственных. Когда однажды один из посетителей спросил, чьи эти два мальчика, он ответил: "Они мои!".
Елена и Вера
Елена и Вера регулярно ездили из Москвы в Загорск к отцу Серафиму. Вместе с другими его духовными детьми они участвовали всегда, когда могли, в праздничных богослужениях. Вера оставила воспоминания о первой Пасхальной ночи: "Прежде чем начать богослужение, батюшка послал кого-то из присутствующих убедиться в том, что пение не слышно на улице. Началась пасхальная заутреня, и маленький домик превратился в светлый храм, в котором всех соединяло одно, ни с чем несравнимое чувство - радости Воскресения. Крестный ход совершался внутри дома, в сенях и в коридоре. Батюшка раздал всем иконы для участия в крестном ходе" (30). Не так ли мы представляем себе первых христиан во времена римского гонения? "Катакомбы XX века" - именно так озаглавила Вера свои воспоминания (31). В январе 1941 года муж Едены был арестован, но не по политическим мотивам, он был обвинен в растрате. В конце года его оправдали и выпустили на свободу. В период его пребывания в тюрьме материальное положение семьи было тяжелым.
В воскресенье 22 июня 1941 года Вера поехала в Загорск одна. День обещал быть хорошим, погода была прекрасной, Церковь отмечала день памяти всех Российских святых. Перед самым уходом, Алик ей сказал: "Пожалуйста, узнай у дедушки (так он называл отца Серафима) будет ли война, когда я вырасту?" А прошедшей ночью гитлеровские армии перешли советскую границу. Страна вновь была ввергнута в новые и ужасные страдания. И если Сталин забился в угол и не показывался целых десять дней, то митрополит Сергий в тот же день составил пастырское письмо, призывая православных защищать Родину. Когда, наконец, Сталин появился, он после обычных "Товарищи! Граждане!" добавил обращение, с которого по традиции начинается проповедь: "Братья и сестры!" Любопытное изменение словаря!
Через Веру отец Серафим тут же посоветовал Елене найти жилище в Загорске или в окрестностях и обосноваться здесь с детьми, что она и сделала, к великому удивлению друзей и знакомых, поскольку осенью, перед приближением вражеского войска москвичи удирали из столицы. Но отец Серафим был убежден, что это место находится под защитой преподобного Сергия.
Дом, в котором скрывался и служил архимандрит Серафим.
Серогиев Посад, ул. Пархоменко, 29
Отец Серафим скончался в начале 1942 года. Он был тайно похоронен в подземелье. За некоторое время перед этим, предчувствуя свою кончину, в первый раз исповедал Алика, хотя тому еще не было семи лет. "Я чувствовал себя с дедушкой так, - рассказал ребенок, - как будто я был на небе у Бога, и в то же время он говорил со мной так просто, как мы между собой разговариваем".
Что же касается отца Серафима, то он давно предсказал уже двум сестрам: "За ваши страдания и благодаря вашему воспитанию ваш Алик будет большим человеком". Позже отец Александр выразит беспредельную признательность своей матери и ее сестре за то, что они сохранили пламя веры, открыли ему Евангелие в столь трудные времена, когда вера преследовалась и, казалось, угасала, и когда очень известные христиане не выдерживали - отрекались. "Это была трагическая эпоха, требовавшая большого мужества и верности (32)".
Перед смертью отец Серафим поручил своих духовных детей двум очень близким ему людям: отцу Иераксу (33) и отцу Петру Шипкову (34). Отец Иеракс также пребывал в подполье и тайно жил недалеко от Загорска. Отец Петр был рукоположен самим Патриархом Тихоном и даже был какое-то время его секретарем. После нескольких дет ГУЛАГа он смог устроиться на работу на фабрику в Загорске, где стал счетоводом. Однако, в результате доноса оба священника были арестованы в 1943 году, так же как и монахиня (35), у которой обитал отец Серафим. В это же время владыка Афанасий, который провел уже много дет в лагерях, а сейчас находился в ссылке в Сибири, вновь был арестован. Все они были осуждены как руководители "подпольной религиозной организации". Дело дошло до того, что органы выкопали тело отца Серафима.
"Поражу пастыря, и рассеются овцы стада"(36). И тем не менее в Загорске (37) продолжал существовать подпольный женский монастырь, где духовником до самой смерти был отец Серафим. После его кончины настоятельница мать Мария продолжала укреплять Юного Александра и помогала ему формироваться духовно.
Схиигуменья Мария
В одном письме отец Александр отмечал, какое значение имели для него встречи с этими Божьими людьми. "Наш с матерью крестный, архимандрит Серафим, ученик Оптинских старцев и друг о. А.Мечева, в течение многих лет осуществлял старческое руководство над всей нашей семьей, а после его смерти это делали его преемники, люди большой духовной силы, старческой умудренности и просветленности. Мое детство и отрочество прошли в близости с ними и под сенью преподобного Сергия. Там я часто жил у покойной схиигуменьи Марии, которая во многом определила мой путь и духовное устроение. Подвижница и молитвенница, она была совершенно лишена черт ханжества, староверства и узости, которые нередко встречаются среди лиц ее звания. Всегда полная пасхальной радости, глубокой преданности воле Божией, ощущения близости духовного мира, она напоминала чем-то преподобного Серафима или Франциска Ассизского (...). У матушки Марии была черта, роднящая ее с Оптинскими старцами и которая так мне дорога в них. Эта черта - открытость к людям, их проблемам, их поискам, открытость миру. Именно это и приводило в Оптину лучших представителей русской культуры. Оптина, в сущности, начала после длительного перерыва диалог Церкви с обществом. Это было начинание исключительной важности, хотя со стороны начальства оно встретило недоверие и противодействие. Живое продолжение этого диалога я видел в лице о. Серафима и матери Марии. Поэтому на всю жизнь запала мне мысль о необходимости не прекращать этот диалог, участвуя в нем своими слабыми силами". (38)