— Теодоро де Кастро, великий Теодоро! Я склоняюсь перед певцом Офенизии и пью за его светлую память.

Все выпили. Поэт принялся вспоминать отрывки из поэм Теодоро, то и дело искажая текст:

— Рыдает… — поправил доктор.

За историей Офенизии, которую вспомнили среди тостов, последовали и другие, всплыли имена Синьязиньи и Осмундо, потом пошли анекдоты. Насиб так смеялся… Капитан обратился к своему неистощимому репертуару. Знаменитый поэт тоже неплохо рассказывал. Его громкий голос прерывался раскатистым хохотом, который разносился по площади и, отдаваясь эхом, замирал в скалах. Оживленно и шумно было и — в комнате для игры в покер: Амансио Леал играл с Эзекиелом, сирийцем Малуфом, Рибейриньо и Мануэлем Ягуаром.

Насиб пришел домой усталый, до смерти хотелось спать. Он растянулся на кровати, Габриэла проснулась, как и каждый раз, когда он возвращался из бара:

— Насиб… Как поздно… Ты слышал новость?

Насиб зевнул, он смотрел на ее тело, темневшее на простынях, в этом теле каждую ночь для него возрождалась тайна; легкое пламя желания затеплилось между усталостью и сном.

— Я ужасно хочу спать. Какая еще новость?

Он растянулся на кровати, положил ногу на бедро Габриэлы.

— Туиска теперь артист.

— Артист?

— Ну да, в цирке. Он будет участвовать в представлении…

Рука араба устало поднималась вверх по ее ногам.

— Представлять? В цирке? Не понимаю, о чем ты говоришь.

— А чего ж тут понимать? — Габриэла села, в кровати — разве можно молчать о таких сенсационных событиях? — Он забегал к нам после обеда и рассказал… — Она пощекотала заснувшего Насиба, чтобы разбудить его, и это ей удалось.

— Хочешь? — Насиб довольно рассмеялся. — Ну что ж…

Но она рассказывала о Туиске и о цирке: — Ты бы мог пойти завтра со мной и с допой Арминдой посмотреть Туиску? Оставь бар ненадолго, ничего не случится.

— Завтра не выйдет. Завтра мы с тобой идем на литературный вечер.

— Куда?

— На литературный вечер, Биэ. Приехал один образованный человек, поэт. Он сочиняет стихи ив них пишет все, что чувствует. Он очень знающий, достаточно сказать, что он дважды бакалавр… Необыкновенно ученый… Сегодня все посетители вертелись вокруг него. Он мастер поспорить и здорово читает стихи… Просто поразительно! Завтра он будет делать доклад в префектуре. Я купил два билета для нас с тобой.

— А что такое — доклад?.

Насиб покрутил усы:

— Это тонкая штука, Биэ.

— Лучше, чем кино?

— Более сложная…

— Лучше, чем цирк?

— Даже сравнивать нельзя. Цирк — это для ребят. Правда, если в программе есть хорошие номера, можно посмотреть. Но такие вечера, как завтра, бывают не часто.

— А что там будет? Музыка, танцы?

— Музыка, танцы… — Насиб рассмеялся. — Тебе еще многое надо узнать, Биэ. Ничего этого там не будет.

— А что же там будет, если это лучше кино, лучше цирка?

— Я тебе сейчас объясню. Послушай. На таких вечерах кто-нибудь выступает — поэт или бакалавр, который читает о чем-нибудь.

— О чем?

— Ну так, о чем-нибудь. Этот будет говорить о тоске и слезах. Он говорит, а мы слушаем.

Габриэла испуганно открыла глаза:

— Он говорит, а мы слушаем? А потом? — Потом он кончает, а мы хлопаем.

— Только и всего? И ничего больше?

— И ничего больше, но все дело в том, что он говорит.

— А что он говорит?

— Красивые слова. Иногда говорят непонятно, толком и не разберешь. Но если оратор получше…

— Он говорит, а мы слушаем… И ты сравниваешь это с кино или с цирком, подумать только! А еще такой образованный! Ведь лучше цирка ничего не может быть.

— Послушай, Биэ, я уже тебе говорил, теперь ты не какая-нибудь служанка. Теперь ты сеньора. Сеньора Саад. Ты должна понять это. Будет литературный вечер, там выступит выдающийся поэт. Соберется весь цвет Ильеуса. Мы тоже должны пойти. Нельзя пренебречь таким важным делом ради того, чтобы отправиться в цирк, в этот паршивый балаган.

— Неужели нельзя? Но почему?

Ее огорченный голос растрогал Насиба. Он приласкал Габриэлу:

— Потому что нельзя, Биэ. Что скажут люди? Что скажет общество? Этот идиот Насиб — невежа, он не пошел на выступление поэта, а отправился смотреть какой-то бродячий цирк. А потом? В баре все будут обсуждать выступление поэта, а я стану рассказывать глупости о цирке?

— Теперь я поняла… Ты не можешь… Жаль… Бедный Туиска. Ему так хотелось, чтобы сеньор Насиб пришел. И я обещала. Но тебе нельзя, ты прав. Я скажу Туиске. И буду хлопать за себя и за сеньора Насиба. — Габриэла засмеялась, прижавшись к Насибу.

— Послушай, Биэ, тебе надо многому учиться, ты сеньора. Тебе нужно жить и вести себя как подобает супруге коммерсанта, а не простой женщине. Тебе надо бывать всюду, где бывает цвет общества, чтобы наблюдать и учиться, а ты ведь сеньора.

— Значит, я не могу?

— Что?

— Пойти завтра в цирк. С доной Арминдой.

Он отнял руку, которой гладил ее:

— Я уже сказал тебе, что купил билеты для нас обоих.

— Он говорит, а мы слушаем… Мне это не нравится. Я не люблю этот твой цвет общества. Все разодетые, а от женщин меня прямо тошнит, не нравятся они мне. А в цирке так хорошо! Позволь мне сходить в цирк, Насиб. Слушать поэта я пойду в другой раз.

— Нельзя, Биэ. — Он снова погладил ее. — Поэт выступает не каждый день…

— И цирк тоже…

— Ты не можешь не пойти на вечер. И так меня уже спрашивают, почему ты никуда не ходишь. Все говорят, что это нехорошо.

— Но я же хочу ходить в бар, в цирк, гулять по улице.

— Ты хочешь бывать только там, где тебе нельзя бывать. Когда ты наконец поймешь, что ты моя жена, что мы с тобой поженились и что ты супруга солидного, обеспеченного коммерсанта? Что ты уже не…

— Ты рассердился, Насиб? Почему? Я же ничем не провинилась.

— Я хочу, чтобы ты была достойной сеньорой, принятой в высшем обществе. Хочу, чтобы все тебя уважали и относились к тебе как полагается. Пусть они забудут, что ты была кухаркой, что ходила босиком, пришла в Ильеус с беженцами, и что в баре к тебе относились непочтительно. Понятно?

— Я не привыкла ко всему этому. Это общество такую тоску на меня нагоняет. Что ж я могу поделать?

Кто родился медяком, золотым не станет.

— Будешь учиться. А ты думаешь, кто эти намазанные сеньоры? Работницы с плантаций. Просто они кое-чему научились.

Наступила тишина, сон снова начал овладевать Насибом, рука его покоилась на теле Габриэлы.

— Позволь мне пойти в цирк, Насиб. Только завтра…

— Не пойдешь, я уже сказал. Будешь со мной на вечере, и хватит разговоров.

Он повернулся спиною к Габриэле и натянул на себя простыню. Ему не хватало ее тепла, он привык спать, положив ногу ей на бедро. Но он должен был показать ей, что рассержен ее упрямством. До каких пор Габриэла будет уклоняться от участия в жизни общества? Когда она начнет вести себя как подобает порядочной женщине, его жене? В конце концов, он не какой-нибудь бедняк, он сеньор Насиб А. Саад, с которым считаются на бирже, хозяин лучшего в городе бара, секретарь Коммерческой ассоциации, у него счет в банке, все влиятельные люди Ильеуса — его друзья.

Последнее время поговаривали даже об его избрании в правление клуба «Прогресс». А Габриэла сидит дома, но если и выходит, то лишь в кино с доной Арминдой или на воскресную прогулку с ним, словно ничего не изменилось в ее жизни, словно она все та же Габриэла без роду и племени, которую он нашел на невольничьем рынке, словно она не стала сеньорой Саад.

После долгой борьбы Насибу все же удалось убедить ее не являться с судками в бар, — она даже плакала. Но еще труднее было заставить Габриэлу носить обувь.

Насиб просил ее не говорить громко в кинотеатре, не афишировать свою дружбу со служанками, не пересмеиваться, как прежде, с посетителями бара, не вкалывать розу в волосы, когда они выходят погулять! А теперь она не хочет идти на литературный вечер из-за какого-то поганого цирка…