-Я же не холеру им поставила,- Ирина Сергеевна и не думала уступать ему,- а дизентерию... И думаю, была она у них,- не удержалась она, как Галилей на суде инквизиции: она была самолюбива и чувствительна в том, что касалось диагнозов, и каждую свою ошибку в этой скользкой и ненадежной области воспринимала как личную неудачу и едва не катастрофу.
Иван Александрович снова поглядел на Сорокина, но тот по-прежнему не вмешивался, а глядел в сторону, хотя несомненно слушал и даже получал от разговора некое удовольствие. Пирогов воззрился на Ирину Сергеевну:
-Сколько времени ты работаешь?
-Я же говорила вам, Иван Александрович... Два года до вас и у вас месяц.
-Это много... С инфекционистами до сих пор дела не имела?
-Нет, бог миловал. Здесь, я полагаю, главное - вовремя меры принять. Чтоб потом не к чему было придраться.
-Это ты напрасно так думаешь. Они всегда найдут к чему придраться - как ты говоришь... И главное для них не это. А чтоб на их территории инфекций не было. Чтоб исчезли вообще, с концами... Ну что вы скажете?- обратился он к своему начальнику.- Как с ней быть?.. Слушай, Ирина Сергевна, ты в следующий раз остерегайся инфекционные диагнозы ставить. Не ставь их вообще, ладно? Меня зови посоветоваться... Не потому, что мы сомневаемся в твоем опыте и знаниях, а уж очень ответственное дело: по шее за него дают... Заворот кишки ставь, гангрену, хоть шизофрению, а из инфекций только грипп в эпидемию и ОРЗ: это хоть круглый год, этого они не считают. Я ж всегда под рукой.
-В тот день вас не было.
-Подождать могла. Я не на неделю уехал: вечером уже дома был...- Она помалкивала, выжидала, и он распространился далее, хотя не находил у нее надлежащего отклика: - Они после тебя в тот же день туда прикатили, шмон устроили, пыль нашли на шкафах, на кухне ножи для мяса и овощей перепутаны, швабры не маркированы...
-Не подписаны?- спросила она, потому что со школьных и студенческих лет добивалась от преподавателей ясности и точности в изложении.
-Конечно. На каждой швабре написано должно быть, из какой она палаты. А то, не дай бог, из одной комнаты в другую таскать начнут. Все по взысканию получили, а школьному отделу в облздраве на вид поставили - за то, что плохо за ними смотрят. Пыли на шкафах не видит... А знаешь все почему?
-Чтоб лучше контроль осуществляли.
-Да, жди! Это тебе не экзамен... Чтоб в следующий раз дизентерию не ставили. Их за нее тоже по головке не гладят.
-Ладно, учту в следующий раз,- согласилась для видимости упрямая Ирина Сергеевна: ей надоели мужские жалобы, облеченные в форму выговора.- Вас на поносы буду звать... Можно идти?..- и приняв их молчание за согласие и не дожидаясь формального разрешения, вышла, что со стороны выглядело, может быть, не слишком учтиво: как нежелание разделять их общество...
-Разозлилась,- прокомментировал ее стремительный уход Иван Александрович.- Так-то она девушка работящая, толковая... Не думал только, что такая строптивая.
-Не знаю, куда ты смотрел.- Сорокин в эту минуту протрезвел и глянул проницательно. Хотя они были приятели, но Иван Александрович был с ним на "вы", а он - на "ты": как и с другими главными врачами в области.- А зачем ты сам по вызовам мотаешься?
-Не все другим доверить можно.
-Этой можно,- безапелляционно решил тот.- На таких ездить надо. Характера у нее на двоих хватит, так пусть за двоих и работает...
Ирина Сергеевна рассказала Ивану Герасимычу про вызов на ковер и про последовавшую за ним обструкцию.
-Да плюнь ты на них!- отмахнулся он.- Все ты правильно сделала. Хорошо, так кончилось, а если б в самом деле холера? Тут чего только не бывает... Загнали б тогда за Можай, с такой философией. Они ж всегда найдут к чему придраться,- слово в слово повторил он главного, хотя движим был иными и даже противоположными чувствами.- И Сорокин мораль читал?
-Нет, он как раз помалкивал.
-А то я уже удивился. Он мужик неплохой - насколько это вообще у нас возможно... Авантюрист, правда, отчаянный и хитрый, бестия, но это его как-то не портит, не пристает к нему... И что в начальство пошел? Чего я понять в России не могу - это когда неплохой по натуре и задаткам человек вверх лезет.
-Так если бы не лезли, было б совсем плохо?
-А тут все равно никогда хорошо не будет.
-Это вы напрасно, Иван Герасимыч. Эти взгляды ваши вредные.
-А я весь такой - не заметила разве?.. Теперь будешь на каждый понос начальника звать?
-Нет, конечно. Не всему надо верить, что начальство говорит.
-Смотри, какая умная... Начинаете вы теперь с того, чем мы в свое время заканчивали...
7
Следующая история произошла уже не с ней, а со вторым педиатром Раисой Петровной, только что вернувшейся из отпуска и полной сочинских впечатлений, которыми она спешила поделиться с окружающими - хотели они, или нет, ее слушать. Ирина Сергеевна была в этом деле сторонней наблюдательницей, нечаянной свидетельницей, но оказалась втянута в него по самые уши, вовлечена в роковой круговорот событий, который тем вернее цепляет нас и всасывает в свою воронку, чем незначительней была изначальная тому причина: поскользнулись ли мы на ровном месте, или нас просто толкнули в спину. Медицина - дело опасное, чреватое смертельными исходами, и тот, кто однажды решил заняться ею, должен постоянно готовиться к худшему...
Она пришла как-то утром в воскресенье на дежурство в детское отделение. Раисы Петровны, работавшей до нее, не было: доктора в больнице имели обыкновение уходить с дежурства немного раньше срока, уверенные в том, что их сменщики явятся вовремя. Медсестра, работавшая накануне, задержалась и с каким-то странным видом поглядывала на нее из-за ширмы, за которую в коридоре отделения клали больных, нуждающихся в непрерывном наблюдении и лечении: не слишком тяжелых, чтоб попасть в реанимацию, но достаточно - чтоб их не помещали вместе с остальными, орущими, галдящими и швыряющимися подушками. Ирина Сергеевна, чувствуя неладное, пошла к ней и, к ужасу своему, обнаружила там под капельницей уже вполне мертвое тело восьмилетнего мальчика, которого привезли два часа назад с грибным отравлением и который, судя по записям в истории болезни, не внушал тогда доктору никаких опасений. Ирина Сергеевна бросилась щупать ему пульс, делать дыхание рот в рот, стучать в грудь над сердцем - совершать, словом, все те обязательные поступки, которые в девяти случаях из десяти не приносят облегчения покойнику.
-Когда это у него?!- отступившись наконец от трупа, ошалевшая и оторопевшая, спросила она медсестру, грустно и недвижно взиравшую на все происходящее.
-Полчаса назад,- негромко отвечала она.
-А ты куда смотрела?! В реанимацию надо было везти!
-Я хотела... Там врача не было, а сестры не захотели взять под свою ответственность.
-А где врач был?
-На операции с гинекологом... Потом он странно умер как-то... Жил-жил и помер... На игле...
-А Раиса Петровна?
-Домой уже ушла... Назначила и сказала, чтоб сделала...
Казалось, она что-то знает или подозревает и готова, если спросят, поделиться догадками, но Ирина Сергеевна только задним числом, подвергая придирчивому досмотру недавнее, сообразила это - тогда же отпустила ее восвояси: благо новая смена пришла и не хотела только принимать дел, пока не прояснится ситуация с умершим. Медсестра подчинилась, но далеко не ушла: села во дворе больницы - тосковать, теряться в немом отчаянии и ждать своей участи...
Подобная смерть - дело нешуточное, детская - в особенности. Ирина Сергеевна обязана была вызвать в больницу главного. К телефону подошла его жена: она была медсестрой, супруги жили вдвоем, дети учились на стороне. Сгоряча Ирина Сергеевна забыла поздороваться и представиться, так что вышло неловко - это она тоже поняла только впоследствии. Иван Александрович был настроен шутливо:
-Опять понос?
-Да нет... Здесь расскажу...
-А сейчас нельзя?..- Из-за ее недомолвок и загадочного тона или же потому, что начальствующим мужчинам свойственно ошибаться таким образом, он вдруг вообразил, что недоговоренность ее самого романтического свойства и что ей захотелось увидеться с ним на дежурстве. Приехал он поэтому незамедлительно: гладко выбритый, надушенный и в самом приподнятом и снисходительном настроении - которое немедленно испарилось, едва он услыхал, в чем дело.