В. Р. Найти себя в новых условиях и обрести новый язык, новую тематику талантливый писатель еще может. Просто писатель не чувствует потребности в себе. Три четверти писателей просто исписались. Исчез творческий дух, которым была наполнена наша литературная среда. Мы чувствовали, что людям нужны наши книги, что их будут читать и будут покупать. Сейчас как бы выкачан творческий воздух. Когда твои книги не нужны, когда надо ходить просить и падать на колени для того, чтобы книжку твою издали, - конечно, в таких условиях писатель часто надламывается. Видишь ли, еще в чем дело. Литературе после каждой революции приходится утверждать себя заново. Так было после семнадцатого года, так и сейчас. Требуется какое-то другое качество литературы. В двадцатые годы литература утверждалась вновь за счет сильнейших художников: Платонова, Шолохова... "Тихий Дон" - это роман, который нельзя было не читать. Да, сегодня в сотню раз меньше читают, чем десять лет назад. Во-первых, многим бывшим читателям денег на кусок хлеба не хватает, они уже не могут купить книжку. Во-вторых, это объясняется какой-то общей нашей виной за то, что произошло с Россией. Виноваты все мы - писатели, которым верили. Читатель перестал верить нам. Когда отменяют нашу русскую литературу, ее отменяют еще и за то, что она не смогла напитать сердца людей, чтобы они могли отличать добро от зла. Если зло победило - значит, и критерии наши были размыты. Это справедливо. Мы были самой читающей страной. Тысячи людей приходили на наши выступления. Куда это все делось? Разумеется, чисто финансовыми причинами спад интереса к книге и журналу не объяснишь. Люди обмануты, в том числе и литературой. Обмануты лжеучителями. Но эти лжеучителя обращались к ним от имени всей русской литературы. Читатель уже не может видеть эту кафедру литературы в целом. Выступали-то с кафедры разные писатели, но ответственность ложится на всех. В такие моменты литература должна себя как бы по-новому утверждать. Вспомним, советская литература просто заставила себя читать. Как бы кто к ней ни относился, но она стала всемирным фактором. Это было новое слово. Появился Сергей Есенин, появился Андрей Платонов, литература осветила новый мир таким новым светом, что нельзя было не читать. Она заставила на себя обратить внимание всех... Вот и сегодня задача литературы - писать так, чтобы нельзя было не читать. Как нельзя было не читать того же Александра Солженицына, "Один день Ивана Денисовича" или "Матренин двор". Так же стыдно было не прочитать какие-то вещи из деревенской прозы Белова или Астафьева. Читали все. Так и тут, я думаю, литература начинает приходить в себя, начинает говорить главные вещи. Вот такую главную литературу вновь будут все читать. А как бы частные случаи, как бы свои мелочи - это не русская литература, не наша традиция. Вот подобное-то никто читать не будет. Русская литература всегда ищет главное русло в истории страны. Вот когда это русло будет проложено новыми произведениями, появятся и новые читатели Я верю в новый интерес к литературе. Может быть, того, что было раньше, с миллионными тиражами долго еще не будет. Но новый всплеск интереса появится сразу же, как только появится и эта новая литература. Россию не отлучить от книги.
В. Б. Ты говоришь, что после революции появились Шолохов, Маяковский, Есенин, Платонов, Булгаков - их нельзя было не читать. Но есть ли сегодня такие новые имена, кого уже нельзя не читать? После десяти лет перестройки есть ли у нас новое поколение русской литературы? Или у тебя просто предчувствие нашей новой литературы?
В. Р. Я не знаю этих имен, но это не значит, что их нет. Может быть, время для них только-только наступает. По следам горячих событий литература русская не пишется. Это же не Эренбурги, которые моментально могли чего-то делать. Русская литература по-другому пишется. Ей требуется осмыслить, присмотреться, а потом уже поразить мир. Я думаю, новые писатели подойдут в самое ближайшее время. Уже есть писатели, которые достойно держат уровень русской литературы. Те же Юрий Козлов, Александр Сегень. А наша задача, я считаю: Василия Белова задача, моя задача - просто поддержать свой уровень. Сделать все для того, чтобы видно было: русскую литературу нельзя похоронить.
В. Б. Кого ты считаешь своими литературными собратьями, своим литературным братством? Кого бы ты поставил рядом с собой в литературе?
В. Р. Рядом - это значит себя считать чем-то этаким выдающимся. Я к себе скромнее отношусь. Могу говорить о содружестве. О нашем писательском содружестве. Такое, конечно, есть. Тот же Василий Белов. Тот же Виктор Лихоносов. Все мы сейчас пишем не помногу. Да, может быть, так и надо сейчас писать - не помногу. Толстыми романами сегодня, если они к тому же будут не очень значительными, можно только отпугнуть читателя. Сейчас нужно давать небольшие, но очень крепкие вещи. Назову еще Володю Крупина. Потом такая величина, как Владимир Личутин. Который продолжает писать несмотря ни на что. Читать ведь его - действительно блаженство. Волшебный русский язык...
В. Б. Демократы любят говорить о чистом искусстве. Но что может быть чище прозы Владимира Личутина? Даже в сюжет можно не вникать, а перед сном почитать для наслаждения несколько страничек Личутина - красоте слова поразиться.
В. Р. Личутину повезло с местом рождения. Потом было у кого и поучиться на русском Севере. В северной сторонушке всегда хватало таких словесных кудесников, тот же Шергин... Дай Бог ему сегодня сил побольше... Конечно, Леонид Бородин интересен сегодня многим...
В. Б. Что ты думаешь о месте Александра Солженицына? Он сегодня тебе интересен?
В. Р. Всякая большая величина, она вызывает сложное к себе отношение. А Солженицын - величина очень большая. Тут для меня никогда никаких сомнений не было. С момента "Одного дня Ивана Денисовича" и до самого последнего времени... Очень хорошо, что Александр Солженицын вернулся.
Был бы он в стороне, ему бы не понять, что у нас происходит. А последняя его статья, перепечатанная вашей газетой, подтверждает - это нельзя было углядеть нигде, только самому прочувствовать изнутри. Это можно было понять, только дыша этим русским воздухом и видя, что происходит. Солженицын в ней уже совсем другой. Ты сам в своем предисловии к его статье и говоришь об этом, хотя он не признал еще своей ошибки с октябрем 1993 года, но, я думаю, втайне он уже чувствует, что ошибся. Мне кажется, он уже понимает, что его резко непримиримая борьба с коммунизмом, когда он призывал весь мир к такой же непримиримой борьбе,- приводила к поддержке борьбы с самой Россией.
В. Б. Владимир Максимов первым осознал, что не с коммунизмом западный мир боролся, а с Россией как могучим государством. Мне кажется, что сейчас уже на пути к такому же признанию и Александр Солженицын. К федерации России с Белоруссией, Украиной и Северным Казахстаном. Мы только можем мечтать сегодня об этом. Он оказался прав в своих прогнозах.
В. Р. Полностью согласиться с Солженицыным я и сейчас не могу. Скажем, согласиться с тем, что он против Шолохова писал. Это у него что-то личностное, ревнивое, завистливое. Жаль. И второе - это то, что он поддерживает отход от нас Чечни. Может, с этим придется и смириться, но именно смириться, а не поддерживать. Если Чечня отпадет, то и благодаря его поддержке. Не надо об этом забывать. Его слово имеет вес. К нему прислушиваются в мире. С таким позором отдавать Чечню - это соглашаться с Лебедем, соглашаться с Березовским. Вопреки, может быть, здравому смыслу. Ведь весь Кавказ отпадет... Евгения Носова еще хотел бы отметить. Он печатается в журнале "Москва". Его рассказы говорят, что он в хорошей форме. Еще и в прежние, благополучные времена он чувствовал себя больным человеком. В этом возрасте любая болезнь просто переходит в другую болезнь. Нам кажется, что мы излечиваемся, а получаем иную болячку. Он чувствует себя не очень хорошо, но по-прежнему пишет, и хорошо пишет, и дай Бог ему писать дальше.
В. Б. Дай Бог каждому писателю быть в творческой форме. Я рад, что ты сегодня вновь печатаешь такие сильные рассказы, как "В ту же землю". Хочу спросить тебя, ведь даже самый талантливый критик не может адекватно проникнуть в замысел писателя. Критик может дать интересную интерпретацию того же "Прощания с Матерой", того же "Живи и помни", но как узнать, что думал сам автор, что замысливал? Что двигало тобой, когда ты писал "Живи и помни" и "Прощание с Матерой"? Получилось ли то, что задумывалось?