Нынешние реформы привели к страшным последствиям. Потому мы и рассуждаем на тему, будет или не будет существовать Россия. Ведь пока остаются только мистические надежды, остается возможность мистического спасения. Была тысячу лет такая махина, такая глыбина - не может же взять и исчезнуть?! В конце концов, древний Рим исчезал сотни лет. Византия исчезала сотни лет. Не можем же мы за десять лет исчезнуть?! Но Рим или Египет - страны, которые жили больше наверху. Россия всегда была утоплена глубже. Всегда жила какой-то подземной жизнью. При Иване Грозном и при Петре Первом, при Николае и при Сталине. Подземная Русь, как в айсберге, всегда была толще видимого внешнего слоя. Когда попытались извлечь уроки Октября, когда нынешние разрушители стали задумываться, почему воспряла Россия после семнадцатого года, они пришли к правильному выводу - надо бороться с исторической Россией, надо уничтожать эту невидимую подземную ее часть. Они решили нынче ее, эту историческую невидимую подземную часть, поднять, слегка возвеличить, привести в Кремль, сделать видимой, приобнять, прославить. Они согласились даже с Православием и тоже привели Церковь в Кремль - с целью тут же подменить ее, сделать ее ряженой. С видимой Россией им легче бороться. В результате у нас сейчас наверху ряженая Русь, но подлинная Русь по-прежнему ушла в укрытие. Не согласилась существовать вместе с нынешней властью. Она опять в глубине. Когда надо, снова вернется.

В. Б. Подземная Русь, которая тебе так слышна и является главной хранительницей России, - она выходит навстречу в годы бедствий, в Великую Отечественную войну, она русифицирует любые космополитические проекты преобразований. Какие бы перевороты сверху ни проходили, движение подземной подлинной Руси идет своим путем, она русифицировала обкомы и горкомы, она врастала в армию, проникала в ракеты и в открытый космос, благословляла полигоны и научные городки. И всегда литература - была и есть рупором этой подземной Руси, ее выразителем. Когда в октябре семнадцатого к власти пришли троцкисты-интернационалисты с идеей мировой революции, Россия должна была исчезнуть. Минули десятилетия - и вновь всплыла национальная Русь. Я уверен: то же произойдет и сейчас. Подземная Русь вновь повернет ход событий. Верховная власть легко была разрушена и в семнадцатом году, и вся внешняя петербургская аномалия вылетела в Париж и Лондон, в Прагу и Харбин, отказавшись от имперского величия. А подземная Русь собрала новую, еще более красивую и величественную русскую империю. Сейчас вновь легко была разрушена верховная, уже коммунистическая власть, вновь раздаются голоса уныния и паники, вновь вся верхняя импозантная часть государства оказалась лишена воли к сопротивлению. Кстати, поэтому народ и не стал ее поддерживать. Он чувствовал ее гниль и обреченность, но это не значит, что сам народ лишен воли к сопротивлению. Он ждет своего часа, он ищет требуемый поворот событий. Это все та же древняя притча об Антее.

В. Р. Верхняя власть и в семнадцатом и в девяносто первом году переставала быть национальной. Все-таки и в революцию 1905 года и в февральскую революцию результаты либеральных усилий были немалыми. Они сделали Россию революционно-либеральной. Верхушка царской власти уже не была крепко связана с той народной толщей, о которой мы говорили. То же самое получилось и с коммунизмом. У власти была уже выдохшаяся, извращенная часть народа. Извращенная властью, самодурством. Конечно, она не могла выдержать напора либеральной пропаганды, она позорно бежала. Когда мы сейчас говорим, что коммунистическую Россию погубила сама партия, в сущности так и есть. Кого в брежневский период принимали в партию? А ведь половина партии была принята уже при Брежневе. Условия для приема были облегчены совершенно неимоверно. В партию шли для карьеры. Партия стала не коммунистической, а карьеристической. Все-таки смысл в пролетаризации партии какой-то был. Пролетарская партия могла контролировать власть. А когда в партию пошли Чубайсы, это и привело ее к гибели. Они хлынули в партию и взорвали ее. Это стала партия корыстных людей. Может быть, они и не знали, что взорвут ее, но они знали, что работают лишь на себя...

В. Б. Валентин, а как ты сам считаешь: твое хождение во власть, участие в президентском совете у Горбачева оказалось полезным для тебя, для общества? Я понимаю твои чувства, когда ты согласился на президентский совет. Кто-то должен делать, кто-то должен влиять в национальном направлении. Но как эта попытка удалась? Ты повлиял на какие-то события? Или это все было напрасно?

В. Р. Мое хождение во власть ничем не кончилось. Оно было совершенно напрасным. Кстати, то, о чем ты говоришь, о национальном влиянии - надо было активнее этим заниматься. Если ты помнишь то собрание, когда писателями выдвигались кандидаты в депутаты, 1989 год был, - как лезли наши демократы туда, а если кто-то не проходил, например, Евтушенко, как они быстро искали новые лазейки, находили территории, где они могли бы быть избранными. Они не напрасно лезли - как только прошли в Верховный Совет, они сразу же образовали печально известную межрегиональную группу, которая, по сути, и подготовила разрушение Советского Союза. А наши сторонники все отказывались от депутатства, отказывался Василий Белов, меня чуть не силой затолкали в депутаты, да и других патриотов тоже. А надо было не отказываться, надо было предвидеть усилия наших врагов. Поэтому когда сошлись мы там на острие, силы оказались не на нашей стороне. Я не знаю, можно ли было остановить разрушение государства, но и останавливать было некому. А мое вхождение во власть оказалось совершенно безрезультатным. Особенно членство в президентском совете. Со стыдом вспоминаю, зачем я туда пошел. Мое предчувствие меня обмануло. Мне казалось, что впереди еще годы борьбы, а оказалось, что до распада остались какие-то месяцы. Я был как бы бесплатным приложением, которому и говорить-то не давали. Все было спланировано, все шло заранее организованным ходом.

В. Б. Ну, а как литературный раскол, разделивший нас на две разбегающиеся галактики, сотворивший две нигде не пересекающихся литературы, - он был неизбежен? И хоть он и был организован не нами, а Евтушенко и его сподручными, может, теперь пусть так и будет? Спокойнее жить в своей среде, встречаться только с единомышленниками... Необходимо ли нам новое сближение, новое срастание писательских союзов?

В. Р. При любой революции не может быть единства в культуре, в литературе. Так было после семнадцатого года, так и сейчас. Я считаю, что это полезный процесс. Там тоже есть талантливые люди, есть талантливая литература, но у нас с ними принципиально разный взгляд на Россию. Зачем нам с ними ссориться, воевать? Пусть живут. И мы будем стремиться делать свое дело. В родной среде, в творческой, не враждебной обстановке. Мы можем говорить друг с другом совершенно откровенно. У нас даже хватает своих спорщиков, зачем еще усиливать вражду? Уже совершенно ясно, кто есть кто. Все определилось в литературе. Не надо нам объяснять, кто такой Юрий Карякин или Булат Окуджава. Все совершенно ясно. Они занимаются своей разрушительной работой, тянут Россию на Запад. Мы занимаемся своей, укрепляя ее здесь. Но при самой свободной раскладке сил оказалось, что за нами процентов девяносто всех писателей России - все, кто чувствует близость с национальной Россией. Лишь в Москве и Ленинграде -несколько сотен прозападных литераторов. Так зачем они нам? И мы им не нужны. Сейчас постепенно все становится на свои места, и та роль, которую играет демократическая литература, - она тоже определена. Читателю они не интересны, как бы их ни издавали соросы. Есть у них газеты, есть площадки для выступлений, но это уже замкнутый малочисленный круг с выходом на Запад. Как та змея, которая кусает свой хвост.

В. Б. А что происходит с самой литературой? Почему ее почти не читают? Куда делись миллионы читателей? С другой стороны, почему многие талантливые писатели молчат? Почему у многих пропала сама воля к писанию? Писатели почувствовали исчерпанность идей, не о чем писать, ибо не знают, что будет завтра. Не знают, куда идет Россия. Кончилась целая цивилизация. Советская цивилизация. Что будет дальше, сейчас никто не знает. То ли монархия, то ли парламентская республика, то ли диктатура национальная, то ли колониальная... Даже на полгода мы не можем предвидеть. Писатель не знает, куда вести своих героев. Не знает нового языка...