- Майор Иванов.

- Буду помнить. Спасибо за все.

- Поправляйтесь. И чтобы больше нам здесь не встречаться. Лучше уж я буду смотреть на вас, летящих высоко в небе.

- Постараемся, товарищ майор.

Проводив взглядом "эмку", входим в расположение санитарного батальона. В операционной палатке хирург сразу же хватает меня за здоровую руку и возбужденно говорит:

- Браток, дай хоть одну парашютную стропу. Нет шелка, нечем зашивать ребятам раны.

Я хорошо понимаю его. Парашют Сухарева я осматривал. В шелковом куполе два отверстия диаметром по полтора метра. Прогорел в нескольких местах. Знаю, что он непригоден к дальнейшей эксплуатации.

- Берите, - говорю хирургу.

- Превеликое, браток, тебе спасибо. Теперь живем.

Не суждено было этому ПЛ-3М спасти Сухареву жизнь. Но пусть он поможет многим солдатам и офицерам заживить их раны.

Через некоторое время Петро уже лежит на столе. Ему зашивают рану без наркоза. Он морщится, смотрит медсестре в лицо и молчит. Со мной хуже. Хирург (я внимательно смотрю на него) вздыхает и говорит:

- Ложитесь животом на стол и свешивайте руку вниз. Привяжем к ней груз, и она войдет в сустав. Как зовут-то вас?

- Николай. Бондаренко.

- Ну вот, Коля Бондаренко, придется вам потерпеть немного. Не бойтесь...

- Я не боюсь. Раз попал к вам в руки...

- Правильно!

К моей руке привязали ведро с водой, а потом еще и камень, но рука в сустав не вошла. Хирург задумчиво посмотрел на меня и спросил:

- А хотите, я ее под общим наркозом вправлю?

Соглашаюсь - другого выхода нет. Сестры привязали меня веревками к столу. Хирург сказал: "Считайте!" - и мне дают наркоз. Я начал считать, мне стало очень плохо. Захотелось крикнуть: "Не надо!", вырваться, но... в голове зазвенело и я провалился куда-то в бездну...

Очнулся после наркоза. Мое левое плечо туго перевязано. Подвигал подвязанной рукой - не болит. Осматриваю себя. Чувствую, стянута и правая нога. При приземлении на каменистую почву я сильно разбил правое колено. Врачи, не церемонясь с моими шароварами, разрезали правую штанину от стопы до бедра, перевязали колено и скололи куски двумя английскими булавками. В таком виде меня посадили вместе с Баглаем и другими ранеными в кузов грузовика и повезли во фронтовой госпиталь Ровеньки.

После осмотра там врачи принимают решение отправить нас в авиационный госпиталь Зерноград.

- Доктор, было бы лучше, если бы вы отправили нас в полк. Там и госпиталь есть, - говорю врачу-женщине, вспомнив, что неделей раньше туда положили командира звена Покровского и его штурмана Лакеенкова.

- Ни в коем случае. Даже не говорите об этом, - возмущается врач.

Утро восьмого августа. В госпитале ждут самолет, который должен доставить нас в Зерноград. За прошедшие дни я еще два раза напоминал врачу о нашем полковом госпитале и дважды получал резкий отказ.

Сестра ведет нас к взлетно-посадочной площадке сани, тарных У-2. А вот уже подруливает "кукурузник". Так фронтовики величают этот маленький санитарный самолет.

- Попухли мы с тобой, командир, - говорит Баглай.

Сестра дает летчику документы и властно распоряжается:

- В Зерноград обоих!

- Сколько мне еще рейсов сегодня? - спрашивает летчик.

- Два.

- Нормально.

И тут у меня созрело решение. С врачами и сестрами я не договорился и не договорюсь. А с летчиком, коллегой?.. Улучив момент, делаю строгое лицо, подхожу к пилоту и спрашиваю:

- Ты летчик?

- Да, летчик, - отвечает он и меряет меня взглядом с головы до ног.

- И мы летчики. Вот что: повезешь нас не в Зерноград, а в полк. Понял? Если только ты летчик, - бью по его самолюбию. - Посмотри, разве нас на носилках принесли?

Мой расчет оправдался.

- А где ваш аэродром? - спрашивает он.

- Аэродром Мечетный.

- О, знаю. Полк Валентика... Бывали там не раз.

- Вот и хорошо.

Летчик быстро чертит на карте от Ровеньков до Мечетного линию, отсчитывает курс. Мы садимся в воздушную санитарку и - как хорошо! - летим домой. Но по сравнению с нашей скоростной ласточкой "кукурузник" очень долго преодолевает это стокилометровое расстояние. У меня нет карты, чтобы по ней ориентироваться, а У-2 всю дорогу идет бреющим. Я даже подумал: "Везет в Зерноград, окаянный!" Нет, мы, летчики, - народ покладистый! Вот он, наш аэродром в степи, наша родная Мечетка! Я слышу, как бьется сердце.

Посадка. Выходим с Петром из кабины. Несем свои пожитки. Ребята нас узнают и бегут навстречу. Быстро идут к нам командир полка Валентик и замполит Кантор. На аэродроме находится и служивший ранее в Энгельской школе полковник Дергунов - начальник политотдела дивизии. Вид у меня явно не строевой, но я, как положено, иду к Дергунову с докладом.

- Ладно, ладно, Бондаренко, - машет он рукой. - Я всегда и всем говорю, что лучше летчиков, чем выпускники Энгельской школы, нет. Рассказывай без доклада.

Здороваемся. Коротко рассказываю о том, что произошло с нами в полете пятого августа. Сейчас обеденное время. Но ребятам не до еды. Все прибежали сюда. Пришли многие техники и многие из обслуживающего столовского персонала. Тетя Таня - повар, готовящая всегда вкусную - "высотную" - еду, сняла с головы белоснежный колпак и вытирает им слезы.

- Тетя Таня, не надо. Тетя Таня, и ты, Лидочка, - обращаюсь к официантке, - накормите, пожалуйста, летчика с У-2. Мой обед ему отдайте. Он хороший товарищ.

- Да если бы была только одна забота - кормить вас, мои дорогие... Такой хороший был Сухарев. Бывало, покушает и всегда подойдет к окну спасибо сказать... Не подойдет он уже больше...

- Не плачьте, тетя Таня. Слезами горю не поможешь.

Летчик санитарного У-2 стоит еще минутку с нами, смотрит на нашу дружную боевую семью. Но его ждут раненые, и он, распрощавшись со мной и Баглаем, спросив у Дергунова разрешение, направляется в столовую. По распоряжению Валентика мы идем к машине, которая повезет нас в полковой госпиталь. С нами рядом наши товарищи. Но в это время с КП выскочил начальник оперативного отделения штаба капитан Мазуров и дал зеленую ракету. Забыв о нас и об обеде, экипажи быстро побежали к своим самолетам.

- Куда, Саша? - успеваю я спросить командира звена Пронина.

- Аэродром Сталино. С пикирования, Колька! Эх, елки зеленые, дрожите, фашисты!.. - на ходу бросает Пронин, удаляясь.

Я стою у открытой двери кабины полуторки. Смотрю, как дружно наши летчики запускают моторы и выруливают на старт.

Первым на взлет идет батя - Валентик. За ним по одному взлетают летчики и командиры. Они собираются в группу, проходят над аэродромом парадным строем и берут курс на запад. Я смотрю не отрываясь на удаляющиеся самолеты. Через сорок минут будет нанесен мощный бомбовый удар с пикирования по вражескому аэродрому. Знайте, господа фашисты, это вам не сорок первый. Кончилось то время, когда вы безобразничали безнаказанно!

...Молодой шофер Ваня аккуратно ведет машину по неровной дороге. Я думаю об ушедших на задание товарищах, о сильном зенитном огне, которым меня и Моисеева встречали фашисты над аэродромом Сталино, и о том, что я снова в своей родной семье.

Прибываем в госпиталь.

- Го-о! Разведчики везде первые! - смеясь, громко говорит Покровский, стоя на пороге утопающего в зелени домика - госпиталя.

- Товарищ командир, прибыли поправить свое здоровье! - шучу я.

- Ну и оборванец! Где тебя так угораздило?

- Пришлось сражаться с костлявой старухой, командир!

- Здорово, - пробасил он.

На наш говор выбежал из палаты Митя Лакеенков. Мы с ним расцеловались и на радостях запели известную в то время частушку:

Эх, летчики-молодчики

Всю страну прославили,

Всю страну прославили 

Челюскинцев доставили!

После выписки из госпиталя у меня еще долго при резких движениях болело левое плечо. Капитан Вишняков рассказал, что такая травма плечевого сустава была при прыжке с парашютом у воевавшего под Сталинградом летчика 30-го полка Константина Гавшина. Но вероятно, за всю историю Пе-2 никто из летчиков не выпрыгивал в астролюк кабины. Ребята потом долго подшучивали: "Коля, здорово же ты в форточку выскочил!"