Когда хорошо выполнишь задание - радостно на душе. И тогда мы - дело прошлое - идем от линии фронта домой бреющим. Помню, в один из вылетов район разведки оказался закрытым низкой облачностью. Надеясь, что она вскоре останется позади и мы выполним хотя бы половину задания, я решил дойти до конечной точки маршрута - Барвенково, расположенного почти в двухстах километрах за линией фронта. Но облачность сопровождала нас.

- Сима, проверим высоту нижней кромки.

- Давай! - ответил Сухарев.

Я закрутил глубокую спираль, пробил облака вниз, а Сухарев в бортовом журнале записал: "Верхняя кромка - пятьсот, нижняя - двести метров". Эта высота чересчур мала для выполнения задания. Снова пробиваю облака вверх и беру курс домой.

- Скоро линия фронта? - спрашиваю Сухарева через некоторое время.

- Да прошли уже, по-моему...

- Ты точно знаешь?

- Знаю. У тебя руки по бреющему чешутся - давай.

Пробиваю вниз облака. Снижаюсь до земли и иду бреющим. В огородах вижу работающих женщин. Они, разогнувшись, смотрят на наш самолет. Нам машут руками дети. Сменяют друг друга красивые донбасские пейзажи. Земля стремительно летит навстречу самолету. У меня учащается дыхание, загораются щеки. "Вот это жизнь!" - радуюсь я. Но вдруг впереди замельтешили дымки разрывов, стали отчетливо вырисовываться танки, орудия. Под крылом поплыла изрытая разрывами снарядов и бомб земля.

- Эх ты, Сима! Линия фронта...

- Ерунда какая-то! А по моим расчетам...

Гитлеровцы ударили по самолету из всех видов оружия. Вспоминаю Покровского, который как-то сказал: "Друзья, попадетесь фрицам - доли секунды не летите по прямой! Не давайте прицелиться". У самолета огромная скорость. Но только на скорость надеяться нельзя. Снаряд догонит. Дав полный газ, я резко бросаю машину поочередно из стороны в сторону, снизу вверх и обратно вниз. Подо мной вздрагивает пилотское кресло. Это Баглай ведет огонь из своей нижней установки. Мелькнула нейтральная полоса - и мы над нашими войсками. Поворачиваю голову к штурману. Сима смеется.

- Вина моя, товарищ командир, - говорит он, - но зато советские люди за линией фронта увидели на крыльях нашего самолета красные звезды.

- А фрицы, ну и гады же! Стоят в полный рост и палят по нас из карабинов, - говорит скороговоркой Баглай.

- Ты томе молодец, Петро, что полоснул по ним из "Березина".."

* * *

Сегодня, пятого августа, мы вылетим на боевое задание в двадцать пятый раз. В эти дни войска Степного и Воронежского фронтов начали операцию "Полководец Румянцев" по уничтожению белгородско-харьковской группировки войск противника. Я и поныне горжусь, что всем чертям назло мой экипаж выполнил тогда это ответственное боевое задание командования.

По агентурным сведениям стало известно, что немцы начали перебрасывать большие танковые соединения с Южного фронта в направлении Харькова и Белгорода. Мы получаем задание проверить это. Вылет назначен на семь часов.

Прибываем на стоянку самолета. Вчера на его правом моторе потек масляный радиатор.

- Товарищ младший лейтенант, радиатор заменил. Самолет к полету готов, - встретил меня докладом техник Беляев.

...Техникам я верю, как себе. Когда тороплюсь с вылетом, самолет тщательно не проверяю. Знаю, что это большое нарушение соответствующего наставления. Но что было, то было. Техники (это все летчики знают) обижаются, когда им не доверяешь. И потом я знаю, что техники уважают меня так же, как я их, и они не подведут. Обычно, когда прилетаю с задания, техники нашей эскадрильи всегда собираются у капонира моего самолета. Замечаю, как они смотрят, улыбаются и как горят их глаза. "Ждали!" улыбаюсь в ответ им и я. Вылезаем из кабин. И тут обязательно механик по кислородному оборудованию старший сержант Симонов спросит:

- Командир, как кислород подавался? Как вы себя чувствовали?

- Отлично! - говорю.

- А как проклятая немчура себя чувствует?

- Фрицам скоро будет капут!

- Вот это самое главное.

- Так, говоришь, все нормально, самолет подготовлен? - спрашиваю я Беляева.

- Ну! - произносит он чересчур уверенно.

- Ясно.

Сегодня я почему-то сильно волнуюсь. Но вида не показываю. Знаю: "дам по газам" - земля останется позади и все земное волнение как рукой снимет. Не самолет мой, а я распластаюсь крыльями и уйду далеко на запад, в голубое небо, разведывать тайну врага.

Запускаю моторы. Долго газовать на стоянке я не имею привычки. Устанавливаю взлетные обороты, чтобы не было на взлете раскрутки винтов, и выруливаю.

Одно время Покровский и я взлетали со стоянки. Дурной пример заразителен - стал так взлетать и Моисеев. И начальство поставило всех нас "на свое место". Теперь для взлета мы подруливаем свои самолеты к "Т".

- Взлетаем! - даю команду экипажу и прибавляю газ.

Вначале нехотя, лениво и медленно идет "пешка" на взлет, а потом рвется вперед, все быстрее и быстрее набирает скорость. Теперь за ней, как за норовистой лошадью, нужен глаз да глаз. Отрыв от земли. Бегло смотрю на приборы. Что за чепуха! В правом моторе почти нет давления масла, его температура быстро растет.

- Убрать шасси! - подаю команду штурману, чтобы набрать немного высоты, и поясняю: - Нет давления масла в правом... Буду на одном левом заходить на посадку.

Положение незавидное - высоты почти никакой. Пе-2 с одним мотором ведет себя плохо. Это является причиной случавшихся в первое время аварий и катастроф. Прикидываю в уме: наверное, что-то с масляной системой. А что? Правый мотор работает отлично, ровно. Но если ему дать еще немного "покрутиться" - его заклинит. Это не устраивает меня, и я захожу на посадку, убрав газ. Небольшое давление масла есть, и я, зная, что на малых оборотах смазки мотору будет достаточно, не выключаю зажигание. А вдруг неожиданно потребуется тяга? Использую все, учитываю и то, что за границей нашего Мечетного аэродрома ровная степь. Выпускаю шасси. Приземляю машину между капонирами второй и третьей эскадрилий и выкатываюсь на аэродром. Выключаю моторы. Ко мне бегут техники.

Вскоре выяснилась и причина отказа. Чтобы не текло из бака масло, вчера при смене радиатора в системе перекрыли сконструированный для этого шунтовой кран. А открыть его?..

Беляев, конечно, мне в глаза не смотрит. Хочется ему сказать несколько "ласковых", но разговоры вести некогда.

- Бондаренко, - кричит начальник штаба, - бегом на запасную машину! И немедленный взлет!

Одетые в меховое обмундирование, с заброшенными за спину парашютами, мы бежим на запасной самолет.

Я сейчас сильно зол. Задание очень серьезное, и за его выполнением смотрят не только с КП нашего аэродрома.

Навстречу с докладом торопится техник запасного самолета.

- Короче! - бросаю ему на ходу. - Фотоаппараты стоят?.. Кислород?.. Заправка маслом, бензином?..

- Все нормально, товарищ младший лейтенант! - козыряет он.

- У меня нет времени вас проверять!.. Ну и "шхуна" у тебя!.. Ты что, с того света ее выкопал?

- Она старая, товарищ командир, но хорошая.

- Моторы сегодня пробовал?

- Так точно.

- Когда машина летала последний раз?

- В день перелета сюда из Сальска.

- Ладно, в воздухе разберемся, - говорю технику в быстро поднимаюсь в кабину.

Запускаю моторы. Они работают хорошо. Техник, убрав из-под колес колодки, козыряет. Другие техники тоже каждый по-своему провожают меня. Злость как-то сразу прошла. Я улыбаюсь всем в ответ. Отрулив немного от капонира, взлетаю.

Первое впечатление о самолете после отрыва неплохое. Машина легко слушается рулей и хорошо набирает высоту. Одно мне только немножко не нравится: правый мотор дает небольшую раскачку оборотов. Но все же он, как и левый, поет свою песню. Оба они несут нас на запад, несут туда, где ползут немецкие танки.

О раскачке оборотов я решил никому в экипаже не говорить.

- Какая просторная кабина, - обращается ко мне Сухарев.