Света окаменела. Она стояла, вцепившись в свой бокал, пока он осторожно обойдя ее, не вошел в дом.

Такого не бывало в ее жизни. Такого нельзя было даже предположить. Ненависть пронзила ее мгновенно и люто, от злобы закружилась голова, и он, и эта ненависть завладели неистово всем ее существом. Онемевшая стояла она в темноте, затем протащившись несколько шагов, упала в кресло и будто провалилась в пустоту. Мало-помалу из этого черного провала одной мучительной волной вырвались позор и стыд оскорбления, ослепительное, как горячий ключ, отчаяние и мрачная страстность нашедшего и узнавшего себя чувства. Она болезненно, немузыкально застонала, оглядываясь вокруг, беспорядочно и бессмысленно поправляя что-то на себе. Немало времени пробыла она в темноте веранды - стыдясь и терзаясь, вдыхая, не чувствуя, сладкую теплынь южной ночи и, разглядывая, не видя, желтые россыпи ночных огней.

Вдруг стукнула дверь и рядом с ней выросла фигура хозяина дома. Сверху затарахтел добродушный голос:

- Я вас ищу по всему дому, красавица моя!

- Николай Николаевич, хорошо что вы пришли! - встрепенулась Света с нетерпением. - Посидите со мной! - воскликнула она и вздрогнула от своего зазвеневшего голоса.

- Что вы тут спрятались? - спросил он изумляясь.

- Здесь, с холма - так красиво. Я люблю иногда... помечтать, - мрачно заметила она.

- Да, это место красивое. Но я не много люблю в окошки смотреть, лучше на вас буду любоваться!

Она темно взглянула на него, хотела что-то сказать, но промолчала. Взгляд ее стал мягче и, с усилием справившись с собой, она хохотнула, но резко, неузнаваемым голосом:

- Что вам на меня смотреть... Вы живете обалденно. Такой дом!

Николай Николаевич насторожился, удивляясь все больше, но смысл слов был так привлекателен, что он не удержался:

- Да, оно удовлетворительно. Я как раз все, считай, закончил. Только хочу в саду прудик сделать. Но уже вижу, что делать почти нечего... - В голосе Николая Николаевича зазвучала такая печаль, что Света спросила удивленно:

- Что ж расстраиваться? Дом готов, живи да радуйся!

Тот замычал что-то нечленораздельное, а потом тягостно проговорил:

- Я вот, понимаете, всю жизнь строил. И первый мой дом, и второй. У-у-у-ух, сколько лет! Ничего больше не делал. Потом начал этот, хе-хе. Все хотел дворец иметь... - почти шепотом докончил он и повесил голову.

- Чудак-человек! Такой дом отгрохал и горююет. Теперь и пожить!

- Вот-вот! - обрадовался Николай Николаевич найденному пониманию, - я как раз и говорил жене: "Вот дострою - тогда и поживем!" А теперь все закончил, а жизни-то и нет! - в смятении воскликнул он.

- Никак я вас не пойму! - Света с любопытством развернулась к нему, стараясь отодвинуться, защититься от собственных мыслей, чувствуя, что ее сердце понемногу отмякает.

Глуповатое лицо Николая Николаевича как всегда искренне отражало перемены чувств своего владельца, и сейчас на нем по-детски чистосердечно сияла вся его душевная работа.

- Делать-то мне, вишь, нечего стало. Дом-то я кончил! - жалобно пискнул он и отвел глаза.

Как маленькие актеры старинного провинциального театра, освобождающие сцену для главного действия, от Луны красиво и легко разбежались серебрянные облачка, и мир залил воздушный дрожащий свет ночи. Взволнованная нежными лучами, сине-бархатная глубина подалась, раздвинулась, засияла, наполнившись воздухом, словно огромная раковина.

Николай Николаевич долго смотрел на легкие звездочки в этом сияющем озере света, покоряясь его поднебесной красе и невинности, растворяясь в ней и в беспомощной немоте склоняя перед ней голову. Взгляд его становился все добрей и печальней. Потом он сказал:

- Мне одиноко... Вы знаете, что это такое?..

Она тягостно вдохнула, отведя взгляд.

Они помолчали, не мешая друг другу. В глубокой задумчивости он заговорил:

- Такая тоска и некуда податься. И дома сидеть плохо, и идти куда-то... не нужно. Только время провести... Вот жил я и вдруг увидел, что я совсем один, что я - стар. Знаете, что чувствует старый человек, как одинок он и заброшен, как не нужен никому... и даже своим детям... - сказал он тихим и глубоким голосом. Сердце его задрожало. Он взял ее руку и поднес к своему лицу, и прижал к нему. Она не убрала ее. Глаза его медленно наполнились кроткими слезами.

Долго они сидели так, в темноте, печалясь, - в бездонной и несбыточной минуте понимания. И как все самое глубокое в жизни человека, эта минута прошла сквозь сердце и...

Он поднял голову и прошептал:

- Вот если бы вы...

- Что, я?

- Я имею в виду, вот если бы такая красавица, как вы... - замирая повторил он и осторожно, тихо поцеловал ее ладонь.

- Да что? - она ласково взглянула на него.

Николай Николаевич вздохнул:

- Мне бы такую подругу... Сколь бы я рад был!

...Минута прошла, и от нее остался дым.

"Старый хрыч!" - подумала она, а вслух сказала по-детски:

- Мы с вами друзья, ведь правда? - помолчала, мечтательно взглянула в иссине- темное небо и протянула: - Максик тоже хороший друг... Я решила зажить самостоятельной жизнью, так он помог мне с квартирой, а теперь и с машиной! - она захлопала в ладошки и звонко рассмеялась: - Я сама на машине буду кататься!

- Я давно Шустера знаю, очень культурный человек. А что он вам в помощь вошел, я не знал. - Глаза Николая Николаевича стали тверже, и он новым взглядом посмотрел на собеседницу. "Никак ты обоих за нос водишь!" мелькнуло у него в голове. Удивительно, ведь ничего казалось бы доброго такие новости для него лично сулить не могли, однако же Николай Николаевич не то, чтобы обрадовался, но почему- то воодушевился.

Света как будто почувствовала его мысль, помолчала минутку и, переложив ногу на ногу, легко заметила:

- Лучше Максика друга нет, правда?

- Конечно это так... - Николай Николаевич заерзал в кресле, - вам оно виднее, как говорится. Только я думаю, лучше иметь солидного друга. Может такой друг и не красавец, но зато в хорошем возрасте и на других заглядываться не будет.

- А что, Максик не очень надежный? - Света наслаждалась ситуацией.

Николай Николаевич весь подобрался.

"Будешь топить или нет?" - с интересом подумала она.