Я расчел, что отряд наш, шедший шагом, употребит не менее шести часов для достижения первого этапа, следовательно, пустив мула рысью, я легко мог догнать его в полтора часа. Въехав в Алькарасскую долину, примыкающую к самым стенам города, я заметил вдали всадника, следовавшего по одному со мною направлению; он был в солдатском шинели и в красной фуражке.

"Попутчик!" - подумал я и приударил мула. Едва мы поравнялись, как всадник остановил коня, взглянул на меня с большим вниманием и, сняв фуражку, закричал: "Salut, mon colonel!"*

______________

* Приветствую вас, полковник! (фр.)

- Разве вы меня знаете? - спросил я.

- Я имел честь встречать вас в Алжире, граф, и неоднократно, - отвечал он.

- В таком случае очень рад и поедем вместе. Вы, верно, принадлежите к отряду, - продолжал я, нимало не заботясь о том, что даже не спросил имени своего спутника.

- Нет, не принадлежу, а пристану к нему охотно, покуда путь один.

- Стало быть, вы отправляетесь не в Константину?

- Не совсем, полковник; место моего назначения - Гельмское укрепление; оно ближе Константины несколькими часами.

Мне казалось, что мы сказали друг другу все, что имели сказать, но я ошибся: товарищ мой, зная, с кем имеет дело, заговорил об охоте; а начав раз, он не мог кончить, потому что главное удовольствие людей, одержимых этою страстию, состоит в том, чтоб передавать кому бы то ни было давно забытые похождения и наслаждаться впечатлением рассказа.

Проехав долину и миновав старасскую дорогу, мы продолжали путь по холмам, местами обросшим соснами и оливковыми деревьями. Вдали тянулись возвышенности, примыкающие к Атласу; изредка среди густой зелени пестрели развалины, - жалкий остаток римского величия; а в полдень мы присоединились к отряду и с ним вместе провели ночь в дрейянском лагере.

Не найдя между офицерами ни одного знакомого, я ограничился обществом своего спутника и продолжал с ним путь до Гельмского укрепления, которое составляет третий этап. Спутник мой предложил осмотреть развалины христианской церкви, передал довольно подробно легенду нескольких памятников и в заключение попотчевал меня кофе, без которого, как говорил он, обходиться никак не мог.

За кофе речь коснулась опять охоты; но я забыл вам сказать, что речь эту вел я один, а он только слушал со вниманием человека, которому предмет разговора знаком только понаслышке.

- Но неужели вы не ощущали ни малейшей робости, стоя, например, против тигра? - спросил у меня мой спутник.

- Не помню, а кажется, никогда.

- Удивительно, - промолвил он недоверчиво.

- Почему же?

- Потому что тигр прехитрое и прековарное животное, прыжки его направляются безошибочно, а они смертельны.

- Но против прыжков есть надежная рогатина, а для рогатины две твердые руки товарища, - отвечал я. - Вот если бы лев, это другое дело.

- Лев! - возразил он, - да помилуйте, что значит лев? то же, что корова, что всякая домашняя скотина. Поверьте, разницы большой нет, по крайней мере для меня.

- Но разве вы встречались с ним?

- Со львом?

- Да!

- Да чем же я и занимаюсь, как не этими встречами и даже в эту минуту?..

- Неужели вы Жирар? - воскликнул я почти с восторгом.

- К услугам вашим, граф! - отвечал, улыбаясь, скромный истребитель львов.

- И вы не назвали себя ранее и слушали с таким вниманием мои ребяческие подвиги? Я этого вам никогда не прощу, - прибавил я, краснея, как школьник перед учителем.

- А может быть, простите, - перебил Жирар.

- Не думаю.

- Ни далее, если б, например, я передал вам права мои на первую львиную шкуру?

- Убитого вами льва?

- Нет, живого и здорового.

- А где его взять?

- Надеюсь, недалеко отсюда.

- Вы шутите.

Жирар вместо ответа вынул из кармана сложенный лист бумаги и передал его мне.

Я развернул бумагу и чуть не запрыгал от радости; то был открытый лист и предписания местным отрядным командирам давать по требованию Жирара то число людей, которое он найдет нужным для истребления львов в окрестностях гельмского лагеря. Жирар прибавил, что недавно поблизости Гельма открыта туземцами свинцовая руда, которую правительство предписало разработать; а как частые посещения всякого рода животных беспокоят рудокопов, то и прислан он, Жирар, поохотиться.

- Когда же мы отправимся? - спросил я.

- Через час, если вам угодно, - отвечал он.

Через час мы расстались с отрядом и выехали из лагеря".

- Скажите, полковник, наружность Жирара соответствует ли его силе? спросил румяный господин.

- Кто же вам сказал, что он силен, - отвечал граф. - Он меньше меня ростом, узок в плечах и такой доброй наружности, что, смотря на него, конечно, никто не догадается, что наружность эта принадлежит грозному бичу львов. Прибавьте ко всему этому скромность и неловкость молодой девушки, и вы получите полный портрет Жирара.

- Итак, граф, вы выехали из лагеря.

"Да, в этот же вечер и чрез несколько часов мы остановились посреди шалашей рудокопов. Появление Жирара было истинным праздником для этих бедных людей. Целая толпа женщин, покрытых рубищами, окружила его со всех сторон; многие поднимали кверху детей своих, кланялись до земли, кричали, смеялись и даже прикладывались к полам его сюртука. Нам отвели лучший шалаш; разостлали в нем несколько войлоков и снабдили нас фруктами, кабаньим мясом и всем, что нашлось лучшего в этом краю. Когда же жители маленькой колонии разошлись, Жирар потребовал к себе одного из старших. К нам явился высокий и худой араб в засаленном бурнусе; он бросился к ногам Жирара и целовал их, потом встал и скрестил руки на груди.

- Часто ли показывается лев? - спросил Жирар.

- Ах, как часто! ах, как часто, и не без крови! Несчастные стада! и все погибнет! и скорбь людям! и...

Араб, словоохотливый, как все его соотечественники, не кончил бы никогда; но Жирар крикнул на него, и араб умолк, бросившись снова к ногам нашим.

- Отвечай на вопросы мои коротко и ясно, - сказал Жирар. - Во-первых, как часто показывается лев?

- Еженедельно, - отвечал араб.

- Все тот же или разные?

- Один и тот же.

- Почему ты знаешь?

- Он ходит в одну ногу, - отвечал араб.

- Ты видел след?