- А что, капитан? в этой цепи пудов двадцать пять будет? - спросил я довольно громко, чтобы обратить на нас внимание танцовщицы.

- Что вы, что вы, - отвечал могучий капитан, - да в ней и пятнадцати не будет; вряд ли есть и двенадцать. - Он плюнул.

- Для одной ноги и эта тяжесть хорошая рекомендация; впрочем, продолжал я, - скажите мне, оказала ли вам когда-нибудь сила ваша какую-нибудь значительную услугу?

- Очень значительную - нет! Однако ж... - Мы говорили по-французски, и слово "однако ж" заставило Гризи повернуться в нашу сторону; я заметил это движение и принудил капитана продолжать; он скрестил руки на груди, закинул ногу на ногу и, плюнув за борт, сознался, что, еще служа лейтенантом на одном из английских кораблей, отбил кулаком лапу посредственного якоря и так испортил руку, что в дурную погоду и до этой минуты чувствует некоторую боль.

Обстоятельство, названное капитаном услугою, заставило Карлотту расхохотаться до слез, а мне доставило случай завязать с нею разговор, а за ним и знакомство.

- Vous etes de la meme race?* - спросила у меня Гризи с насмешливою улыбкой.

______________

* Вы из той же породы? (фр.).

- Avec la difference, madame, que nous sommes quelquefois moins bons que nos voisins*, - отвечал я, протягивая руку почтеннейшему капитану, который чуть не изломал ее в знак благодарности. Карлотта улыбнулась и замолчала.

______________

* С той лишь разницей, сударыня, что мы не столь здоровы, как наши соседи (фр.).

Все время до обеда, то есть до четырех часов, прошло довольно скучно; погода видимо портилась, море сердилось, и качка усилилась до того, что ходить становилось трудно.

Пробежав путевой лист капитана, я узнал, что бельгийца зовут Эльгемейном, что румяный господин - отставной поручик Стивицкий, а товарищ его - полковник граф Шелахвич. Последнему оказывал наш капитан особенное уважение: он не только уступал ему шаг вперед, но даже хватался за картуз, когда граф начинал с ним говорить. Шелахвич с первого взгляда чрезвычайно мне понравился; отсутствие всяких претензий, простота не только в речах, но в самых движениях выказывали в графе порядочного человека. Он был непринужденно учтив со всеми, разговаривал охотно обо всем, позволял себе изредка замечания и даже противоречия, которые, однако ж, никогда не имели целию оскорбить рассказчика. За обедом в общей каюте румяный господин и бельгиец завладели Карлоттою Гризи, которую почти насильно усадили между собою. Я сел рядом с капитаном; полковник поместился возле меня, испанец оградил себя двумя пустыми стульями и ел очень много, не обращая ни малейшего внимания на остальное общество. Бельгиец и поручик поочередно накладывали кушанье на тарелку танцовщицы, угощали ее винами, фруктами и делали ей такие глаза, от которых, вероятно, несчастной Гризи становилось тошно. Не дождавшись конца обеда, она поспешно встала и побежала на палубу, оба кавалера бросились за нею вслед, что заставило капитана расхохотаться во все горло, а испанца горделиво повернуть голову и презрительно улыбнуться.

- Что вы об этом скажете, граф? - спросил капитан у полковника.

- О чем?

- О любезности этих господ.

- Я, право, не заметил, - ответил тот, продолжая есть преспокойно: новое доказательство уменья жить.

Капитан понял неловкость вопроса и, запив его стаканом портвейна, переменил разговор.

- А знаете ли, полковник, - продолжал капитан, - что каждый раз, когда я ем рыбу, я вспоминаю о вас.

- Неужели вы нашли сходство между нами, капитан? - спросил граф, смеясь.

- Как сходство, какое сходство? Разве я мог сказать подобный вздор!

- Вы сказали, что рыба напоминает вам меня.

- Да в каком смысле, - подхватил капитан, - я припоминаю приятеля вашего, адмирала Дюмон-Дюрвиля.

- Ну, теперь я покоен, потому что адмирал, по крайней мере, нимало не походил на этот род животных.

- Полноте, полноте, граф, - воскликнул капитан, - вы очень хорошо знаете, что дело не в сходстве, а в выстреле.

- Да, да, я начинаю припоминать. Какая же у вас память, капитан; и стоит ли говорить об этом вздоре?

- Хорош вздор, прошу покорно!

- А что такое? - спросил я у капитана, - если только вопрос мой не нескромен.

- А вот я вам расскажу.

- Право, не стоит, - перебил полковник, - удачный выстрел, вот и все.

- Положим, а я все-таки расскажу. - Капитан вытер рукавом губы и обратился ко мне всем туловищем.

- В двадцатых годах, - начал капитан, - я перешел во французскую службу и находился на военном фрегате, который имел честь перевозить адмирала из Орана в Тулон. В свите адмирала был полковник (капитан указал на графа). Вот в одно утро матросы заметили, что за рулем крадется акула: дурной знак для моряков. Правда, в наш век подобным пустякам не верят порядочные люди; но, сами посудите, есть ли возможность вбить в матросскую голову, что акула то же, что собака или другой голодный зверь, которому нужна пожива и больше ничего. Матросы задумались и стали перешептываться. Я был на вахте в то утро и при рапорте доложил адмиралу, что так и так. Адмирал оставил завтрак и в сопровождении всех офицеров взошел на палубу. Как нарочно, погода была тихая, море спокойное, и фрегат едва двигался вперед. "Брось ей что-нибудь", - сказал адмирал, и в тот же миг принесли из кухни несколько кусков мяса; первый кусок испугал животное, которое приостановилось было, но вскоре перевернулось вверх брюхом и, проглотя мясо, быстро догнало фрегат; второй кусочек был проглочен еще скорее, а третий и четвертый до того разлакомили чудовище, что оно без церемоний только что не хваталось за руль. "Есть ли возможность отделаться от этого драгоценного сообщества?" - спросил вполголоса адмирал у капитана фрегата. "Никакой, - отвечал капитан, - иначе я употребил бы на то все средства". Адмирал задумался и потом обратился к полковнику.

- Какая память, какая память, - проговорил, улыбаясь, граф.

- Да, память недурна; но слушайте, - продолжал капитан. - На просьбу адмирала - подарить ему акулу, полковник слегка поклонился и приказал принести штуцер. Общее любопытство дошло до высочайшей степени. Пока граф заряжал ружье и осматривал курок, офицеры тревожно перешептывались между собою; большая часть пожимала плечами, другие улыбались с видом сомнения, а я, признаюсь вам, препросто утверждал, что полковник берется не за свое дело и что ни за какие сокровища не желал бы я находиться в его смешном положении. Но штуцер был заряжен, и полковник подошел к заднему борту; он стал всматриваться в животное, и мы едва переводили дух. "Бросьте ей что-нибудь, - сказал спокойно граф, - и, ежели можно, на веревке". Приказание его было выполнено в точности; половина барана, привязанная к тонкой бечевке, упала в море, и акула перевернулась; но в тот миг, когда пасть ее разинулась и готова была проглотить лакомый кусочек, мы дернули за бечевку, и баран отскочил вперед. Акула несколько минут следовала за приманкою, потом вдруг наддала ходу и снова перевернулась. "Дерните", сказал полковник, и в тот миг, как обманутое животное, перевернувшись, обнажило голову, выстрел раздался. Все мы превратились в зрение; никто не дышал. Животное свернулось в кольцо и нырнуло, оставя круг на поверхности моря. "Ну что? - спросил адмирал, - попал ли?" - "Полагаю", - отвечал граф, отдавая ружье. "Но чтоб убить чудовище, нужно пробить ему перемычку глаз", заметил адмирал. "Знаю", - отвечал граф так же спокойно и так же утвердительно, как бы сказал вам "здравствуйте!". "Кровь, кровь!" - закричал вначале один из адъютантов адмирала. "Кровь!" - повторили все без исключения, и не понимаю, как я не перескочил за борт. Адмирал приказал спустить в море шлюпку и сам в сопровождении графа и нескольких офицеров - а в том числе и меня - сел в нее, и мы стали грести по направлению кровяного пятна.