До лесной чащи оставались считанные шаги. Мне бы только немного отдохнуть, и я преодолею этот короткий, но адски тяжелый путь. Видимо, это понял и враг. Загремели выстрелы. На голову посыпались куски коры, ветки, снежная пыль. Переползаю за толстый ствол дерева и, слушая, как со скрежетом впиваются в его промерзлую древесину пули, сознаю теперь, что не все потеряно.

А через несколько секунд отхожу в лес, и вот уже над головой - густые шапки елей. Здесь совсем темно и тихо. Можно не торопясь брести вперед, шаг за шагом уходя к свободе, к жизни...

Через двое суток я снова был в отряде, среди своих.

С болью в сердце рассказал о гибели друзей, о всех подробностях неравного боя. Одно оставалось непонятным: как пронюхали каратели о нашем приходе в деревню. Позже, с помощью жителей этого села, настоящих советских патриотов, удалось установить истину. В то время как крестьяне собирались послушать вести из Москвы, нашелся предатель, который послал малолетнего сына верхом на коне с запиской к своему брату в соседнюю деревню. Последний сообщил немцам о численности нашей группы и ее вооружении, указал, где мы устроили собрание. Остальное уже известно читателю. Именем Родины предатели были приговорены к расстрелу. Этот приговор мы вскоре привели в исполнение.

Жаркие, неравные бои одного за другим вырывали из наших рядов опытных и бесстрашных воинов. В ночной стычке с противником погиб старший лейтенант Подгорный. Теперь мне - летчику - было суждено стать командиром и комиссаром отряда.

Через некоторое время нам стало известно, что в лесах южнее Нелидово действует партизанский отряд, возглавляемый секретарем райкома партии Коровиным. Было решено разыскать его. После встречи мы с Коровиным отправились на их базу. Многое здесь мне сразу понравилось, и прежде всего хорошо подготовленные командные кадры. Удачным, с точки зрения маскировки, было расположение базы, хорошо поставлена дозорная служба. Однако при отряде было большое количество женщин, стариков и детей. Это сужало его боевые возможности, лишало его мобильности. Из трехсот человек лишь четверть составляли активные штыки. Отряд находился в стадии формирования. Он организовывался на основании решения партии и правительства. И это радовало. В его составе были все местные партийные и советские руководители.

Конец ноября 1941 года выдался особенно снежным. Надо было ставить бойцов на лыжи. К нашему счастью, немецко-фашистское командование недооценило роль лыж в условиях снежной русской зимы, не конфисковало их у населения. Мы этим воспользовались. Теперь, если кто-то из бойцов не тол на задание, ему вменялось с полной выкладкой преодолеть по лесным тропам но менее десяти километров. Скидок и поблажек не допускалось, и в конце концов все бойцы стали неплохими лыжниками.

Пополнившийся отряд постепенно приобретал боевой опыт. От мелких стычек с противником можно было переходить к решению более серьезных задач. После совета с командирами начали готовиться к нанесению ударов по вражеским автоколоннам на магистрали севернее железной дороги Великие Луки - Москва, хотя жестокий мороз и снежные заносы осложняли выполнение таких заданий.

Район предстоящих боевых действий был удален от базы на 70 километров. После тщательной подготовки группа численностью около тридцати лыжников с пятью санными подводами двинулась в путь. На санях мы установили станковый пулемет, разместили необходимые запасы продовольствия, фуража, боеприпасов. Весь путь рассчитывали преодолеть за двое суток.

Вышли во второй половине дня, чтобы успеть засветло добраться до одной из ближайших деревень. Скорее это были мелкие поселения погорельцев и беженцев, разместившихся в землянках или в наскоро сколоченных ящиках. Оккупанты здесь, разумеется, не задерживались, и мы частенько заглядывали сюда не только ночью, но и днем.

Стемнело, но отряд, обеспеченный надежной разведкой и боевым охранением, продвигался быстро. Я решил, что мне следует быть впереди, и примкнул к разведчикам, оставив в группе своего заместителя - старшего сержанта Новикова, храброго и смекалистого воина, не раз проявлявшего в боях самообладание и находчивость.

Зная по результатам предварительной разведки, что в деревне немцев нет, мы уже собрались войти в нее, но обратили внимание на непонятное оживление. Белые маскхалаты позволили нам чуть ли не вплотную подобраться к крайним строениям и явственно услышать немецкую речь. Судя по всему, здесь размещались на ночлег каратели. В бой не стали ввязываться, решили обойти деревню и следовать далее по намеченному маршруту.

На третьи сутки отряд вышел к большаку и в первую же ночь уничтожил три вражеских автомашины. Возле одной из них насчитали более двадцати убитых гитлеровских солдат и одного офицера. Первый успех окрылил нас. В течение двух последующих ночей мы маневрировали вдоль дороги, нарушая автоперевозки противника. Движение одиночных машин и мелких групп здесь прекратилось.

В этих местах размещались конные немецкие части, овес и сено считались дефицитом. Добывать фураж для лошадей, без которых резко снижалась маневренность отряда с тяжелым вооружением, оказалось делом весьма сложным. Нам пришлось возвращаться на базу.

Здесь нас ждала большая радость: мы узнали о начавшемся контрнаступлении Красной Армии под Москвой. Наши части, преодолевая упорное сопротивление противника, продвигались вперед; каждый день в сводках звучали все новые освобожденные города: Яхрома, Красная Поляна, Крюково, Калинин, Клин... Вот он, долгожданный перелом в ходе войны!

Теперь нам редко приходилось быть на своей базе.

Ширилось партизанское движение в тылу врага, создавались новые отряды, оккупанты несли вое большие потери, свою злобу они вымещали на мирных жителях.

В середине декабря 1941 года группа партизан из восьми человек натолкнулась днем на немецкую засаду. Оценив обстановку, она стала быстро отходить, минируя узкие участки дороги. Оторваться ей удалось быстро, так как каратели продвигались медленно, волоча по бездорожью легкую артиллерию и минометы. К вечеру вражеские солдаты (их было около трехсот) остановились на отдых в деревне, а наша группа прибыла на базу, и ее командир доложил о встрече с противником.

На следующее утро можно было ожидать непрошеных "гостей", и мы приняли необходимые меры. Выставили несколько засад, заминировали участки лесной дороги. На рассвете вдалеке началась сильная артиллерийско-минометная стрельба. Сначала мы предположили, что гитлеровцы натолкнулись на какой-то другой партизанский отряд. Надо было выяснить. Высланные с наступлением темноты разведчики по возвращении доложили, что никакого боя там не было, что противник ведет методическую стрельбу по деревне. Принимаем решение: в следующую ночь нанести по врагу внезапный удар.

Наступило утро, и мы вновь услышали стрельбу из всех видов оружия. Теперь она доносилась гораздо явственнее. Особенно мощный огневой шквал прокатился часов в двенадцать дня, а затем стрельба внезапно оборвалась. Снова высылаю разведку. Получаю доклад: карателей в деревне нет, как нет и самой деревни - она сожжена дотла артиллерийско-минометным огнем. Все се жители уничтожены. Так вот по каким целям стреляли фашисты! Этот случай взбудоражил партизан. Я тоже ощутил, что в вековом хвойном лесу мне вдруг стало нечем дышать.

И сейчас, много лет спустя, не могу без содрогания вспоминать ту картину, которую мы увидели, выйдя из лесу. Перед нами на бугорке, там, где еще недавно располагалась деревня, жили люди, теперь чернело какое-то месиво из земли и угля. Повсюду валялись убитые, растерзанные люди. Я не способен передать словами, что пришлось тогда пережить мне и моим боевым товарищам. Нет, нормальные люди не способны на такое!

Возможно, мне, как командиру и комиссару, следовало созвать митинг, заклеймить фашистских убийц. По я поступил иначе: приказал всем бойцам отряда прибыть на место трагедии, увидеть все своими глазами и сделать выводы. Наверное, это было жестоко, зато красноречивое и убедительнее любых слов. Никаких дополнительных разъяснении не потребовалось.