Командир полка уточнил боевую задачу и подал команду "По самолетам!". Итак, нам предстояло нанести бомбовый удар с высоты 800 метров из боевого порядка "пеленг одиночных самолетов". Каждый экипаж прицеливался самостоятельно, а сбросив бомбы, переходил вслед за командиром к штурмовым действиям. Построение над целью - вкруг одиночных самолетов"; высота штурмовых ударов - 30-50 метров.
Через несколько минут после сигнала с КП эскадрилья, возглавляемая майором Полбиным, уже легла на заданный курс. Правым ведомым у командира следовал Виктор Ушаков, место слева занял мой экипаж. Пока летели над своей территорией, были минуты для размышлений, и я все время ломал голову над информацией, с которой нас ознакомили. Из нее явствовало, что в тыл армии прорвалась лишь небольшая группа - всего около семидесяти танков. Понятие "армия" у меня ассоциировалось с громадной мощью, мобильностью. Как же через такой заслон могла прорваться небольшая группа танков? И почему она вызвала отход наших войск, а не была немедленно отброшена назад или разгромлена? Видимо, кое-какие законы "большой войны" оставались для нас еще недоступными. Жаль только, что познавать их пришлось уже в ходе сражений, на горьких уроках, в обстановке ломки ранее сложившихся представлений. Однако вера в партию, в советский народ оставалась незыблемой. Мы не сомневались в том, что рано или поздно враг сполна заплатит за коварство и жестокость, что никогда не одолеть ему нашей героической Красной Армии.
Мы знали, что не от хорошей жизни приходится наносить мелкие уколы там, где следовало бы обрушить на врага мощные удары авиации, используя все ее свойства. Но таких сил у нас пока не было. Вот и сейчас приказано штурмовать вражеские танки на совершенно неприспособленных для этого самолетах, пилотируемых летчиками-ночниками, которых не так быстро и не так просто подготовить, которые способны умело использовать куда более сложную авиационную технику...
По внутреннему переговорному устройству Аргунов докладывает, что пролетели Андреаполь. А через несколько минут прямо по курсу можно было различить белесые клубы дыма - там шел бой. Командир дает команду на перестроение. Я быстро занимаю место в пеленге, правее Виктора Ушакова. Между тем уже резанули воздух трассы малокалиберной зенитной артиллерии первый признак, что где-то неподалеку расположен прикрываемый зенитчиками объект врага. На этот раз объектом оказались танки. Вот они - железные коробки, ползущие двумя ровными цепочками по шоссе на Торопец. С высоты они казались совсем безобидными, игрушечными.
Бросаем бомбы и вслед за командиром ложимся на обратный курс. Во время разворота смотрю вниз: около десятка вражеских машин горит, а на дороге и рядом с ней продолжают рваться бомбы, сброшенные замыкающими экипажами эскадрильи. Голова колонны замерла; некоторые танки мечутся из стороны в сторону, сползают в кюветы. Неплохо сработали. Эх, еще бы пару комплектов бомб!
Но Полбин уже с крутым снижением и разворотом увлекает группу на штурмовку. Высота 30-40 метров. С большой скоростью несемся вдоль шоссе. Оно пока пустынно. Но вот замерцали огненные вспышки на самолете ведущего - это заработали ШКАСы. Несколько секунд спустя и наша машина налетела на голову танковой колонны; открывают огонь Аргунов, а затем и Копейкин. Становится немного веселей, по строчкам пулеметных очередей чувствую, что все члены экипажа живы и здоровы.
Присматриваюсь внимательнее к вражеской колонне и вижу, как танкисты открывают верхние люки и выбрасываются через них, скатываются по броне, трусливо прячутся в кюветах. Видимо, боятся, что мы будем бросать бомбы с малой высоты, и попадают под губительный огонь пулеметов. Это уже меняет дело: штурмовка будет более эффективной, чем ожидалось. А главное, начинаешь чувствовать свое превосходство над врагом, яснее осознаешь, что его можно бить и разбить. Уже с каким-то озорством отжимаю штурвал от себя, веду машину "впритирку" над танками. Жаль только, что сам я безоружен, не могу нажать гашетки и тоже разить врага. На этом самолете пулеметов у летчика нет.
Замыкающий танк промелькнул под крылом, и впереди снова чистая лента шоссе. Полбин и Ушаков боевыми разворотами уходят влево для повторного захода. Следую за ними и одновременно даю указания Аргунову и Копейкину прочесывать огнем обочины и кюветы, где отсиживаются сейчас вражеские танкисты, деморализованные внезапным ударом небольшой, но дерзкой группы советских бомбардировщиков.
Однако второй заход на штурмовку не был повторением первого. Едва мы развернулись для атаки, как застрочили зенитные пулеметы, путь самолетам преградили снопы разноцветных трасс. Они, конечно, не заставили нас повернуть обратно, но напомнили о необходимости маневрировать. Когда перед самым носом нашего самолета возникли сразу четыре трассы, я резким маневром обошел их, а затем снова довернул на колонну. Попаданий, однако, избежать не удалось - одна из очередей прошла по правому крылу, и на гладкой дюралевой обшивке зачернели пулевые пробоины. Похоже, машина получила незначительные повреждения, можно продолжать штурмовку. Отклонив штурвал, убеждаюсь, что бомбардировщик управляем, переношу взгляд вперед, на ведущего, и вижу, что я немного отстал. Добавляю обороты, смотрю на приборы: час от часу не легче стрелка указателя температуры воды правого мотора, подрагивая, ползет к предельной красной черте. По инструкции, во избежание пожара, нужно выключить зажигание мотора, но я медлю - еще теплится надежда, что просто неисправен термометр. Нет, дублирующие приборы не оставляют никаких надежд растет температура и падает давление масла. Все! С сожалением выключаю правый двигатель, даю полные обороты левому. Самолет теряет скорость, его заносит вправо. Жму на левую педаль, кручу триммер. Стало полегче, но чисто физически. А морально... Нет, никогда, наверное, не привыкнуть к мысли, что машина повреждена над территорией, занятой врагом, что, может быть, придется садиться далеко от всего родного. Конечно, летчик бомбардировочной авиации всегда должен быть готов к такому повороту событий, но, пока работают моторы, есть боекомплект, идешь крыло в крыло с боевыми друзьями, об этом никогда не думаешь. А сейчас...
Впрочем, и теперь, когда пилотирование самолетом усложнилось, мы еще не побеждены - опыт полетов на одном моторе есть. Вспоминаю мнение Валерия Чкалова, что даже для дальних перелетов достаточно одного, но надежного мотора. Ведь он с товарищами без колебаний повел свой одномоторный АНТ-25 на штурм ледяного безмолвия. Герои проложили невиданную в истории авиации трассу из Москвы через Северный полюс в Америку.
Наш М-100 мощностью 860 лошадиных сил - двигатель надежный, вытянет, во всяком случае, до ближайшего аэродрома в районах Торопца или Андреаполя. Сообщаю о своем решении экипажу, разворачиваю самолет на 90o влево и тут вижу, как Полбин качнул свою машину с крыла на крыло и пошел в очередную атаку. За ним ринулись остальные самолеты эскадрильи. Не знаю почему, но показалось, что командир полка именно мне подал сигнал, как бы давая знать, что ничего сверхъестественного не произошло и, пока боевая машина держится в воздухе, ее экипаж должен уничтожать врага.
Энергично, насколько позволяет скорость, разворачиваю машину и по внутреннему кругу занимаю свое место в строю, но сразу же убеждаюсь, что на прямой в группе не удержусь - слишком мала скорость. Штурман что-то кричит по СНУ, но я плохо его слышу, приказываю вести огонь, а сам принимаю все меры, чтобы не отстать от ведущего, но мои усилия тщетны. К счастью, исправный мотор тянет на "максимальном режиме" нормально. В голову лезут мысли, что нам в какой-то мере повезло - ведь правый двигатель, который теперь мертв, и раньше "барахлил", его все равно давно следовало заменить. Теперь для этого есть достаточно веские основания.
Тем временем враг разгадал нашу тактику и возможности, понял, что после сброса бомб мы остались практически безоружными, со своими безопасными для танковой брони пулеметами. Огонь с земли резко усилился, и мой плавно проплывающий в небе тихоход оказался заманчивой мишенью. Я это сразу почувствовал, глядя на скрещивающиеся вокруг трассы. Утешало только то, что экипаж продолжал вести ответный огонь. Значит, мы боролись, как и положено воинам, до конца, до последнего патрона. А я, удерживая машину на боевом курсе, на всякий случай подыскивал на местности подходящую площадку для вынужденной посадки. Сплошной линии фронта здесь не было, и сохранялись известные шансы в случае приземления прорваться к своим на восток.