Отсюда - злость в письме. Убит мой двоюродный брат Вилли Залгаллер. Он был певцом в джазе. Я был далек с ним, редко виделся. И огрызнулся в письме. А он погиб, возвращаясь из разведки, не увидев свою новорожденную дочь Олю. Теперь я ее иногда вижу. Огрызнулся я в письме и на брата Люсю, не стоя сам его.
Николай Тихонов. Маленького роста, пропорциональный, весь, как из железа. Монтажник-высотник. Дикий ругатель. В армию пришел из-под ареста: говорит, что сбросил сверху балку на директора завода, сделавшего ему замечание (о ругани).
Первое знакомство; на приказ идти ему и мне ответил: "С жидом не пойду". Потом был моим лучшим другом. "Виктор, этого засранца мы с собой не возьмем".
Вместе с ним мы стали сержантами. Вместе подали в партию в день, когда немцы взяли Тихвин. Рекомендацию нам давал Куклин.
Сходил и Тихонов в город. Говорит: "Жена скурвилась. Официанткой в Смольном была. Сытее других. Завела лейтенанта. Я, говорит, ей рожу набил, посуду, шкаф - побил, одежду порезал. Будет знать. А детей увел к тетке".
Саша Лисененков. Всегда молчал. Ходил в наглухо застегнутом кителе. В университете учил, кроме математики, агрономию и медицину: хотел стать сельским учителем. Жил с женой в порту. Были куры, это спасло их новорожденную дочку. Но при выезде через Ладогу жена замерзла насмерть. Ребенка сняли живого. Саша потом замкнулся еще больше. При снятии блокады комдив не отпускал его от себя, он был очень хороший радист.
После войны был математиком-геофизиком в Башкирии.
Женька Левин. Родился у моей двоюродной сестры Лиды в блокадном январе 1942 года. Прихожу в марте. В комнате 8 градусов. Лежит в вате. Синий. Для него выдают немножко молочка! А дома - жуют ему пшенку. Говорю: "Не мучься. Дай ему умереть". "Что ты. От него легче". Выжил Женька. Сейчас инженер. А тогда отнес я им капустные листья из-под снега с прифронтовых огородов.
От Невы (устье реки Тосно - Колпино - Пушкин) - полоса 55-й армии. От Пушкина (Пулково - Урицк - Залив) - полоса 42-й армии. Дивизию не раз перебрасывают из одной армии в другую.
За Пулковым, чуть влево, наш клин в позиции немцев - место деревни Коколево. После зимних боев вытаивают трупы. Слетается воронье. Зовут "Коколевская посадочная площадка". Трупы с нейтралки вытаскивают "кошками" якорями на веревках.
На участке за Пулково наши солдаты сумели спустить талые воды в окопы противника.
Хоронили убитых в заднем склоне горы.
В теперешнем парке Победы, за станцией метро, был небольшой кирпичный заводик. В его печах жгли в блокаду трупы.
Мы на отдыхе. Одна из моих линий идет с Мясокомбината на Пулково. Остальные местные.
Вася Горохов. Телефонист. Раньше - обмотчик с Электросилы. Старше нас. Спокойный. Сидим с ним на Пулковской горе, землянка слева у середины прямого подъема на гору. Виден его родной район, дом. За блокаду он похоронил нескольких членов семьи. Он поранил руку. Врач спросил: "Вы не самострел?" Он пнул врача и ушел без перевязки.
Уже в 1951 году я его встретил на Электросиле. Усатый мушкетер, руки в масле. В обед играли с ним в домино. Ну, как, - говорю, - жизнь? Ничего, говорит, - да знаешь, тут на Сталинскую премию выдвигали за Днепрогэс. Надо было рабочего включить. Вписали меня, мол, дважды днепровские генераторы монтировал. Да в цеху о квартальных премиях приказ повесили, глупый. Я его сорвал. Так меня оттуда и вычеркнули.
Исаак Беркович. О нем в письме от 26.04.42. Сейчас он научный сотрудник Радиевого института Академии наук. А в войну ушел от нас в училище, был офицером, воевал до конца.
Были у нас и плохие люди. Вот примеры.
Паничев. Возил по точкам еду. Когда на Понтонной пошли в баню - все скелеты, а он - гладкий. Кидали в него шайки.
Припечко. Инженер-геолог. Молчит, не контактен. Все валится из рук. Шея расчесана от грязи и вшей, забинтована. Только в 1969 г., когда он пришел посоветоваться об "изобретении", я понял, что это просто клинический душевнобольной.
Балашко. Старый. На носу всегда капля. Пил соленую воду и один из всего взвода опухал. После войны работал тюремным надзирателем.
Хорошим - волевым и умным был новый начарт Березуцкий.
Когда стояли на отдыхе на Московском проспекте, был все же НП (наблюдательный пункт) на Авторемонтном заводе. Там была библиотека. Я прочел там всего "Жан-Кристофа", а в часть принес Грина. Ночью, соединив массу линий, читал в телефон "Алые паруса". Слушали, затаив дыхание.
Не знал я тогда, что 26 июня под Мясным Бором в окружении погиб мой брат Люся (Леонид). Позже полагал, что на вид бессмысленная Старопановская операция была для отвлечения вражеских сил от гибнущих под Мясным Бором. Но нет - это было для отвлечения их сил от готовящейся Синявинской операции.
Вдруг тянем линию от района Дворца Советов за Варшавскую дорогу, на Дачное и далее - по Балтийской ветке.
Временное КП начарта в насыпи. Где теперь станция Ульянка, чуть вперед. Слева от нее - траншея к передовой. Потом - поперечный овраг. В нем пехота. На нашей стороне оврага артиллерийский НП. За оврагом - поле, за ним деревня Старо-Паново, там немцы.
20 июля 1942 г. Бой за Старо-Паново. Наладили линию на НП. В исходной землянке начарта (землянок две) тесно. Лежу на полу, под столом с телефоном и с рацией танкистов.
Только час, как на линии уже погиб один из связистов. Линию я восстановил. Сейчас на ней двое из моего отделения. Рядом с ними порвал гусеницу на своей мине наш танк. Он на виду у противника. По нему стреляют, а танкисты под обстрелом чинятся. Связисты-новички, не перешли вдоль провода. Прямо к ним в окоп угодил снаряд. (А танкисты - починились.) Нет связи. Прибегаю. Оба убиты. Снимаю сапоги, ставлю в головах. Линию починил.
Задумался: что я помню об убитых? Первый - бывший писарь снабжения, в голодную зиму писал себе лишний паек. Получил за это срок с отправкой на передовую, попал к нам. Трусил. Помню - идем с ним и Колькой Тихоновым проложить провод вдоль немецких окопов (для пробного подслушивания). Писарь волочится сзади, метрах в 50. Вышли на нейтралку. Колька ему: "Поди сюда". И в морду. Покатали мы его валенками по снегу, приговаривая: "Не трусь". А он: "Не бросайте меня". Дороги не знает. Сделали мы линию, идем обратно. Он просит: "Не говорите". А Колька: "Да ты, парень ничего..."
Второй убитый - Потехин. Из рабочих воензавода, переживших зиму. Призван недавно. Улыбчивый. Жена приходила. Это - его первый бой. (В эти же дни погиб под Пулковым лейтенант Адрего и еще один наш телефонист.)
Возвращаюсь. "Ребята убиты. Кто пойдет на линию?" Обвожу глазами землянку. Молча встает Саша Мурашевский. Высокий, сутулый еврей. Очень смелый, любящий действовать один. После войны Саша кончил академию связи. Был майор - военпред в институте ИРПА. Заслуженный. Работал по радиопосадке самолетов. Я был на его 70-летии.
А бой идет. Рядом радист танкистов. Слышны их переговоры, дыхание. В памяти остались страшные слова:
- Тут двое сдаются.
- Некогда, дави.
И я слышу, как дышит водитель танка, убивая людей.
Бой в первый день удачный. От неожиданности немцы ушли даже из Урицка.
Потом, упустив темп, пробовали продолжить наступление. Неудача. Много потерь. В овраге телега. Увозят под рогожей тела убитых.
Меня первый раз представили к награде. Сохранился наградной лист и характеристика. (Не понимаю, почему упомянута 4-я батарея, впрочем номера менялись.) Вот текст этих двух бумаг с их стилем.
БОЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
На сержанта Залгаллер Виктора Абрамовича. Сержант Залгаллер Виктор Абрамович 1920 г. рождения. Студент Ленинградского Авиационного Института. Комсомолец с 1936 года. Вступил добровольцем в ряды народного ополчения дивизии 2 ДНО - 4 июля 1941 г. и был назначен в 4 батар. 167 АП.
С первых боев он проявил смелость и решительность. Будучи рядовым бойцом - неоднократно замещает наводчика. В бою у села Среднего после стрельбы прямой наводкой он под пулеметным огнем, идя впереди, вывел трактор на огневые позиции и этим спас сохраненное после боя орудие батареи.