- Я видел одну зарубежную пьесу, - сказал Совинский, - там герой говорит: "Я ненормальный, поэтому я человек".

- Ты мне нравишься, когда становишься насмешливым. Может, просто становишься похожим на Юку.

- К сожалению, даже это не имеет никакого значения.

- Я часто вспоминала твою сдержанность, Юка - просто балаболка в сравнения с тобой. Чтобы сказать простейшую вещь, он извергает целые потоки слов. А ты мне говорил когда-то: "Уметь высказать свои мысли - для этого стоит жить". Не забыл?

- А какое это имеет значение? - спросил Совинский почти добродушно, так как уже послышались голоса Юрия и Анастасии, возвращавшихся из путешествия по квартире, путешествия, которое почему-то слишком затянулось, но не принесло счастья ни Людмиле, ни Совинскому, ни Юрию с Анастасией, поскольку галстук у Юрия подозрительно съехал, а одна щека почему-то была краснее другой и словно бы даже угадывался на той щеке след чьей-то ладони.

- Что-то вы долго путешествовали, - с деланной игривостью заметила Людмила.

- Жена должна быть бдительной, но не подозрительной! - весело воскликнул Юрий. - Бдительность вдохновляет нас на так называемую энергию к действиям, подозрительность унижает. Дорогая Анастасия, обратите внимание на эту картину.

- Это картина? - не поверила Анастасия. - Но ведь тут ничего не поймешь.

- Это начало нашей домашней картинной галереи, - внушительно пояснил Юрий. - В нашем городе такие галереи уже имеют известный писатель, народный артист, детский врач, теперь этот полезный почин подхватил и я, передовой рабочий, как называет меня Люка.

- Это ты себя так называешь, - приглашая жестом Анастасию и Ивана садиться, сказала Людмила.

Юрий ее не слушал. Он вообще никого не слушал, когда начинал говорить. Полностью перенял эту манеру от своей матери, был так же энергичен, неутомим, красив, агрессивен, но, следует сразу заметить, много утонченнее. Может, благодаря большей образованности, может, благодаря окружению, на которое ему с детства повезло больше, чем Полине, начала которой так и остались непрослеженными и туманными, будто вынырнула она с морского дна в сразу очутилась в объятиях Кучмиенко, потому что жизнь с тем злосчастным механиком не могла считаться даже законченным эпизодом.

Собственно, словоохотливость не всегда является признаком убежденности. Часто человек ливнем слов пытается одолеть собственную неуверенность, слова для него утратили какое-либо значение, это как бы шлак, строительный материал, балласт, чтобы засыпать пропасти, которые уже возникают вокруг, непонятно и беспричинно, угрожая окончательно отрезать человека от мира. Тогда они отчаянно сыплются - слова, словечки, возникает какое-то показное молодечество, сплошная завеса пустопорожней болтовни, под прикрытием которой человек еще надеется проложить какие-то мостки к людям через бездонные пропасти, через трещины, коими покрывается земля.

Юрий привык нравиться. Везде и всегда. Быть в центре внимания, сосредоточивать на себе все взгляды. На работе тщеславие помогло ему выдвинуться в число лучших специалистов, но ему этого было мало, он спал и видел себя в окружении красивейших женщин, в толпе слушателей, ему чудились "бурные аплодисменты", "смех в зале", даже странно было, что в таком человеке могла соединиться настоящая техническая одаренность и сплошная несерьезность, граничившая с пустой хвастливостью.

Анастасия показалась сегодня Юрию даром судьбы. Такая девушка - и приходит к нему домой без малейших усилий с его стороны! Завоевать, привлечь к себе ее внимание! Совинский лапоть и останется им навеки. Кроме того, Юрий убедился, что у того ничего серьезного с Анастасией нет. Иначе не отпустил бы ее путешествовать по квартире, а если бы и отпустил, то непременно встревожился и пошел бы на розыски, пригласив с собой, конечно, Людмилу, так как человек он застенчивый и деликатный. Юрий умышленно болтал, рассказывая Анастасии о своем счастливом детстве, о дружбе с Людмилой, о всякой всячине, лишь бы ее подольше задержать. Еще он заметил, что Анастасия не так возмутительно молода, как показалось ему с первого взгляда. Его просто сразила умело наложенная косметика, делавшая Анастасию буквально восемнадцатилетней. А на самом деле? Пристальный глаз мог бы заметить на лице у девушки неуловимый переход от свежести юности к зачаткам увядания. Кто-нибудь другой этого бы не заметил, но у Юрия был наметанный глаз на девичьи личики. Природа открывает тайны пытливым! Итак, Анастасия не такая уж неприступная крепость, можно ее завоевать хотя бы на один этот вечер, отвлечь от Совинского, причинить ему боль, и не для какой-нибудь там низкой корысти, а просто искусства ради.

Юрий разглагольствовал обо всем, за что зацеплялся глаз, охотно и, можно сказать, вдохновенно. Картина? Давайте про картину!

- Итак, мы с Люкой, начинаем собирать картины. Вскоре в одной из центральных газет вы сможете прочитать очерк под рубрикой "Встречи по вашей просьбе". У нас с Люкой будет уникальная коллекция. Мы решили собирать только художников-катастрофистов.

- Не понимаю, - сказала Анастасия не столько затем, чтобы попытаться понять Юрия, сколько для того, чтобы поощрить его к дальнейшей болтовне, как говорится, чтобы источник не иссяк.

- Картины такие, как эта, - охотно и великодушно пояснял Юрий. Землетрясения, извержения вулканов, цунами, взрывы водородных бомб, страх, ужас, кошмар, конец света!

- Но зачем? - теперь уже искренне удивилась Анастасия.

- Вы уже научились у Ивана! - воскликнул Юрий. - Это он обо всем спрашивает: "А зачем?" Но разве можно все объяснить? К примеру, как только я вас сегодня увидел, мне захотелось вас поцеловать. Но вы спрашиваете: зачем?

- Тебе не хватает серьезности, как тому оратору, который произносит речь без бумажки, - заметил Совинский.

Людмила что-то шепнула на ухо Анастасии, та кивнула головой.

Женщины вышли.

4

- Женщины должны перемерить все платья, без этого они перестают быть женщинами, - вслед им бросил Юрий.

Совинский, как бы обрадовавшись, что их наконец оставили с Юрием наедине, тоже попробовал пошутить:

- Добавь: женщина среди модных тряпок все равно что в раю.

Когда женщины вышли, Совинский спросил:

- Ну, как ты тут?

- Именно тут? - показывая на комнату, спросил Юрий. - Или вообще?

- Вообще.

- Живем! Ты что - насовсем или как?

- Республиканское совещание по внедрению АСУ. Я от металлургов. Мы впервые пытаемся.

- Кто это "мы"? Разве ты так называемый металлург?

- Именно "так называемый". Но я родом из тех металлургических мест, вот и зацепился там после...

Уточнения не потребовал даже Юрий. Оба знали, после чего именно Совинский вынужден был оставить Киев, хотя, ясное дело, мог бы и не бросать, если бы в характере было больше твердости.

- Ты где остановился? - спросил после недолгого молчания Юрий.

- Здесь рядом, в "Славутиче".

- Номер на одного?

- На двоих. Со мной еще товарищ из Львова. Про "Электрон" рассказывает легенды. У нас в сравнении с ними - примитив. Но они уже десять лет внедряют, они пионеры, а мы...

- Зато наши машинки - блеск! Или у вас там минские? Какие закупили?

- Ваши, - успокоил его Совинский. - Это уж моя консультация повлияла. Хотя теперь начинаю опасаться.

- За фирму Карналя можешь не опасаться. Наши машинки знаешь где летают?

- Можешь не объяснять, знаю, - спокойно сказал Совинский.

- Ты ведь и приехал в Киев зачем - похвастать, да?

- Чем? - не понял Совинский.

- Так называемыми успехами и достижениями.

- О наших успехах никто не знает, а на тех, кто знает, это не производит никакого впечатления. Сказано: первые шаги. В металлургии множество нестандартных операций. Почти как у строителей. Электронику внедрять чрезвычайно трудно. Да и не специалист я, ты же знаешь. Простой технарь, как был, так и остался.