- Это в самом деле ты?
- Отворяй! - сердито закричали с той стороны. - Не узнаешь родного отца? Дожил!
- Если это так называемый родной отец, то пожалуйста, - наконец вышел из кратковременного оцепенения Юрий и впустил в квартиру Кучмиенко-старшего.
Серый, в чуть заметную клетку костюм, прическа под Карналя, голова учтиво наклоняется, чтобы сразу же вздернуться кверху по какой-то едва уловимой косой липни. Кучмиенко заполнил собой обе комнаты, он вытеснил оттуда всех, не было хозяев, не было гостей, был только он - солидный, уважаемый, но в то же время милостиво-добродушный. Его царствование в пространстве продолжалось только мгновение, он сделал плавный жест рукой, отодвинулся немного в сторону, повернулся и так и сяк и сразу уступил место, дал жить другим, щедро, доброжелательно.
- Какое приличное общество! - воскликнул Кучмиенко. - Совинский? Неужели? Ну, сюрприз! А вы? Анастасия? Приятно и очень, Кучмиенко. В данном случае - раб своих детей. Позвольте поцелую вашу ручку. Старомодно, но прилично. А где моя невесточка Людочка? Твою ручку тоже. В моем возрасте это все, что осталось.
- Так называемая скромность, - прокомментировал Юрий без видимого почтения.
Видно, его раздражало присутствие отца, двоим им было тесно под этим низким потолком, пространство малометражной квартиры явно не подходило к широкой фигуре Кучмиенко, еще более широкой благодаря костюму в клетку, а может, это костюм в клетку не подходил к малометражной квартире. Как бы там ни было, а впечатление складывалось такое, будто Кучмиенко заполнил собою все, никому не оставил ни места для пребывания, ни воздуха для дыхания, повсюду царила широкая, тучная фигура, округлые, всеохватные жесты, нигде никто не мог на спрятаться, ни спастись от внимания, щедрот и доброжелательности этого человека, который привык всегда находиться в центре внимания, никому и нигде не уступая этих словно бы от рождения предоставленных ему привилегий. Юрий унаследовал отцовскую натуру, многословием своим он именно и стремился, пожалуй, бессознательно, но упорно, поставить себя в центр общего внимания, завладеть всеми, не дать никому рта раскрыть, соперников терпеть не мог никаких, даже когда таким соперником выступал его родной отец.
- Ты как, - спросил он Кучмиенко, - приехал или заехал?
- Точно сформулированный вопрос, - удовлетворенно заметил Кучмиенко. Именно - заехал или приехал? Вопрос и сразу намек: катись, батюшка, как можно дальше, так как ты мешаешь нам развиваться согласно Конституции и качать права. Так? Успокойся, сыночек, я не заехал, а приехал! Машину отпустил и добираться буду с Русановки, как рядовой советский гражданин. Ты не ждал меня в гости и не рад мне? Зато рада моя невесточка. Правда же, Людмилка?
- Пожалуйста, садитесь, - приветливо пригласила Людмила. - Я сейчас начну накрывать на стол, у нас ужин. Очень хорошо, что вы как раз...
- Понял? - победоносно взглянул на Юрия Кучмиенко. - Людмилка понимает меня... У нее воображение работает прекрасно. Она знает мою жажду общения с молодежью...
- И так называемую тоску, - подсказал Юрий сквозь зубы.
- Стар стал, недослышал.
- Всегда хочется кого-то съесть, - так же сквозь зубы процедил Юрий, все больше раздражаясь против отца.
- Совсем не слышу, - деланно развел руками Кучмиенко.
- Это я относительно епетита кормов, - сдался наконец Юрий, поняв, что Кучмиенко-старшего ничем не проймешь. - Люка, где наш гонг к ужину?
- Начинаю носить! - бодро воскликнула Людмила.
- Я помогу, - присоединилась к ней Анастасия, возле которой уже переводил дух Кучмиенко, примеряясь, с какой стороны пойти на девушку в атаку.
Они обе вышли на кухню, Юрий принялся доставать посуду, Совинский помогал ему. Кучмиенко тоже попытался похлопотать у стола, но Юрий отогнал его:
- Не беспокойся. Сядь, ознакомься с центральной прессой.
Кучмиенко еще немного повертелся возле стола, но женщины стали носить из кухни закуски, потом появилась на большом блюде зажаренная утка, ароматы ударили во все стороны, комната сразу стала праздничнее, уже никто и ничто не могло быть центром, кроме стола, белой скатерти, разноцветности закусок, сияния тарелок и рюмок и конечно же золотистости жареной утки.
- Что будем пить? - спросил Юрий, принося из холодильника разноцветные бутылки и высоко поднимая их, чтобы все видели.
- Я думаю, мы разделимся по интересам и вкусам, - солидно молвил Кучмиенко, который лишь на мгновение растерялся и как бы отодвинулся в тень, а теперь снова пробовал захватить безраздельную власть. - Приличный ужин в обществе таких молодых людей. Что может быть приятнее для человека усталого и, прямо говоря, поглощенного работой.
- Это ты, прости меня, поглощен? - хохотнул Юрий. - А что же тогда говорить шестидесяти миллионам советских рабочих - шахтерам, металлургам, лесорубам, нефтяникам, бамовцам?
- Не упрощай, не упрощай, - занимая центральной место за столом и жестом приглашая Анастасию сесть рядом, сказал Кучмиенко. - Ты же прекрасно знаешь, что моя задача намного сложнее, нежели у рядового рабочего, даже если это такой уникальный специалист, как ты или Совинский. В чем состоит моя задача? Постигать факты и доводить их до общего сведения. Например, берем наше объединение. Что это такое? Это передний край нашего прогресса. Это очень передовое объединение. До некоторой степени даже слишком передовое, так как оторвалось от всех - и уже никто не сможет догнать его в ближайшем будущем. В этом отрыве скрывается что? Скрывается угроза. Ибо даже на самом передовом предприятии могут быть эти... - Он выразительно потряс пальцами.
- Совинский тоже такого мнения, - подмигнув Ивану, небрежно сказал Юрий. - Специально приехал ко мне, чтобы сообщить.
- О чем? - бестревожно спросил Кучмиенко, накладывая на тарелку Анастасии закуски.
- Сигналы о недоделках в наших машинах.
- Сигналы? - Кучмиенко отложил вилку и уставился на Совинского с видом, который не предвещал ничего хорошего. - То есть какие сигналы?
- Да не сигналы, а недоделки, - потешался Юрий.
Но Кучмиенко уже не обращал внимания ни на сына, ни на Совинского. Он заметил среди бутылок зеленоватую, с белой этикеткой, умело подвинул ее к себе, склонил голову на одно плечо, потом на другое, любуясь не то бутылкой, не то этикеткой, не то сиянием прозрачной жидкости за тонким зеленоватым стеклом.
- Это вино любил один очень большой человек, - торжественно сообщил он. - Послушайте, как оно называется! "Манави". Даже в самом названии есть что-то привлекательное и загадочное. Оч-чень приличное вино. Всякий раз, когда я пью его, грущу при мысли о том, как прекрасна, но коротка наша жизнь.
- Тебе вредно пить вино. Разве ты не читаешь журнал "Здоровье"? Там все написано, - насмешливо бросил Юрий.
- А, что они понимают?! Сегодня пишут одно, завтра другое, сегодня полезен кофе, завтра полезен чай, послезавтра чистая вода... А жизнь так прекрасна и коротка! Но вы молоды и не ощущаете ни того, что жизнь коротка, ни того, что она прекрасна... Пейте "Манави". Только в этой квартире можно попробовать настоящее вино. Для академика Карналя грузинские кибернетики всегда... Очень приличные люди...
Юрий глазами показал всем, чтобы выпили без тоста, почмокал после рюмки, бросил в рот кусочек огурца.
- Кто приличные? - спросил язвительно. - Грузинские кибернетики или вы с академиком?
- Намека не уловил, - великодушно заявил Кучмиенко. - Но скажу тебе, Юрочка, что старших надо уважать. Нужно принимать во внимание их мудрость и их усталость. Ибо кто же, как не они...
- Предлагаю выпить и закусить! - воскликнул Юрий, зная наперед весь репертуар отца. - С того времени, как человечество изобрело стол, оно ничего лучше не может выдумать, как выпивку и закуску для гостей.
- Оно сидело возле пенька, - засмеялась Анастасия. - Когда-то угощение, наверное, вызвано было тем, что путник прибивался к чьему-то жилищу изнуренный, обессиленный и голодный, поэтому накормить его - это был долг, освященный обычаями. А теперь иногда людям стоит перейти лестничную площадку, чтобы очутиться в гостях. И что же? Сразу хозяйка начинает суетиться на кухне, хозяин тянет за стол. Это уже не обычай, а какая-то словно бы эпидемия, что ли.