- Рабочий класс по крайней мере разувается, прежде чем лечь на диван!

- А я кто же, по-твоему?

- Убери газету.

- Ну, убрал. И что?

- Смотри в одну точку. Сосредоточься. Повторяй за мной: "Я успокаиваюсь, успокаиваюсь. Моя левая рука теплая... Моя правая рука теплая... Я совсем спокоен... Я совершенно спокоен..."

- Моя рука теплая, - принимая ее правила игры, послушно повторял Юрий. - Мои ноги теплые... Моя голова теплая... Я теплоголовый... Люка, да ты смеешься! Признайся: ты выдумала своего Совинского! Выдумала, правда? Откуда бы ему взяться в Киеве?

Людмила уже шла на кухню, не останавливаясь, обернулась, блеснула зеленоватыми глазами:

- Повторяй за мной: "Я совершенно спокоен..."

- Я совершенно... Да ну тебя! Хочешь сделать из меня шизофреника! У меня психика знаешь какая? Бетон, гранит, сверхтвердые материалы из института Бакуля!

2

Что такое звонок в малометражной квартире? Это почти катастрофа, землетрясение, цунами, стихийное бедствие! Он звенит, считай, у тебя над ухом, где бы ты ни был, ибо в малометражной квартире спрятаться негде, никто там, за дверью, не поверит, будто ты идешь открывать так долго, словно бы тебе надо преодолеть чуть ли не стадионное расстояние, - всем ведь известно, что ни одна комната не может быть длиннее пяти с половиной метров (это обусловлено стандартным размером бетонных перекрытий), никому не придет в голову предположение, будто ты заблудился в своих коридорах, ибо блуждать тут негде: расставь руки - и достанешь любую стену. Поэтому когда тебе звонят, ты должен либо немедленно открывать, либо не открывать вообще, если не хочешь пускать незваных гостей. На это у тебя тоже есть право, гарантированное всеми законами, но нарушаемое тобой всякий раз под действием механизмов любопытства, что живут в твоем организме вечно.

Людмила ждала гостей, поэтому, когда прозвучал звонок, ни перед ней, ни перед Юрием не стоял вопрос: открывать или не открывать? Людмила бросилась на кухню, чтобы снять с себя фартук. Юрий забыл, что он спокойный-преспокойный, подхватился с дивана, мгновенно прихорошился перед зеркалом, подбежал к двери как раз одновременно с Людмилой. Они столкнулись в своем усердии, рассмеялись, поцеловались, вдвоем повернули ручку автоматического замка, дружно отступили от двери, солидарные в приветливости, в улыбчивости, в доброжелательстве, - образцовая советская семья, можно было даже подумать, позаимствовав несколько своеобразный стиль мышления у представителей старшего поколения, - передовая советская семья. Однако порыв Людмилы и Юрия пропал зря. Это не были гости, которые, наверное, издали чувствовали, что утки в духовке еще не дошли, и поэтому не торопились. Звонил их сосед-холостяк, артист из самодеятельного танцевального коллектива, организованного Кучмиенко для "полного ажура", маленький, юркий, прозванный Юрием "замечательный сосед" по той песенке, в которой поется: "В нашем доме поселился замечательный сосед..."

Сосед не принадлежал к числу гостей желанных. Людмила довольно откровенно гнала его в шею, имея обоснованные подозрения, что он искушает Юрия "раздавливать на троих", а когда третьего не находилось, то и на двоих, проще говоря, выпивать в часы досуга (точнее, в часы Людмилиного отсутствия).

- Ого, вы меня сегодня так встречаете, будто я генерал, - засмеялся сосед.

- Не тебя, друг, - успокоил его Юрий, - не тебя. Хотя ты и "замечательный", но не тебя. Настоящих гостей еще нет, так что ты, брат, рановато. Или тебя запах жареной утки вытянул из берлоги? Но и утки еще не готовы. Люка, готовы утки?

- Да что я - из голодного края? - оскорбился сосед. - Нужна мне твоя утка! Мне бы спичек. Газ нечем зажечь...

- Чаек согреть? - захохотал Юрий.

- Ты за кого меня принимаешь?

- Все ясно! "Экстру" хочешь вскипятить?

- Дашь спичек или мне топать на верхний этаж? Кто же "Экстру" кипятит? Ее перед употреблением охлаждать положено, чтобы слеза на бутылке выступила, знаешь?

- А японцы - слышал - только горячую пьют!

- Не заливай! Кто бы это горячую водку...

Людмила вынуждена была прервать эту весьма увлекательную дискуссию, вынесла соседу спички. Юрий вытолкал его за плечи, попросил не обижаться, запер дверь, не знал, как ему вести себя дальше. Все испортил этот танцор дальше прикидываться обиженным уже не приходилось, помогать же Людмиле не умел и не хотел. Поставить какую-нибудь музычку? Это спасает от всего на свете, главное же - от процесса думания. Лежи, слушай, дремли.

Но дремать не дал новый звонок. Был он, правда, несмелый, прерывистый, спазматический какой-то, не то в самом деле звонил, не то послышалось. В таких случаях можно и не спешить, подождать, пока несмелый гость еще раз нажмет на кнопку, научить его смелости. Юрий, хотя стоял почти на пороге комнаты, пошел не ко входной двери, а наоборот - через всю комнату к балкону, словно бы ему страшно захотелось дохнуть свежим воздухом или полюбоваться на Русановский залив, полный лодок, рыбаков и купальщиков. Он слышал, как за его спиной Людмила открыла, не дожидаясь нового звонка, не испытывая терпения гостей, слышал положенные в таких случаях восклицания, приветствия, обмен взаимными комплиментами, из чего мог убедиться, что Людмила в самом деле не виделась с Совинским, а только говорила с ним по телефону и, следовательно, по телефону же пригласила в гости.

- Юка! - позвала Людмила. - Где ты там? Гости пришли, иди встречай!

- Я привык встречать гостей в комнате, а не в коридоре, - пытаясь быть страшно веселым, крикнул Юрий и повернулся к Совинскому и его девушке, которые уже вошли в комнату.

Совинский был как Совинский. Высокий, тяжелый, тюфяк тюфяком, нос перебитый когда-то во время боксерских состязаний, глаза кроткие, улыбка виноватая, словно бы это он отбил у Юрия любимую девушку, а не наоборот, костюм на Совинском серый, довольно дорогой, но сшит, ясное дело, не так изысканно, как у зятя академика Карналя, тот может себе позволить роскошь ездить для этого в самый Львов, где парни из фирмы "Электрон" всегда поведут его к знаменитому портному, который шьет костюмы "чуточку лучше", чем в самом Париже. Но девушка у Совинского была первоклассная, это Юрий вынужден был признать сразу. Высокая, глаза - как лазеры, фигурка - мечта двадцатого века, сплошные вертикали, вызов силам притяжения и гравитации, разве что покойная Юрина теща Айгюль могла сравниться с этой девушкой, но ведь та была балерина, уникальная женщина, чудо природы, а эта, пожалуй, обычная секретарша или продавщица из парфюмерного магазина, - кого же другого мог подцепить Совинский! Одета девушка была в легкий зеленый костюмчик с довольно длинной юбкой. Юрий сразу оценил это, потому что "мини" идет коротконожкам, такая мода специально выдумана для них, чтобы хоть как-нибудь исправить ошибку природы. Эта же девушка разбиралась в модах, все на ней было ладно, все скромно, но скромность какая-то странная, точно с вызовом. Даже цвет костюма она подобрала так, чтобы он оттенял цвет ее больших черных глаз, отчего они становились словно бы черно-зелеными, напоминали нечто библейское. Юрий был почему-то убежден, что все библейские красавицы Вирсавия, Фамар, Эсфирь, Ревекка - были зеленоглазые, так же, как пророки и апостолы. Библию он, конечно, не читал, но это не мешало ему иметь совершенно определенное и твердое представление о тех, кто населял эту старую, толстую книгу!

- Ну, здоров! - сказал Юрий Совинскому, сразу принимая тон превосходства и легкой насмешливости, столь естественный в его обращении почти со всеми людьми. - Тебя что, отправляют в одну из развивающихся стран? И ты заехал попрощаться? Из Москвы через Киев на Жмеринку и Тананариве? Граждане отъезжающие, проверьте, не осталась ли в ваших карманах совесть провожающих! Граждане провожающие, немедленно смените выражение ваших лиц! Не впадайте в отчаянье и не лейте слез!

- Здоров! - Совинский нисколько не удивился Юриной болтовне. Знакомься. Это Анастасия.