- Готов ли ты пуститься на все, чтоб спасти эту несчастную?
- На все, отец Еремей!
- Если так - она спасена! Ну, детушки, - продолжал он, обращаясь к толпе, - видно, вас не переспоришь - быть по-вашему! Только не забудьте, ребята, что она такая же крещеная, как и мы: так нам грешно будет погубить ее душу. Возьмите ее бережненько да отнесите за мною в церковь, там она скорей очнется!
дайте мне только время исповедать ее, приготовить к смерти, а там делайте что хотите.
- Ну вот, что дело то дело, батька! - сказал Бычура, - в этом с тобою никто спорить не станет. Ну-ка, ребята, пособите мне отнести ее в церковь... Да выходите же вон из избы!.. Эк они набились - не продерешься!.. Ступай-ка, отец Еремей, передом; ты скорей их поразодвинешь.
Минуты через две в избе не осталось никого, кроме Юрия, Алексея и сенной девушки, которая, заливаясь горькими слезами и вычитая все добродетели своей боярышни, вопила голосом. Милославский, несмотря на обещание отца Еремея, был также в ужасном положении; он ходил взад и вперед по избе, как человек, лишенный рассудка: попеременно то хватался за свою саблю, то, закрыв руками глаза, бросался в совершенном отчаянии на скамью и плакал, как ребенок. Алексей не смел утешать его и, наблюдая глубокое молчание, стоял неподвижно на одном месте. Не прошло пяти минут, как вдруг двери вполовину отворились и небольшого роста старичок, в котором по заглаженным назад волосам и длинной косе нетрудно было узнать приходского дьячка, махнул рукою Милославскому, и когда Алексей хотел идти за своим господином, го шепнул ему, чтоб он остался в избе. Юрий вышел с своим проводником на церковный погост и, пробираясь осторожно вдоль забора, подошел к паперти. Входя на лестницу, он оглянулся назад: вокруг всей ограды, подле пылающих костров, сидели кучами вооруженные люди; их неистовые восклицания, буйные разговоры, зверский хохот, с коим они указывали-по временам на виселицу, вокруг которой разведены были также огни и толпился народ, - все это вместе составляло картину столь отвратительную, что Юрий невольно содрогнулся и поспешил вслед за дьячком войти во внутренность церкви. Перед иконостасом теплилась одна лампада, а в трапезе, подле налоя, во всем облачении стояли отец Еремей и трепещущая Анастасья.
- Скорей, Юрий Дмитрич, скорей! - сказал священник, идя к нему навстречу, - становись подле твоей невесты!
- Моей невесты? - повторил с ужасом Юрий.
- Да, это один способ спасти ее! Слышишь ли, как беснуются эти буйные головы? Малейшее промедление будет стоить ей жизни. Еще раз спрашиваю тебя: хочешь ли спасти ее?
- Хочу! - сказал решительно Юрий, и отец Еремей, сняв с руки Анастасьи два золотых перстня, начал обряд венчанья. Юрий отвечал твердым голосом на вопросы священника, но смертная бледность покрывала лицо его; крупные слезы сверкали сквозь длинных ресниц потупленных глаз Анастасии; голос дрожал, но живой румянец пылал на щеках ее и горячая рука трепетала в ледяной и, как мрамор, бесчувственной руке Милославского.
Между тем нетерпение палачей несчастной Анастасии дошло до высочайшей степени.
- Что ж это! батька издевается, что ль, над нами? - вскричал, наконец, Бычура. - Где видано держать два часа на исповеди? Кабы нас, так он успел бы уже давно десятка два отправить. Послушайте, ребята!
войдемте в церковь- при людях исповецывать нельзя, так ему придется нехотя кончить.
- А что ты думаешь?.. И впрямь!.. В церковь так в церковь!. Пойдемте, ребята! - закричали товарищи Бычуры и вслед за ним хлынули всей толпой на паперть.
- Вот те раз! - сказал Бычура, остановясь в недоумении, - ведь двери-то заперты...
- Так что ж? Ну-ка, товарищи, понапрем! - вскричал Матерой, - авось с петлей соскочит!
Вдруг двери церковные с шумом отворились, и отец Еремей в полном облачении, устремив сверкающий взгляд на буйную толпу, предстал пред нее, как грозный ангел господень.
- Богоотступники! - воскликнул он громовым голосом, - как дерзнули вы силою врываться в храм господа нашею?.. Чего хотите вы от служителя алтарей, нечестивые святотатцы?
- Отец Еремей! - отвечал Бычура робким голосом, посматривая на присмиревших своих товарищей, - ведь ты сам обещал выдать нам невесту Гонсевского?
- И сдержал бы мое обещание, если б мог выдать вам невесту нашего злодея.
- А почему ж ты не можешь?
- Ее здесь нет!
- Как нет?.. Ребята! что ж это?..
- Да! здесь нет никого, кроме Юрия Дмитрича Милославского и законной его супруги, боярыни Милославской! Вот они! - прибавил священник, показывая на новобрачных, которые в венцах и держа друг друга за руку вышли на паперть и стали возле своего защитника. - Православные! продолжал отец Еремей, не давая образумиться удивленной толпе, - вы видите, они обвенчаны, а кого господь сочетал на небеси, тех на земле человек разлучить не может!
- Да! - вскричал Юрий, - ничто не разлучит меня с моей супругою, и если вы жаждете упиться ее неповинной кровью, то умертвите и меня вместе с нею!
- Слышите ль, православные? Вы не можете погубить жены, не умертвя вместе с нею мужа, а я посмотрю, кто из вас осмелится поднять руку на друга моего, сподвижника князя Пожарского и сына знаменитого боярина Димитрия Юрьевича Милославского!
Глубокое молчание распространилось по всей толпе, которая беспрестанно увеличивалась от прибегающего со всех сторон народа.
- Как вы думаете, товарищи? - промолвил, наконец, Бычура.
- Не знаем-ста, как ты?.. - отвечал Наливайко.
- Вишь, батька-то стоит за них грудью! - прибавил Матерой.
На всех лицах заметно было какое-то сомнение и недоверчивость. Все молча поглядывали друг на друга, и в эту решительную минуту одно удачное слово могло усмирить все умы ючно так же, как одно буйное восклицание превратить снова весь народ в безжалостных палачей. Уже несколько пьяных мужиков, с зверскими рожами, готовы были подать первый знак к убийству, но отец Еремей предупредил их намерение.
- Ну, что ж вы задумались, православные! - воскликнул он, принимая из рук дьячка кружку с вином. - За мной, детушки!.. Да здравствуют новобрачные!
Два или три голоса повторили поздравление, но вся толпа молчала.