- Поздравляем, батька! - сказал он не слишком почтительным голосом, - знатная добыча! Нечего сказать, поработали мы сегодня на матушку святую Русь!
- Спасибо, детушки! - отвечал отец Еремей, - жаль только, что и наших легло довольно!
- Зато уж и мы натешили свои душеньки! и завтра можем позабавиться. Мы захватили дочь одного из изменников бояр; так как прикажешь, сегодня, что ль, ее на виселицу иль завтра?.. Да вот она налицо.
Два мужика внесли закутанную с ног до головы в богатую фату девицу; за нею шла, заливаясь слезами, молодая сенная девушка.
- Несчастная! она умерла от страха! - сказал Юрий.
- Нет! - отвечал Бычура, - она только в забытьи; дорогою ее раз пять схватывало. Пройдет!
- Варвары! злодеи! кровопийцы! - кричала, всхлипывая, сенная девушка, добьюсь ли я от вас хоть каплю воды?
- На, голубушка! - сказала попадья, подавая ковш воды, - спрысни ее! Бедная боярышня! - примолвила она жалобным голосом, - неужли-то вы над нею не взмилуетесь?
- Молчи, жена! - шепнул священник, - утро вечера мудренее... Хорошо, ребята! пусть она здесь переночует, а завтра увидим.
Невольно повинуясь какому-то непреодолимому влечению, Юрий подошел к скамье, на которой лежала несчастная девица; в ту самую минуту как горничная, стараясь привести ее в чувство, распахнула фату, в коей она была закутана, Милославский бросил быстрый взгляд на бледное лицо несчастной... обмер, зашатался, хотел что-то вымолвить, но вместо слов невнятный, раздирающий сердце вопль вырвался из груди его.
Незнакомая девица открыла глаза и, посмотрев вокруг себя, устремила неподвижный и спокойный взор на Юрия.
- Ну вот! ведь я говорил, что очнется! - сказал хладнокровно Бычура.
- Анастасья!.. - вскричал, наконец, Милославский.
- Опять он!.. - шепнула Анастасья, закрыв рукою глаза свои. - Ах, я все еще сплю!
- О, если б это был сон!.. Анастасья!..
- Боже мой! Боже мой!., так!., я не сплю!., это он!..
Но зачем мы здесь .. вместе с этими палачами?.. Ах!
я сейчас была в Москве... ты был один со мною... а теперь!..
- Ба, ба, ба!.. так ты ее знаешь, боярин? - спросил Бычура.
- Да, добрые люди! - подхватил Юрий. - Вы ошибаетесь, она не дочь Шалонского.
- Как так?
- И я так же думаю, ребята! - сказал священник. - Я видал боярина Шалонского: она вовсе на него не походит.
- Кой прах! - возразил один из шишей, - что ж он, как я разрубил ему голову, примолвил, умирая, своим холопям: "Спасайте дочь мою!"
- Как? - вскричала Анастасья... - умирая?.. Кто умер?
- Боярин Кручина-Шалонский.
- Родитель мой?..
- Слышишь ли, батька, что она говорит? - сказал Бычура. - Что ж это, боярин, никак ты вздумал нас морочить?
- Но разве вы не видите? она не знает сама, что говорит... она без памяти!
- Нет, - сказала твердым голосом Анастасья, - я не отрекусь от отца моего. Да, злодеи! я дочь боярина Шалонского, и если для вас мало, что вы, как разбойники, погубили моего родителя, то умертвите и меня!..
Что мне радости на белом свете, когда я вижу среди убийц отца моего... Ах! умертвите меня!
- Анастасья! - вскричал Юрий, - неужели ты можешь думать?..
- Нет, боярышня! - сказал священник, - хоть и жаль, а надобно сказать правду: он не помогал нашим молодцам. Да что об этом толковать!.. До завтра, ребята, с богом! Вам, чай, пора отдохнуть... Ну, что ж вы переминаетесь? ступайте!
- Да вот, батька, - сказал Бычура, почесывая голову, - товарищи говорят, что сегодня, за один бы уж прием, повесить ее, так и дело в шляпе.
- Ах вы богоотступники! - вскричала сенная девушка, - что вы затеваете? Иль вы думаете, что теперь уж некому вступиться за боярышню? Так знайте же, разбойники! что она помолвлена за гетмана Гонсевского, и если вы ее хоть волосом тронете, так он вас всех живых в землю закопает.
- Как!., она невеста пана Гонсевского? - сказал Бычура.
- Что вы слушаете эту дуру! - перервал священник.
- Да, да, невеста пана Гонсевского! - продолжала кричать горничная, - и боже вас сохрани...
- Невеста Гонсевского! - повторила с яростным криком вся толпа. - На виселицу ее! Тащите, ребята!
На виселицу!
- Остановитесь! - сказал отец Еремей, заслонив собою Анастасью, - я приказываю вам...
Но неистовые крики заглушили слова священника.
Быстрее молнии роковая весть облетела все селение, в одну минуту изба наполнилась вооруженными людьми, весь церковный погост покрылся народом, и тысяча голосов, осыпая проклятиями Гонсевского, повторяли:
- На виселицу невесту еретика!
- Да выслушайте меня, детушки! - сказал священник, успев, наконец, восстановить тишину вокруг себя. - Разве я стою за нее? Я только говорю, чтоб вы подождали до завтра.
- Нет, батька! - возразил Бычура, - выдавай нам ее сейчас, а то будет поздно: вишь, она опять обмерла!..
Где ей дожить до завтра!..
- Ребята! - вскричал Юрий, - не берите на душу этого греха! Она невинна: отец насильно выдавал ее замуж.
- Все равно! - подхватил один пьяный мужик с всклоченной бородою и сверкающими глазами. - Этот жид Гонсевский посадил на кол моего брата... На виселицу ее!
- Он отрубил голову отцу моему! - вскричал другой.
- Расстрелял без суда пятерых наших товарищей, - примолвил третий.
- Тащите ее! - заревела вся толпа.
- Друзья мои! - продолжал Юрий, ломая в отчаянии свои руки, - ради бога!., если вы хотите кого-нибудь казнить, так умертвите меня.
- Что ты, боярин! разве мы разбойники? - сказал Бычура. - Ты православный и стоишь за наших, а она дочь предателя, еретичка и невеста злодея нашего Гонсевского.
- Так попытайтесь же взять ее! - вскричал Юрий, вынимая свою саблю.
- Безумный! - сказал священник, схватив его за руку, - иль ты о двух головах?.. Слушайте, ребята, - продолжал он, - я присудил повесить за разбой Сеньку Зверева; вам всем его жаль - ну так и быть! не троньте эту девчонку, которая и так чуть жива, и я прощу вашего товарища.
- Нет, батька! - сказал Бычура. - Если Зверев виноват, то мы не стоим за него: делай с ним, что тебе угодно, а нам давай невесту пана Гонсевского.
- Да, да! - вскричала вся толпа, - мы из твоей воли не выступаем, Еремей Афанасьевич; казни кого хочешь, а еретичку нам выдавай.
Юрий с ужасом заметил, что твердость священника поколебалась: в его смущенных взорах ясно изображались нерешимость и боязнь. Он видел, что распаленная вином и мщением буйная толпа начинала уже забывать все повиновение, и один грозный вид и всем известная исполинская его сила удерживали в некоторых границах главных зачинщиков, которые, понукая друг друга, не решались еще употребить насилия; но этот страх не мог продолжаться долго. Снаружи крик бешеного народа умножался ежеминутно, и несколько уже раз имя священника произносилось с ругательством и угрозами. Взоры его становились час 0т часу мрачнее; он поглядывал с состраданием то на Юрия, то на бесчувственную Анастасью, но вдруг лицо его прояснилось, он схватил за руку Милославского и сказал вполголоса: