- Что, что?., много будет? - сказал отец Еремей, приподнимаясь медленно с своего места.
- Посмотри-ка, боярин, - шепнул Алексей Юрию. - Господи боже мой!., что это?., экой чудо-богатырь!..
Да перед ним и Омляш показался бы малым ребенком!
- Ах вы крамольники! - продолжал отец Еремей, - халдейцы проклятые!14 Да знаете ли, что я вас к церковному порогу не подпущу! что вы все, как псы окаянные, передохнете без исповеди!
Ропот утих, но никто не трогался с места, чтоб выполнить приказание отца Еремея.
- Что вы дожидаетесь? - закричал он громовым голосом, - иль хотите, чтоб я повесил его своими руками?.. Темрюк, Таврило, Матерой, возьмите его!.. Ну, что ж вы стали? - примолвил он, выступая несколько шагов вперед.
Виновного схватили и, несмотря на отчаянное сопротивление, потащили к виселице.
- Взмилуйся, батюшка! - сказал один из купцов, - не прикажи его вешать, а вели только нам отдать то, что у пас отняли.
- Ваше добро не пропадет, а не в свое дело не мешайтесь, - отвечал хладнокровно отец Еремей.
- Преложи гнев на милость, батюшка! Бог с ним!
мы ничего не ищем, - сказал купец.
- Нет, господа купцы! кто милует разбойников, того сам бог не помилует; да я уж давно заметил, что он нечист на руку... А разве, и то только для вас, дам ему время покаяться. Эй! постойте, ребята, отведите его в мирскую избу. Матерой! приставь к нему караул; да смотри, чтоб он был чем свет повешен, и если кто-нибудь хоть пикнет, то я завтра велю поставить другую виселицу. Ба, ба, ба! Кондратий... ты как здесь?.. - продолжал он, заметив одного из провожатых Юрия, который, поклонясь почтительно, подошел к нему вместе с своими товарищами под благословение. - Ну что, детушки, как вы справились с этими изменниками?
- Авось господь поможет! - отвечал Кондратий, - а шибко дерутся, собачьи дети! достанется и нашим на орехи.
- Как! - вскричал отец Еремей, - так у вас на троицкой дороге еще дерутся, а вы здесь?..
- Не гневайся, батюшка! нас прислал к тебе Бычура вот с этим проезжим, который показался нам подозрительным, хоть он и называет себя Юрием Дмитричем Милославским.
- Милославским? - повторил священник, подойдя к Юрию, - сыном Дмитрия Юрьевича?.. Милости просим, боярин! Ах ты мой сокол ясный!.. - промолвил он, благословляя Юрия, - как ты схож с покойным твоим родителем: как две капли воды!.. Дай бог ему царство небесное! он не оставлял меня своею милостию. Батюшка твой изволил часто охотиться около нашего села, и хоть я был тогда простым дьячком, но он не гнушался моего дома и всегда изволил останавливаться у меня.
Просим покорно, Юрий Дмитрич, ко мне в мою избенку! да чем бог послал!
Юрий и Алексей вошли вслед за священником в большую и светлую избу, построенную внутри церковного погоста.
- Жена, - сказал отец Еремей, войдя в избу, - накрывай стол, подай стклянку вишневки да смотри поворачивайся! что есть в печи, все на стол мечи!.. Знаешь ли, кто наш гость?
- Не знаю, батюшка! - отвечала попадья с низким поклоном.
- Сын боярина Милославского.
- Ой ли?.. Ох ты мой кормилец!.. Подлинно дорогой гость!.. Пожалуй, батюшка, изволь садиться! милости просим! а я мигом все спроворю.
- Куда изволишь ехать, боярин? - спросил отец Еремей.
- К князю Пожарскому под Москву.
- Биться с супостатами? Дело, Юрий Дмитрич!
Да и как такому молодцу сидеть поджавши руки, когда вся Русь святая двинулась грудью к матушке Москве!
Ну что, боярин, ты уж, чай, давно женат?., и детки есть?
- Нет, батюшка, - отвечал со вздохом Юрий, - я не женат и век останусь холостым.
- Что так?
- Да, видно, уж мне так на роду написано.
- Не ручайся, Юрий Дмитрич! придет час воли божией...
- Да, - перервал Милославский, - и надеюсь, что час воли божией придет скоро; но только не так, как ты думаешь, отец Еремей!
- Что это, боярин? Уж не о смертном ли часе ты говоришь? Оно правда, мы все под богом ходим, и ты едешь не на свадебный пир; да господь милостив! и если загадывать вперед, так лучше думать, что не по тебе станут служить панихиду, а ты сам отпоешь благодарственный молебен в Успенском соборе; и верно, когда по всему Кремлю под колокольный звон раздастся: "Тебе, бога, хвалим", ты будешь смотреть веселее теперешнего... А!.. Наливайко! вскричал отец Еремей, увидя входящего казака, - ты с троицкой дороги?
Ну что?
- Слава богу! справились с злодеями, - отвечал казак. - Я приехал передовым.
- Много побито наших?
- Да с полсорока больше своих не дочтемся! Изменники дрались не на живот, а на смерть: все легли до единого. Правда, было за что и постоять! сундуков-то с добром... серебряной посуды возов с пять, а казны на тройке не увезешь! Наши молодцы нашли в одной телеге бочонок романеи да так-то на радости натянулись, что насилу на конях сидят. Бычура с пятидесятью человеками едет за мной следом, а другие с повозками поотстали.
- А где ваш старшина?
- Кто? Федор Хомяк?.. Не спрашивай о нем, батюшка... изменник!
- Что ты говоришь?
- Бычура из своих рук застрелил этого предателя.
Вот как было все дело: их оставалось всего человек двадцать, не больше; но с ними был их боярин, и нечего сказать - молодец! Стали поперек просеки, которая идет направо в ле-с, да, слышь ты, вот так наших в лоск и кладут. Мы глядь туда, сюда! где Федька Хомяк? Не тут-то было! Чем бы ему, как старшине, ни пяди от нас, он вздумал спасать дочь изменника боярина и уж совсем было выпроводил ее из лесу, да бог попутал. Бычура, который был позади в засаде и шел к нам на подмогу, повстречался с ним в овраге; его, как предателя, застрелил, а боярышню вместе с ее сенной девушкою поворотил назад.
- Напрасно; пустили б их на все четыре стороны!
На что вам они?
- Как на что, отец Еремей? Ведь она дочь изменника.
- Да разве мы воюем с бабами?
- Вестимо, не с бабами! да наши молодцы не то говорят... А вот никак они въехали в село.
Юрий едва дышал в продолжение этого разговора, он не смел остановиться на мысли, от которой вся кровь застывала в его жилах; но, несмотря на то, сердце его невольно сжималось от ужасного предчувствия. Вдруг пронесся по улице громкий гул; конский топот, песни, дикие восклицания, буйный свист огласили окрестность; толпа пьяных всадников, при радостных криках всего селения, промчалась вихрем по улице, спешилась у церковного погосга и окружила дом священника. Через минуту Бычура, в провожании человек двадцати окровавленных и покрытых пылью товарищей, вошел в избу.