Меж тем как этот проезжий отдавал казакам какието приказания на польском языке, Кирша не переставал на него смотреть. На лице запорожца изображались попеременно совершенно противоположные чувства: сначала, казалось, он удивился и, смотря на странную фигуру поляка, старался что-то припомнить; потом презрение изобразилось в глазах его. Через минуту они заблистали веселостью и почти в то же время, при встрече с гордым взглядом поляка, изъявляли глубочайшую покорность, которую, однако ж, трудно было согласить с насмешливой улыбкою, едва заметною, но не менее того выразительною.

- Ну, что ж вы стали? - сказал пан грозным басом, оборотясь снова к Алексею и Кирше. - Иль не слышали?.. Вон отсюда!

Повелительный голос поляка представлял такую странную противоположность с наружностию, которая возбуждала чувство, совершенно противное страху, что Алексей, не думая повиноваться, стоял как вкопанный, глядел во все глаза на пана и кусал губы, чтоб не лопнуть со смеху.

- Цо то есть! - завизжал дишкантом поляк. - Ах вы москали! да знаете ли, кто я?

- Не гневайся, ясновельможный пан! - сказал с низким поклоном Кирша, мы спросонья-не рассмотрели твоей милости. Дозволь нам хоть в уголку остаться. Вот лишь рассветет, так мы и в дорогу.

- А это что за неуч растянулся на скамье? - продолжал пан, взглянув на молчаливого прохожего. - Гей ты, олух!

Незнакомый приподнялся, но, вместо того чтобы встать, сел на скамью и спросил хладнокровно у поляка: чего он требует?

- Пошел вон из избы!

- Мне и здесь хорошо.

- И ты еще смеешь рассуждать! Вон, говорят тебе!

- - Слушай, поляк, - сказал незнакомый твердым голосом, - постоялый двор не для тебя одного выстроен; а если тебе тесно, так убирайся сам отсюда.

- Цо то есть? - заревел поляк. - Почекай, москаль, почекай [Подожди, москаль, подожди (пол.).]. Гей, хлопцы! вытолкайте вон этого грубияна.

- Вытолкать? меня?.. Попытайтесь! - отвечал незнакомый, приподымаясь медленно со скамьи. - Ну, что ж вы стали, молодцы? - продолжал он, обращаясь к казакам, которые, не смея тронуться с места, глядели с изумлением на колоссальные формы проезжего. - Что, ребята, видно - я не по вас?

- Рубите этого разбойника! - закричал поляк, пятясь к дверям. - Рубите в мою голову!

- Нет, господа честные, прошу у меня не буянить, - сказал хозяин. - А ты, добрый человек, никак забыл, что хотел чем свет ехать? Слышишь, вторые петухи поют?

- И впрямь пора запрягать, - сказал торопливо проезжий и, не обращая никакого внимания на поляка и казаков, вышел вон из избы.

- Ага! догадался! - сказал поляк, садясь в передний угол. - Счастлив ты, что унес ноги, а не то бы я с тобою переведался. Hex их вшисци дьябли везмо! [Ну их к дьяволу! (пол.)] Какие здесь буяны! Видно, не были еще в переделе у пана Лисовского.

- Пана Лисовского? - повторил Кирша. - А ваша милость его знает?

- Как не знать! - отвечал поляк, погладив с важностью свои усы. - Мы с ним приятели: побратались на ратном поле, вместе били москалей...

- И, верно, под Троицким монастырем? - прервал запорожец.

Поляк поглядел пристально на Киршу и, поправя свою шапку, продолжал важным голосом:

- Да, да! под Троицким монастырем, из которого москали не смели днем и носу показывать.

- Прошу не погневаться, - возразил Кирша, - я сам служил в войске гетмана Сапеги, который стоял под Троицею, и, помнится, русские колотили нас порядком; бывало, как случится: то днем, то ночью. Вот, например, помнишь, ясновельможный пан, как однажды поутру, на монастырском капустном огороде?.. Что это ваша милость изволит вертеться? Иль неловко сидеть?

- Ничего, ничего... - отвечал поляк, стараясь скрыть свое смущение.

- Как теперь гляжу, - продолжал Кирша, - на этом огороде лихая была схватка, и пан Лисовский один за десятерых работал.

- Да, да, - прервал поляк, - он дрался как черт!

Я смело это могу говорить потому, что не отставал от него пи на минуту.

- Так поэтому, ясновельможный, ты был свидетелем, как он наткнулся на одного молодца, который во время драки, словно заяц, притаился между гряд, и как пан Лисовский отпотчевал этого труса нагайкою?

Оловянные глаза поляка завертелись во все стороны, а багровый иос засверкал, как уголь.

- Как нагайкой? - вскричал он. - Кого нагайкой?..

Это вздор!.. Этого никогда не было!

- Помилуй, как не было! - продолжал Кирша. - Да об этом гзсе войско Сапеги знает. Этот трусишка служил в оегимепте Лисовского товарищем и, помнится, прозывался... да, точно так... паном Копычинским.

- Неправда, не верьте ему! - закричал поляк, обращаясь к казакам. - Это клевета!.. Копычинского не только Лисовский, но и сам черт не смел бы ударить нагайкою: он никого не боится!

- Да что ж за нелегкая угораздила его завалиться между гряд вто время, как другие дрались?

- Что? как что?.. Да кто тебе сказал, что я лежал между гряд?

- Ага! так эго ты, ясновельможный? Прошу покорно, чего злые люди не выдумают! Ведь точно говорят, что Лисовский тебя поколошл и что если б на друюп день ты не бежал в Москву, то он для острастки дру! их непременно бы тебя повесил.

- Какой вздор, какой вздор! - перервал поляк, стараясь казаться равнодушным. - Да что с тобою говорить! Гей, хозяин, что у тебя есть? Я хочу поужинать.

- Ахти, кормилец! - отвечал хозяин, - да у меня ничего, кроме хлеба, не осталось.

- Как ничего?

- Видит бог, ничего!.. Была корчага кати, толокно и горшок щей, да всё проезжие поели.

- Быть не может, чтоб у тебя ничего не осталось.

Гей, Нехорошко! - продолжал ои взглянув на одного из казаков, пошарь-ка в печи: не найдешь ли чегонибудь.

Казак отодвинул заслонку и вытащил жареного гуся.

- Цо то есть?--закричал поляк. - Ах ты лайдак!

как же ты говорил, что у тебя нет съестного?

- Да это чужое, родимый, - сказала хозяйка. - Этого гуся привез с собою вот тот барин, что спит на печи.

- А кто он? Поляк?

- Нет, кормилец, кажись, русский.

- Москаль?.. Так давай сюда!

Алексей хотел было вступиться за право собственности своего господина, но один из казаков дал ему такого толчка, что он едва устоял на ногах.

- Разбуди своего барина, - шепнул Кирша, - он лучше нашего управится с этим буяном.

Пока Алексей будил Юрия и объявлял ему о насильственном завладении гуся, поляк, сняв шапку, располо жился спокойно ужинать. Юрий слез с печи, спрятал за пазуху пистолет и, отдав потихоньку приказание Алексею, который в ту же минуту вышел из избы, подошел к столу.