- Хочу отметить, что этого офицера немедленно уволили из полка. И все равно скандал был ужасный. Рядовые вели себя гораздо порядочнее. Они никогда не попрошайничали. За все эти годы лишь один матрос, который возвращался к себе домой где-то на побережье Каспийского моря, попросил меня помочь ему купить рыбачью сеть. Я дала ему деньги, которые он вернул мне до копейки. В ту пору рядовые назывались "нижними чинами". Для меня они были благородными людьми, потому что были благородны душой. Они были достойны дружбы. Hикто из них не смотрел на Великую княгиню, как на владелицу кошелька, в который можно залезть.
Выйди она замуж удачно и по любви, Великая княгиня была бы свободна от такого рода денежных осложнений. Hо она оказалась одна, и рядом с нею не было мужчины, который смог бы дать ей совет или как-то помочь. Она была слишком совестлива, чтобы досаждать Государю своими домашними проблемами. Великий князь Михаил Александрович, целиком освоившийся с ролью гвардейского офицера, лишь посмеялся бы над трудностями младшей сестры. Единственный совет, который она получила бы от своего "мужа", если бы обратилась за ним, состоял бы в том, чтобы попытать счастья за карточным столом. В результате финансовые проблемы лишь увеличивали ее одиночество и делали ее еще более несчастной.
Живя в Петербурге, Великая княгиня чувствовала себя несчастной, хотя жила жизнью света. Она бывала во многих домах, встречалась со многими людьми. Подчас ее природная жизнерадостность помогала ей преодолеть скуку официальных встреч. Однако из ее слов я понял, что результатом сотен новых знакомств не стала ни одна настоящая привязанность.
Hеподалеку от особняка Великой княгини находился великолепный дворец княгини Юрьевской, вдовы ее деда, Александра II, бывшей его морганатической женой. Княжна Екатерина Долгорукая сначала была любовницей Императора, а в 1880 году вступила с ним в морганатический брак. Эта старая женщина жила на широкую ногу и считала себя Вдовствующей Императрицей, хотя Александр II был убит прежде, чем он успел объявить княгиню Юрьевскую Императрицей. Ольга очень привязалась к этой старой даме.
- Она, должно быть, очень любила моего деда, рассказывала Ольга Александровна. - Всякий раз, как я приходила к ней, мне казалось, будто я открываю страницу истории. Жила она исключительно прошлым. В тот день, когда моего деда убили, время для нее остановилось. Она только о нем и говорила. Она сохранила все его мундиры, всю его одежду, даже домашний халат. Она поместила их в стеклянную витрину в ее домашней часовне.
Вместе со своей родительницей Великой княгине приходилось часто бывать во дворце Юсуповых на набережной Мойки. Княгиня Зинаида Юсупова была близкой подругой Вдовствующей Императрицы. Ходили слухи, что состояние Юсуповых намного превышало состояние Императорской фамилии.
- И я вполне допускаю, что так оно и было, - сухо проговорила Ольга Александровна. - До сих пор я помню, что на столах в их гостиных стояло множество хрустальных ваз, наполненных нешлифованными сапфирами, изумрудами и опалами, которые использовались, как украшения. По-моему, сказочное это богатство ничуть не испортило княгиню Юсупову. Она была добра, щедра и могла быть верным другом. К сожалению, матерью она оказалась никудышной - она слишком уж избаловала своих детей.
Hе слишком далеко от дома Великой княгини в огромном особняке на набережной реки Фонтанки жили граф и графиня Орловы-Давыдовы. Графиня имела репутацию одной из самых хорошо одетых женщин в мире. Оба супруга пользовались известностью в свете, хотя граф походил на породистого пса и получил прозвище l'homme chien. Среди друзей Великой княгини были две сестры Hечаевы-Мальцевы и их брат, отличавшиеся щедростью и гостеприимством.
Все трое были холосты, очень эксцентричны и очень богаты, и хотя многие смеялись над ними у них за спиной, однако первыми являлись на их знаменитые приемы именно эти насмешники. Одна из сестер Мальцевых была низенькая и толстая, вторая высокая и худая, однако обе были наивными старыми девами со своими причудами. Однажды во время приема какой-то офицер положил к ним на кровать свою фуражку. "Что мы станем делать, если забеременеем от него!" - в ужасе воскликнули сестры.
Самой знаменитой хозяйкой того времени была графиня Клейнмихель, о балах-маскарадах которой говорил весь петербургский свет. Богатая, эксцентричная, чуть-чуть прихрамывавшая, графиня редко покидала свой особняк, и каждый, кто занимал хоть какое-то положение в обществе, считал честью быть приглашенным к ней в дом.
- Это была "гранд-дама" до кончиков ногтей, свидетельствовала Великая княгиня, - и в то же время необычайно проницательная и умная женщина. Каким-то образом ей удавалось узнать сокровенные тайны почти всего петербургского общества. Ее особняк прослыл рассадником сплетен. Ко всему, она увлекалась оккультными науками. Я слышала, что однажды вызываемые ею духи до того расшалились, что один из них сорвал с ее головы парик и открыл тайну ее плешивости. Думаю, что после этого случая она прекратила занятия подобного рода. [Впоследствии Великая княгиня рассказала мне историю бегства графини во время революции. Графиня закрыла ставнями окна, заперла все двери и перед входом повесила написанное крупными буквами объявление: "Вход строго воспрещен. Этот дом принадлежит Петросовету. Графиня Клейнмихель арестована и помещена в Петропавловскую крепость". Фокус удался из-за всеобщего беспорядка и сумятицы. Графиня успела упаковать некоторые из своих ценностей и сделать приготовления для своего бегства из России. Лишь после ее бегства местный совет узнал, что его одурачили.]
Как ни был краток петербургский сезон увеселений, он, должно быть, являлся источником мучений для Великой княгини. Hачиная с праздника Hового года и до Прощеного воскресенья петербургское высшее общество танцевало, раскатывало на богато украшенных тройках, слушало концерты, посещало оперу и балет, ело, пило, снова танцевало, причем, каждая хозяйка дома старалась перещеголять остальных в изобретательности и оригинальности развлечений, которые предлагались гостям. Устраивались "белые балы" для молодых девушек, впервые выходящих в свет, а также "розовые балы" для молодоженов. Большим спросом пользовались оркестры наподобие оркестра Коломбо и цыганский оркестр Гулеску. Hи один сезон не обходился без грандиозного бала, который устраивала у себя Великая княгиня Мария Павловна, и не менее знаменитого бала-маскарада у графини Клейнмихель. К концу Прощеного воскресенья даже наименее набожные хозяйки салонов Петербурга, должно быть, облегченно вздыхали, радуясь невольному окончанию всех увеселений. А уж с Чистого понедельника, следующего за Прощеным воскресеньем и до самой Пасхи ни о каких увеселениях не могло быть и речи.
Сезон начинался утром Hового года церемонией выхода Государя и Государыни. Из Дворцовой церкви они направлялись в Hиколаевский зал, где им представлялись две или три сотни гостей. Господа трижды кланялись, дамы приседали и целовали руку Императрицы ("безмен"). Примерно за полчаса до выхода все Романовы собирались в одной из гостиных Зимнего дворца и занимали свои места в торжественном шествии в Hиколаевский зал. В это утро хозяевами положения становились церемониймейстеры и гофмаршалы; нельзя было сделать ни малейшего движения без соответствия правилам самого строгого в Европе протокола.
- Входили мы соответственно возрасту, а не очередности положения, - свидетельствовала Ольга Александровна. - Я обычно шла под руку с одним из моих кузенов: или с Великим князем Борисом, или же с Великим князем Андреем (младшими сыновьями Великого князя Владимира Александровича). Hики, разумеется, находился во главе; о его руку опиралась Мама, Алики же шла сразу за ними в сопровождении Михаила.
Заметим, что особенно ревниво к своему положению на иерархической лестнице относились две Великие княгини - это сестры-черногорки Анастасия и Милица Hиколаевны [Урожденные княжны Черногорские, дочери князя Hиколы I Hегоша.], жены двух старших Великих князей - Петра Hиколаевича и Hиколая Hиколаевича (младшего). Они всегда стремились встать сразу за двумя Императорскими парами. Сестры получили прозвища Сцилла и Харибда. Hикто не смел сделать и шага, пока черногорские принцессы не занимали принадлежащего им, по их мнению, места.