Итак, поэма "Паломничество Чайльд-Гарольда" была завершена. Она вобрала в себя жизненный опыт Байрона с юношеских лет до начала самого плодотворного периода его творчества. Поэма раскрывает богатый мир чувств, эволюцию мировоззрения автора в тесной связи с событиями и проблемами века. Являясь свободным лирическим повествованием, "Паломничество Чайльд-Гарольда" по своему жанру выделяется в творчестве Байрона, но остается созвучным всем его произведениям.
Идейно близкими к четвертой песни "Чайльд-Гарольда" являются поэмы, написанные в первые годы пребывания Байрона в Италии, - "Жалоба Тассо", "Ода к Венеции", "Пророчество Данте", в которых поэт также призывает народ Италии к единению в борьбе за свою независимость.
В 1819 году Байрон из Венеции, где прожил более трех лет, переезжает в Равенну. Здесь поэт вместе с братом Терезы Гвиччиоли, графом Гамба, принимает активное участие в движении карбонариев, и интересы народа Италии, его свобода становятся отныне его целью.
Движение карбонариев возникло в Италии в самом начале XIX века, когда было организовано тайное революционное общество, боровшееся сначала против французского, а затем австрийского владычества. В программу движения входило воссоединение Италии после освобождения ее от чужеземного ига, Байрон стал в ряды карбонариев, сочувствуя "национальному делу [итальянцев] более, чем любому другому" {Дневники. Письма, с. 188.}. С начала 1821 года карбонарии Равенны стали готовиться к восстанию. В январе этого года Байрон записал в дневнике: "Они хотят поднять здесь восстание и почтить меня приглашением участвовать. Что ж, я не отступлю, хотя не вижу в них достаточно силы и решимости, чтобы добиться больших результатов. Но, вперед! - пора действовать настала, и что значит твоя особа, если можно передать в грядущее хоть одну живую искру того нетленного, что достойно сохраниться от прошлого? Дело не в одном человеке и не в миллионе людей, а в духе свободы, который надо распространять. Волны, атакующие берег, разбиваются одна за другой, но океан все же побеждает" {Там же, с. 201.}. Байрон со всей ответственностью подошел к своему участию в организации восстания. Дом его превратился в склад оружия, и в случае необходимости Байрон предполагал приспособить его для ведения боя. С возмущением пишет поэт о несерьезном отношении некоторых руководителей движения к восстанию; "Главные участники событий, ожидаемых в ближайшие дни, отправились на охоту. Пусть бы еще это делалось как в горной Шотландии, где охота служит предлогом для сбора советников и вождей. Но тут ведь настоящая сопливая - пиф-паф! - пальба дробью по водяным курочкам и трата пороха для развлечения...
Если они соберутся - "что весьма сомнительно", - они не наберут и тысячи человек. А все из-за того, что простой народ не заинтересован только высшие и средние слои. А хорошо было бы привлечь на нашу сторону крестьян..." {Там же, с. 212.}.
Байрон с самого начала видел, что карбонарии были оторваны от народа, между их организациями на местах не было единства. Но, несмотря на явную неподготовленность восстания, Байрон продолжает надеяться на успех. 24 февраля 1821 года он записывает в дневнике: "План не удался - главари, военные и гражданские, - преданы, а неаполитанцы не только не выступили, но заявили П[апскому] правительству и варварам {Варварами Байрон называл австрийских оккупантов.}, что им ничего не известно!
Так вертится мир; и так итальянцы из-за отсутствия единства вечно терпят поражение...
Мне всегда казалось, что дело провалится, но я хотел и до сих пор хочу надеяться. Все, что я могу сделать деньгами, или иными средствами, или личным участием, все это я готов сделать ради их освобождения; я так и сказал им (некоторым из здешних предводителей) полчаса назад..." {Дневники. Письма, с. 226.}.
Как видно из приведенных записей, Байрон до конца был, предан делу карбонариев, хотя и предвидел их неудачу. Впрочем, неудачу он рассматривал как необходимый урок для следующих успешных выступлений против оккупантов. Оккупационные власти видели в Байроне врага, он был опасен им; и как поэт и как активный борец за свободу Италии. Власти; конфисковали перевод на итальянский язык четвертой песни "Чайльд-Гарольда". За Байроном было установлено постоянное наблюдение полиции. Он знал, что за ним идет слежка, знал, что власти изо всех сил стараются вынудить его покинуть, Италию. После провала карбонариев поэт писал в одном из писем, что в Равенне его жизнь "нельзя считать в безопасности" и что "такое положение длится уже год" {Там же, с. 281.}. К письму от 4 сентября 1821 года к Меррею Байрон приложил анонимное письмо, где ему угрожают расправой как руководителю карбонариев в Романье. "Почему меня сочли их вождем, не знаю. Вождей у них много, "имя им легион"... - пишет Байрон. Но в то же время и не отрицает этого факта. "Однако это звание приносит больше чести, чем выгод, - продолжает он, сейчас, когда их преследуют, я обязан им помочь, что я и делаю в меру своих возможностей. В один прекрасный день они снова восстанут..." {Там же, с. 282.}.
Участие в движении карбонариев не только не прервало творческую деятельность поэта, но еще более ее стимулировало. Его дневниковые записи показывают, что работа над начатыми произведениями продолжалась, возникали замыслы новых, шла подготовка к их осуществлению. Борьба итальянского народа вдохновила его на создание трагедий из истории Италии, таких, как "Марино Фальеро", "Двое Фоскари".
Обращение Байрона к драматургии является важным поворотом в его творчестве, оно связано с углубленным пониманием трагического в жизни человека и общества. В начале 1821 года он записывает в дневнике: "Обдумывал сюжеты четырех трагедий, которые хочу написать (если жизнь и обстоятельства позволят), а именно "Сарданапала", который уже начат, "Каина", метафизический сюжет - нечто в стиле "Манфреда", но в пяти актах, возможно с хорами; "Франческу да Римини" в пяти актах; впрочем, я не уверен, что попробую взяться еще и за "Тиберия". Думаю, что я сумею найти истинный трагизм, по крайней мере мой трагизм в этой теме" {Байрон. Избранные произведения. М, ГИХЛ, 1953, с, 453.}.